Собственно, потому и толковали, а вовсе не от того, что кого-то из них всерьез интересовала «роль писателя». Они толковали, а Надежда Степановна переводила.
Свою первую книгу, вышедшую на английском языке, Михаил Петрович преподнес матери и даже дарственную надпись сделал. С этой книги началась его мировая слава, и мать очень гордилась и надписью, и знакомством.
Когда в жизни Марты появился Данилов и выяснилось, что он — сын, все некоторое время удивлялись поворотам судьбы и тому, что мир — тесен, а поудивлявшись, забыли. Марта, знакомясь с его родителями, о давних связях не упоминала.
Очевидно, на подобные судьбоносные приемы принято было приглашать кого-нибудь из прошлого, одного или двух приятных и милых людей, с которыми мэтр «начинал». Дошла очередь и до Надежды Степановны, которая сразу же сказала, что не поедет, и велела ехать Марте.
— И Андрей будет рад, — сказала она весело от того, что все так хорошо придумала.
Марта очень сомневалась, что «Андрей будет рад», но, едва только взглянув на конверт, на твердый, шероховатый, упоительно великосветский кусочек картона с приглашением, уже знала, что поедет.
— Я поставила у двери валенки, — объявила Надежда Степановна, появляясь на пороге ванной, где страдала ее дочь, — наденешь, когда пойдешь в машину. Все дорожки замело.
— Валенки-то зачем?!
— Ни в чем другом ты не пройдешь. Валенки — то, что нужно. Черный костюм на стуле — ты его наденешь?
— Мама, это платье, а не костюм!
— Погладить?
— Да, да!
— Марта, если будешь стоять голая, простынешь.
— Не простыну.
— И тебе давно пора уезжать. Будешь торопиться, а на дорогах скользко.
— На такие мероприятия принято опаздывать. И вообще я еще не решила, поеду или нет.
— У соседей собака покусала почтальона. Непонятно, зачем он на участок зашел. Всегда оставлял газеты в ящике, а тут вдруг пошел! Вот она его и покусала.
— Кто вообще придумал этот прием среди недели! Хоть бы в пятницу, что ли! Или считается, что на работу никто не ходит?!
— Валенки поставишь у гаража под крышей. Я пойду вечером и заберу.
— Мам, не нужны мне эти чертовы валенки!
— А складки? Заглаживать?
— Ма-а-ма! Ты что?! На такой ткани никакие складки не заглаживают!
— Марта, выключи чайник.
— Он сейчас сам выключится. Он автоматический.
— Пока он будет кипеть, весь пар осядет на стенах.
— Не осядет.
— Марта!
— Хорошо, хорошо, уже выключаю.
Чтоб он провалился, этот Данилов, из-за которого она затеяла все эту чертовщину! Если бы он позвонил ей вчера или хотя бы сегодня, конечно же, она никуда не поехала бы! Зачем? Что она станет делать среди богатых и знаменитых?
Да и красавица Лида наверняка там — идеальная избранница, обаятельная, сдержанная, умеющая себя вести. Небось у нее никогда нос не бывает похож на небольшую грушу, с подбородка не слезает кожа, а брюки не стоят на животе колом, если в конце концов их удается застегнуть.
Пришла Надежда Степановна, принесла на вытянутых руках платье, пахнущее утюгом и духами, и объявила:
— Звонил Петр. Просил повлиять на тебя.
— А ты?
— Я сказала, что не имею на тебя никакого влияния. Что ты отбилась от рук в восьмом классе и с тех пор пошла по опасной дорожке.
— А он?
— Он сказал, что ты разбила его сердце или что-то в этом роде. Валенки все-таки надень. Пойду налью тебе чаю. Или ты уже выпила?
— Нет.
Марта накрасила один глаз и посмотрела на себя в зеркало.
— Мам, — крикнула она, — мама!
— Что такое?
— Мам, мы справимся? — Она помолчала, ожидая ответа. — Я имею в виду — с ребенком? Справимся?
— Конечно, — уверенно сказала Надежда Степановна, и у Марты отлегло от сердца, — это не просто, но мы справимся.
Чай она допивала, стоя в прихожей, и валенки пришлось надеть, потому что мать специально караулила и подсовывала ей их. Было полседьмого, когда Марта выехала с участка, а приглашение было на восемь.
«Ну и черт с ним, — подумала Марта неизвестно про кого. — Когда приеду, тогда приеду».
Конечно, она опоздала, но совсем не так катастрофически, как могло бы быть.
Старый особняк, переделанный в новый, сиял всем своим начищенным, улучшенным, отреставрированным фасадом, и машин было море, и двое юношей в формах пытались как-то упорядочить автомобильную реку, разделить ее на два ручейка, пустить в нужное русло.
Марта сидела в машине, ползущей следом за «Мерседесом», думала о Данилове, его родителях и валенках, которые она в пылу отъезда позабыла оставить у гаража. Теперь проклятые валенки черной горой лежали на полу и ужасно нервировали Марту.
Может, прикрыть чем? Газеткой? Или пакетиком каким?
Молодой человек в форме отправил «Мерседес» направо, а Марте показал налево. Очевидно, ее машина не вызвала у него никакого доверия.
Ну и ладно. Подумаешь! У кого «Мерседес», а у кого «Нива». Каждому свое. Интересно, приехал Данилов или нет?
Тут ей неожиданно пришло в голову, что он может совсем не появиться, и настроение испортилось окончательно.
С чего она взяла, что он приедет? У него странные, запутанные отношения с родителями. Каждый раз после разговора с матерью он садится курить и пить кофе, а если дело совсем плохо, звонит ей.
— Приглашение, пожалуйста, — негромко сказал, интимно наклонившись к ней, высоченный охранник. Только что он гостеприимно распахнул перед ней дверь и тут же спросил приглашение. Оно было приготовлено заранее, чтобы не рыться в сумочке, не пугаться, что забыла, не задерживать движение, не смотреть умоляюще.
Он мельком глянул на приглашение и так же интимно сообщил, что «гардероб направо».
Внутри царило душистое сухое тепло, лампы светили неутомительно — не слишком ярко и не слишком тускло, слышалась музыка, тоже очень приятная — не слишком тихая, но и не слишком громкая. Ковры заглушали шаги, картины украшали стены, но не лезли в глаза, людей было мало, телефоны не заходились поминутно оголтелым звоном — все говорило о том, что прием обещает быть не просто тусовкой с неизменными тарталетками с красной икрой и декоративным ананасом на подносе, а маленьким событием, радостным и запоминающимся.
В гардеробе щебетали какие-то барышни, очевидно, все между собой знакомые. Гладкие прически, длинные платья, всполохи бриллиантов, сияние открытых плеч и ухоженных идеальных зубов.
— …а я сказала Олежке, что просидеть ноябрь в Москве — это самоубийство…
— …только вчера и всего на два дня. Потом заедем в Лондон и вернемся в Нью-Йорк.
— …выгнала. Кать, но у нее французский язык — просто ужас, я послушала и чуть в обморок не упала! И что?! Она будет учить мою дочь?! Ну, конечно, выгнала!
— …на Пхукет. Диме хочется в колониальную роскошь…
Когда Марта дошла наконец до ливрейного мальчика, раздевающего посетителей, жить ей не хотелось. Шуба показалась страшной и старой, хоть была на самом деле стильной и новой, платье — не «от модельера», а из магазина — резало глаза своей дешевизной, туфли она запачкала, когда пробиралась по тротуару к подъезду. А в ее машине на полу лежат валенки.
Господи, зачем она приехала?
— Сюда, пожалуйста, — распахивая высокую дверь, приветливо сказал еще один мальчик, точная копия всех предыдущих, — проходите, пожалуйста.
Народу было вовсе не так мало, как ей почему-то показалось сначала.
Небольшой зал был заполнен. Она никого не знала, по крайней мере на первый взгляд.
Вот ужас.
Прекрасная пара — родители Данилова — встречали гостей. Они стояли так, что невозможно было ни уклониться, ни пройти мимо. Марта поняла, что пропала.
Его мать сияла ледяной королевской улыбкой. У отца был равнодушно-приветливый вид. Справа от них помещался круглый столик антикварной работы. На нем невысокими стопками лежали книги в глянце, шрифт был иностранный. Невысокая женщина средних лет в черном брючном костюме с озабоченным и деловым видом перелистывала какие-то бумажки в большой кожаной папке. Увидев нового гостя — Марту, она захлопнула папку и заулыбалась ей навстречу.
— Добрый вечер, — произнесла мать Данилова отчетливо и как будто не по-русски. Улыбка у нее чуть-чуть изменилась. — Мы рады вас видеть.
Отец пожал Марте ладошку.
— Вы редактор? — спросил он. — Я вас, по-моему, где-то видел.
— Возможно, — подтвердила Марта, улыбаясь. Щеки затвердели от улыбки.
Его мать смотрела рассеянно, как будто вспоминала.
Женщина в брючном костюме энергично тряхнула Марте руку.
— Меня зовут Ольга Монт, я пресс-секретарь Михаила Петровича. Пойдемте, я покажу вам книгу. Сюда, пожалуйста, — она вела Марту к антикварному столику, стоявшему в двух шагах, как будто через тайгу, — это «Тайны времени». Именно она удостоена…
Марта быстро и бесшумно вздохнула. Почему гостей встречает только одна пара? Где же вторая — чуть моложе, но столь же совершенная? Он — знаменитый архитектор, она — сногсшибательная красавица, его невеста.
— …специально для сегодняшних гостей.
Марта поняла, что ей предлагают книгу, и машинально протянула руку.
Книга была прохладная, увесистая, лаковая.
Нужно немедленно уехать. Выпить стакан сока и уехать. Хорошо бы еще съесть какой-нибудь бутерброд, но до еды далеко. Гости все прибывают, появились телевизионные камеры, со всех сторон снимавшие антикварный столик и великого человека с супругой. Ольга Монт давно отошла от нее и совещалась о чем-то с нервным человеком в смокинге. Совещаясь, она неотрывно смотрела на дверь, готовая броситься встречать гостей. Около даниловских родителей подпрыгивал жизнерадостный толстяк, в котором Марта узнала министра культуры, и там были еще две камеры, нацеленные на толстяка.
Марта пошла вдоль правой стены — ей показалось, что так она быстрее проберется к выходу. Пусть это малодушие, но она все равно уедет. Ей здесь не место. Она приедет домой, поест и примется жалеть себя и ругать одновременно.
Небольшая толпа смокингов и вечерних платьев толпилась вокруг пожилой женщины странного вида. На ней был бордовый брючный костюм, а физиономия сплюснута книзу, как на карикатуре. Она курила длинную коричневую сигарету, очень не шедшую ей, стряхивала пепел на ковер и говорила во весь голос.