Данилов был уверен, что логика есть, нужно только правильно думать. Думать как-то не так, как он, Андрей Данилов, архитектор, зануда, несостоявшийся музыкант, а как тот, хитрый, безжалостный, ненавидящий убийца, «Что ему от нас нужно? — жалостливо подумал Данилов. — Что привязался?»
Данилов снова взялся за ручку и нарисовал еще немного стрелочек.
Самым главным ему казалось то, что на приеме все говорили, что у него нездоровый вид и вообще он выглядит как-то странно. И еще шкатулка.
Он написал на чистом листке: «прием» и «шкатулка».
Шкатулка стояла в стенной нише, и Данилов побрел к нише, держа левой рукой правую, потянулся, морщась и охая, и достал ее. Открыл — в три приема — и снова закрыл. Ее легко было сломать. Открыть непросто.
Выходит, «черный человек», написав на его зеркале губной помадой «Ты виноват» и залив его чем-то грязно-бурым, отправился сюда и стал медленно — в три приема — открывать шкатулку.
Данилов закрыл глаза и представил себе, как это было — как за его столом сидел чужой человек и открывал шкатулку, которую бабушка подарила, когда Данилову исполнилось четыре года. Нет, пять. Нет, пожалуй, четыре.
Как чужой человек смог открыть шкатулку? Зачем он ее открывал, когда ее проще сломать? Проще и быстрее!
Он опять посмотрел на имена, на стрелочки, на шкатулку, сиявшую белым лицом изображенной на крышке японки, и в этот момент все понял.
Он все понял сразу и до конца. Ему даже холодно стало от этой отчетливой и неумолимой догадки.
Знаменская была права, он нашел повторяющийся элемент. Вернее, не нашел, а просто увидел.
Нужно только кое-что проверить, чтобы убедиться, что он все понял правильно, но и так он был уверен, что прав.
Он понятия не имел, что станет делать, когда все подтвердится.
Как только Марта вышла из ванной — свежая, но довольно сердитая, — Данилов заявил ей, что она должна уехать в Кратово и не приезжать, пока он не позвонит.
— Ты что, — спросила Марта и зевнула, — с ума сошел? Мне на работу надо. И вообще ты теперь от меня не отвяжешься никогда, не надейся даже.
— Я не собираюсь от тебя отвязываться, — сказал Данилов терпеливо, — но на работу ты позвонишь и скажешь, что заболела.
— Я здорова как бык.
— Знаменская выдаст тебе справку.
— Не надо мне никаких справок, Данилов! Я иду на работу, и точка. Что ты станешь без меня делать? А если тебе прострелят еще одну руку или ногу, кто понесет тебя на спине, чтобы ты смог до конца выполнить свой долг?
— Какой долг? — спросил Данилов мрачно.
— Такой, — ответила Марта туманно. — Ты совсем не спал?
— Спал, — соврал Данилов. — Марта, ты должна уехать в Кратово. Или я позвоню Надежде Степановне, скажу, что тебе плохо, она примчится и устроит скандал. Хочешь?
— Надежда Степановна не устраивает никаких скандалов, — назидательным тоном сказала Марта. — А что случилось-то? Почему я должна куда-то ехать?
— Потому, что у меня должна быть свобода действий. Пока я за тебя боюсь, никакой свободы у меня не будет.
— А для чего тебе нужна свобода?
Данилов так толком и не придумал, что будет делать, когда все подтвердится, поэтому ответить на этот вопрос не мог.
— Мне нужно довести все до конца, — раздраженно сказал он, — сегодня я это сделаю.
— Сделай при мне.
— Нет. Слушай, перестань со мной спорить, а?
— Разве я спорю? — удивилась Марта и куда-то ушла.
Данилов посмотрел в окно.
— Марта! — крикнул он и прислушался. — Ты выйдешь за меня замуж?
— Выйду, — сказала она очень близко. Он вздрогнул и оглянулся. Она стояла у него за спиной и улыбалась. — Конечно, выйду. Хоть ты и не танкист.
— Не… кто? — переспросил Данилов.
— Не танкист, — пояснила Марта охотно, — у тебя мама педагог, а папа пианист. Какой из тебя танкист!
— Это о чем?
— О тебе, балда! — Она взяла его за здоровую руку, притянула к себе и поцеловала в щеку. — Как же ты брился? Ногой?
— Рукой, — ответил Данилов. — При чем тут танкист, я не понял?
— Ты больше налегай на Шостаковича, вообще ничего тогда не поймешь. Это только знатоки «Русского радио» понимают, а знатокам Шостаковича это недоступно. Садись, завтрак готов.
На завтрак была огромная, как луна, яичница с толстой розовой полукруглой сосиской. Данилов съел яичницу, запил ее кофе, потом съел еще кусок у Марты и налил себе еще кофе.
— Слушай, я же ем на завтрак йогурт и сыр, — вдруг удивился он, — и никогда не ем яичницу. Что такое?
— Ничего, — отозвалась Марта, — просто ты проголодался. За столько-то лет!.. Позвони Тимофею Кольцову, — сказала она, помолчав, — позвони, Андрей. Ты не справишься один, это же ясно!..
— Позвоню, — согласился Данилов, — не знаю, станет ли он со мной разговаривать, но я позвоню. И не называй меня Андреем!
— Не буду, — пообещала Марта.
— Ты сейчас уедешь, — велел Данилов, — а вечером я позвоню. Или приеду, если все уже будет в порядке. — Он понятия не имел, будет ли что-нибудь в порядке. — Пожалуйста, Марта. Не осложняй положение.
В полном молчании они допили кофе и собрались.
— Я довезу тебя до твоей машины.
— Только потом уедешь. Ладно?
— Я уже пообещала, — сказала Марта раздраженно, — я не нарушаю обещаний.
— Я тоже. — Данилов взял ее за отвороты белой шубы, притянул к себе и поцеловал. — Прости, что я ничем не мог тебе помочь вчера на дороге. Я втравил тебя в эту историю и ничем не помог.
— Данилов, хоть на время засунь свое благородство куда-нибудь подальше, а? Оно меня пугает.
— Засуну, — пообещал Данилов, — пошли. Как будто за дверью шел бой, в который им предстоит ввязаться, хоть страшно и совсем не хочется воевать, они постояли на пороге его квартиры, потом обнялись, и Марта его перекрестила.
В молчании они вышли из квартиры, вошли в лифт и спустились на первый этаж. Благожелательный Иван Иваныч выглянул из своей каморки и поклонился со спецназовской грацией.
— А ты куда поедешь? — спросила Марта уже в машине. — На работу?
— Я еще точно не знаю, — признался Данилов, — мне нужно с Веником повидаться, а потом я решу.
— Данилов, хоть бы ты рассказал мне, что надумал! Почему с Веником? Ты решил, что все дело в Венике?
— Все дело в том, что на приеме почему-то только и говорили о том, что у меня странный вид. И шкатулка. Шкатулку открывали долго, старательно. Ее открывали, когда ее можно было просто сломать, понимаешь?
— Нет, — сердясь от того, что она на самом деле ничего не понимает, сказала Марта, — я не понимаю!
— Я тоже понимаю еще не до конца, — признался Данилов, — для того, чтобы все понять, мне нужно встретиться с Веником.
— А краска? А помада? А рубаха с кровью? А надпись голубой краской? А янтарь?
— Не было никакого янтаря, Марта.
— Как — не было?! Что значит — не было?! Я же сама видела!
— И я видел. Но его не было.
— Данилов, — сказала Марта с тревогой, — ты что? Спятил? Или у тебя температура?
— Нет у меня температуры! — Как раз в этом он был совсем не уверен, потому что его знобило и мех дубленки казался холодным и колючим. — Я все тебе расскажу. Когда сам все пойму.
— Только ты постарайся к этому времени остаться живым, — пробормотала Марта, и в голосе у нее послышались слезы, — заметь, Данилов, я не говорю — невредимым, потому что не ставлю невыполнимых задач…
— Смотри на дорогу, — посоветовал Данилов и улыбнулся, — хотя что тебе какая-то там дорога, когда ты на своей машине, как на истребителе, летаешь!
В переулке, за офисом Марты, дремал покинутый «Фольксваген», слегка присыпанный вчерашним снегом. «Газель», намертво подпиравшая его сзади, уже уехала по делам.
«Какие случайности», — подумал Данилов.
Если б не эта «Газель», вчера он поехал бы на своей машине, один, без Марты, и сегодня утром его уже не было бы на свете, и капитан Патрикеев называл бы его «потерпевший», и Марта искала бы его, изводясь от беспокойства и страха, и мышонок сжимался бы у нее в животе, а он ничем не мог бы им помочь.
Все. Конец истории. Если бы не «Газель»!
— А звонить тебе можно, — жалобно спросила Марта, — или тоже нельзя?
— Можно, — разрешил Данилов, — я приеду вечером. Или позвоню. Ты, самое главное, не волнуйся.
— Ты еще должен сказать — будь хорошей девочкой! Что ж ты?
— Марта, — сказал он настойчиво, — все будет хорошо. Я должен ехать, или я ничего не успею.
— Езжай, — сказала Марта и отвернулась.
— Ты сиди в Кратове и жди.
— Езжай, Данилов. — Марта шмыгнула носом. Он неловко поцеловал ее в ухо и с трудом выбрался из неудобной «Нивы». И захлопнул за собой дверь. Марта осталась по ту сторону, а он — по эту.
— Пока!
Не взглянув на него, она лихо развернулась в тесном переулке, нажала на газ и скрылась за поворотом, только мигнули красным тормозные огни.
Так. Она уехала и пока будет в безопасности. На ее слово можно положиться, значит, она действительно проведет день на участке в Кратове, где ей ничто не угрожает. По крайней мере, Данилову хотелось так думать.
Он посмотрел на часы — начало десятого. Веник должен быть на работе, биржа открывается довольно рано.
Включить зажигание нужно было правой рукой, и Данилов долго приспосабливал руку к этому действию — очень простому, если в руке нет пулевых ранений.
Он усмехнулся. Пулевые ранения, черт побери все на свете!.. Какая у него насыщенная, интересная жизнь!
Возле здания биржи было много машин и людей, и Данилов долго ездил вокруг, пытаясь найти место, чтобы припарковаться. Потом ему повезло — танкообразный черный джип «Мерседес» вылупился из тесного закутка между желтой стеной и боком ближайшей машины, побуксовал на месте, вырулил и победно помчался по тесной, заставленной автомобилями улице, пугая мирных граждан своим воинственным и зловещим видом. Данилов моментально зарулил в освободившийся закуток, оставив с носом водителя «Фиата», который караулил с другой стороны.