Жалкое, неуклюжее, глупое вранье. Как Мартино про ребенка.
Так и не спросив про субботнее утро, Данилов попрощался с Грозовским и позвонил Лиде. Просто так позвонил, чтобы напакостить Марте и доказать себе — хоть на три минуты, — что в его жизни ничего не изменилось.
Лида была вялой, грустной и тоже сообщила ему, что он вчера «плохо выглядел», — сговорились они, что ли!
— Меня Олежка домой отвез, — сообщила она и деликатно зевнула, — после того, как ты бросил. С тобой невозможно, Данюсик. Ты стал какой-то ужасный. Раньше ты был не такой. Ты был чу-удный, до-обрый. Помнишь, как в Большом театре я уронила кошелек, а ты нашел?
— Нет, — сказал Данилов. Он и вправду не помнил.
Что-то туманное опять проплыло в голове, когда она сказала про кошелек.
Она потеряла, а он нашел.
Марта сказала, что, если бы она уронила помаду, он подобрал бы ее и сунул в карман… Подобрал бы и сунул в карман.
Нет, ничего не вспоминалось.
— Пойдем куда-нибудь сегодня?
— Я не могу пока, — отказался Данилов виновато, — у меня сейчас работы полно. Я позвоню тебе, как только станет полегче.
— Когда же? Через неделю? — спросила Лида с мягкой насмешкой.
— Нет, — заторопился Данилов, — конечно, раньше. Дня через… два. Ладно?
— Ну хорошо, — согласилась она. — Мама тебе передает привет, а Светлана Сергеевна вчера сказала, что мечтает о внуках, представляешь?
Светлана Сергеевна получит внука гораздо раньше, чем могла себе представить, подумал Данилов мрачно. Она и не знает, что в повестке дня вопрос о внуке идет первым номером.
Вернулся Саша, прятавшийся от шефа и работы в коридоре, и Данилов поманил его за свою перегородку.
— До свидания, Лида. Я позвоню.
— Пока-а!
Саша вошел и остановился в некотором отдалении.
— Вы меня звали, Андрей Михайлович?
Данилов смотрел в компьютер, зная, что такая тактика действует лучше всего. Шеф очень занят. Шеф деловой человек.
Шеф всегда на посту и работает по десять часов в сутки. Всем, кто работает меньше и хуже, должно быть «мучительно больно».
— Саш, по-моему, я еще не переносил наш офис в коридор. Или вы сами его перенесли?
Саша молчал. Молчал как-то так, что становилось понятно, что он, Данилов, самодур и бурбон и привязался зря, просто от плохого настроения. В общем, так оно и было.
— Саш, я не знаю, говорила вам Таня или нет, но с этой недели мы работаем по субботам. Что вы делаете по субботам?
— Когда что, — ответил Саша осторожно, и Данилову не понравилась его осторожность, — по-разному.
— В прошлую субботу вы что делали?
— Я не помню, — выпалил Саша поспешно. Так поспешно, что Данилов не поверил тому, что он не помнит, и посмотрел на сотрудника поверх компьютера.
— У вас склероз? — осведомился Данилов.
— Да вроде нет…
— Тогда почему не помните?
— В субботу? — переспросил Саша. — В субботу выходной был, стало быть, я спал.
Ну да. Он тоже спал.
Саше Корчагину от роду было двадцать четыре года, и Данилову казалось, что он видит его насквозь.
— В одиночестве спали?
— Ну… да. А что? Что-то случилось, Андрей Михайлович?
Данилов понял, что теперь нужно отступить. Преимущество внезапности было использовано и упущено. Саша пришел в себя, и теперь заставить его ответить, где и с кем он спал, было невозможно. До этого момента он отвечал по инерции — раз начальник спрашивает, значит, ему нужно, а теперь сообразил, что вопросы эти ни к работе, ни, соответственно, к начальнику никакого отношения не имеют. Можно и не отвечать..
Как узнать, что делал Саша? Что на этот счет думают ловкие детективы из кино?
Данилов сидел, думал и листал свой блокнот с записями «вещественных доказательств и подозреваемых», когда позвонила Марта.
— Слушай, Данилов, — сказала она, как будто прикрывая трубку рукой, — я в метро купила книгу. Называется «Ваш ребенок». В метро вообще продается очень много ценных вещей. Начальника нет, и я ее читаю. Знаешь, что пишут?
— Нет.
— Пишут, что для того, чтобы ребенок не орал, его надо носить привязанным к себе и вообще не спускать с рук. Написано, что доктор Спок дурак, и по новой теории ребенок плакать не должен. Никогда. Слышишь?
— Да.
— Я не могу его носить привязанным к себе, — сказала Марта быстро, — я тогда ума лишусь. Я не трудящаяся женщина республики Бангладеш и не работаю на чайной плантации, а если я приду в офис с ребенком, привязанным к груди, начальник меня уволит.
Данилов молчал.
— Еще написано, что его нужно класть с собой в постель, а если вы хотите устроить романтический ужин, ребенка на время ужина можно привязать на спину матери. Написано, что он там уютно устроится, как в колыбели. А я придумала, что во время секса ребенка можно привязывать на спину отцу. Заодно он будет его укачивать. Ну как? Может, мне написать в издательство?
— Марта, — произнес Данилов голосом, скрученным в спираль, — через час я подъеду к твоему офису. Спускайся, нам надо поговорить.
— Что-то случилось? — встревоженно спросила Марта.
— Да, — ответил Данилов и повесил трубку. Через минуту зазвонил его мобильный телефон, но он не взял трубку.
— Я уезжаю, — сообщил он сотрудникам, — сегодня не вернусь. Если что-то срочное, я на мобильном телефоне.
Проходя по большой комнате, он задержался у Таниного стола и, нагнувшись, тихо спросил у Тани, которая уже улыбалась освобожденной улыбкой, предвкушая конец дня без бурбона и самодура:
— Откуда вы узнали про неприятности в доме на Рижском шоссе?
— Что?!
— Таня.
Она опустила глаза и стала внимательно рассматривать его руку в перчатке, лежавшую на краю ее стола.
— Откуда, Таня? Я обещал Грозовскому не применять к вам никаких санкций.
Ничего подобного он не обещал, но это не имело значения. Тонкие пальцы, в которых она держала какую-то бумажку, вздрогнули и сжались. Бумажка смялась.
— У вас на столе лежал блокнот. — Ее глаза налились слезами. Ира со своего места смотрела с любопытством. Казалось, что от любопытства у нее сейчас оторвется ухо. Оторвется и припрыгает по полу к Таниному столу. — Я посмотрела. Там было написано… Но, Андрей Михайлович!.. Я никому, кроме Марка Анатольевича…
— Все понятно, спасибо.
Она промолчала.
«Вот дура, — подумал Данилов безнадежно. — Никому, кроме Марка Анатольевича!..»
Он уже спускался по лестнице, когда в его конторе вновь зазвонил телефон.
— Девушки, — весело спросили в трубке, когда Ира ее сняла, — начальник все еще на месте?
— Нет, — кокетливо отозвалась Ира. Она всегда кокетничала по телефону, когда Данилов не слышал. — Портфель остался, а начальник отбыл!
— Портфель — это хорошо, — отозвался голос, — но мне начальника бы.
— Что передать? — спросила Ира.
— Ничего. — И трубку положили.
Потом, вспоминая этот разговор, она никак не могла понять, кто это звонил. Голос был знакомый, а вот чей он, Ира так и не вспомнила.
На улице опять шел чертов снег, от которого Данилов не знал, куда деваться.
Он остановил первую попавшуюся машину и попросил отвезти его в Воротниковский переулок, а там долго грел и откапывал «Ниву», которую должен был доставить Марте.
Он не знал, что скажет ей, когда увидит. Марта уже поджидала его на расчищенном тротуаре, притоптывала ногами в ботинках. Наверное, давно стояла и замерзла. «Ей нельзя простужаться, — подумал Данилов равнодушно. — Она беременная».
— Ты что такой ужасный? — спросила она, когда он притормозил рядом и выбрался наружу. — Опять что-то стряслось?
— Стряслось, — произнес Данилов, не глядя на нее. — Почему ты мне не сказала, что это мой ребенок?
Галки кричали в верхушках голых деревьев, собирались спать. Небо темнело на глазах. Мимо прошла женщина с мальчишкой, снег скрипел под их ногами, как на деревенской улице.
— Откуда ты узнал? — буднично спросила Марта.
Данилов пожал плечами.
— Позвонили из женской консультации, или как там она называется. Ты забыла у меня телефон.
— Да, — сказала Марта.
— Ты… собиралась мне сказать? — спросил Данилов, как будто это имело значение.
— Не знаю, — ответила Марта и отвернулась, пряча нос в воротник шубы.
Они еще постояли молча. Галки все кричали, не могли устроиться.
— Возьми. — Данилов сунул ей в руку телефон. Она взяла.
— Андрей.
— Я не хочу тебя видеть, — сказал он сквозь зубы, — ясно?
Она кивнула, и он пошел по тротуару. Снег скрипел под ногами и летел в лицо. Он отошел довольно далеко, а потом не выдержал и оглянулся.
На тротуаре было пусто, Марта ушла. Совсем замерзла, наверное.
К девяти часам вечера Данилов понял, что битву с самим собой он проиграл.
Когда он учился в школе, газеты много писали про всякие битвы. Каждый год была «битва за урожай». Эту битву неизменно проигрывали. Еще была «битва двух систем», и она тоже окончилась бесславно. Вот и он столь же бесславно проиграл свою битву.
Он забыл на работе портфель с блокнотом, в котором были «вещественные доказательства и подозреваемые», и злился на себя за это. Впрочем, напрасно он злился. Все равно он не мог ни о чем думать, только о том, что это его ребенок.
Что он станет с ним делать? Как он станет его растить?
Он не хотел иметь никаких детей. С женой он сразу договорился, что с ребенком они… подождут. Жена согласилась легко — ей тоже не нужен был ребенок.
А теперь поздно, теперь он уже есть, есть, и изменить ничего нельзя, и Марта даже не собиралась говорить ему о ребенке, как будто Данилов какой-нибудь совсем пропащий или и вправду сумасшедший, от которого нужно скрывать ребенка.
В квартире было тихо, так тихо, что Данилов время от времени включал телевизор, чтобы убедиться, что еще не оглох. Телевизор взрывался автоматной очередью, или заходился душераздирающим пением, или высказывался сочным и значительным голосом, и, Данилов его выключал. Марта не приедет.