— Мы же выиграем эту войну, ребята?
На этот раз согласными криками отозвался весь зал, хотя военные орали громче всех. Затем, как было условлено, тот самый моряк выкрикнул:
— А как насчет поцелуя на дорожку, перед фронтом?
Притворившись, что шокирована вопросом, я приоткрыла рот и перевела взгляд на молодого человека.
— Это вы хотели поцелуя?
— Да, мэм, — крикнул он в ответ.
Я обратилась к публике:
— Что скажете? Хотите, чтобы я поцеловала этого храброго молодого моряка?
Толпа оглушительно закричала: «Да!»
— Эти добрые американцы считают, что я должна удовлетворить вашу просьбу. Что ж, идите сюда.
Юноша в безупречно отглаженной, белоснежной парадной морской форме, в фуражке и при галстуке, выбежал на сцену. Он шагал бойко и смело, пока не ступил на широкий помост. Тут на его лице внезапно отразилось смущение. До сих пор ему никогда не приходилось стоять перед многотысячной толпой. Это был его первый выход на сцену и первое выступление в этой роли, хотя обмана в ней не было: он не просто изображал моряка, уходящего на фронт. Его действительно уже ждал корабль, бескрайний Тихий океан и вражеские эскадры.
Чтобы успокоить юношу, я приветствовала его дружеским рукопожатием и попросила представиться публике. Эдди Роудс — это было его настоящее имя. Затем я снова обратилась к залу.
— Я предлагаю вам сделку, ребята. Я подарю нашему храброму воину Эдди Роудсу самый горячий поцелуй, если вы пообещаете — прямо сейчас — собрать не меньше пятисот тысяч долларов. В каждом проходе, в конце, стоят девушки, которые запишут ваши имена и суммы пожертвований.
Девушки, тоже одетые в военную форму, стали передавать списки по длинным рядам, а мы с Эдди ждали. Страх сцены у Эдди, кажется, уже прошел, и мы с ним немного поговорили о его родных, оставшихся дома, под патриотическую музыку оркестра. Но когда он сказал, как рад своему назначению на корабль, уходящий в Тихий океан, у меня едва не выступили слезы. Как же я жалела, что на флоте не приняли нашу торпедную систему. Ведь тогда у этого бедного молодого человека было бы куда больше шансов остаться в живых. Я отвернулась, чтобы он не видел моего лица.
Рядом со сценой начали выстраиваться в ряд девушки, уже выполнившие свою работу.
— Ну как, мы набрали нужную сумму? — спросила я у гастрольного директора. Но тот был занят: записывал новые суммы пожертвований. Я видела, как он оживленно переговаривается о чем-то с ведущим, но на мой вопрос так никто и не ответил. Неужели мы не достигли цели — не собрали пятисот тысяч долларов? Может быть, мы слишком широко замахнулись? Перед этим мы очень долго спорили о том, какую цифру назвать сегодня.
Мы с Эдди переглянулись: эта задержка все сильнее тревожила нас обоих. Наконец ведущий поднялся по ступенькам на сцену. Когда он подошел к нам, я спросила в микрофон:
— Ну как, заслужил наш моряк свой поцелуй?
— Что ж, мисс Ламарр, у меня есть новости. Мы запросили с нашей публики огромную сумму. Вы же понимаете, пятьсот тысяч долларов — это целое состояние.
— Да, конечно, — с напускной беззаботностью проговорила я, но внутренне приготовилась к неизбежному поражению.
— Нет, пятисот тысяч долларов мы с вами сегодня не собрали, — добавил он под разочарованный и насмешливый свист из зала.
— Мне очень жаль, — сказала я Эдди. Вид у него был удрученный.
— О нет, не жалейте, мисс Ламарр. И вам, Эдди, тоже не о чем жалеть. Потому что сегодня мы собрали два миллиона двести пятьдесят тысяч долларов! — почти прокричал он — иначе его голос потонул бы в какофонии криков и рева толпы.
Я был ошеломлена. Ни одна кампания по продаже военных облигаций никогда еще не приносила и пятиста тысяч долларов, не говоря уже о двух миллионах. Правда, перед этим на обеде я собрала рекордные четыре миллиона, но это было специальное мероприятие, рассчитанное на серьезных благотворителей, с назначенной минимальной суммой взноса. А тут самый обычный сбор!
— По-це-луй, по-це-луй! — начала скандировать публика, и я очнулась от своих мыслей. — По-це-луй, по-це-луй!
Я повернулась к Эдди. Да, он заслужил этот поцелуй, и зрители тоже. На мгновение софиты вновь ослепили меня, и я опять вернулась в день своей торжественной премьеры в Венском театре. Время изогнулось и сомкнулось в кольцо, вернув меня обратно в тот вечер, который изменил все. В тот вечер я встала на путь, по которому иду сегодня, — путь невыносимо тяжкой вины, жажды искупления и редких, неожиданных радостей.
Сколько же масок я сменила, пока шла по этому пути, думала я, не в силах сдержать бегущие по лицу слезы. Слезы, которые и Эдди Роудсу, и гастрольному директору, и, наверное, публике казались слезами радости от такого оглушительного успеха. Снимала ли я хоть раз маску после смерти папы, решалась ли открыть незащищенную кожу? Ближе всего к этому я была во время работы с Джорджем — работы, которая, как мне сказали, была возмутительно «неженской». Я больше не возвращалась к ней после отказа военно-морских чинов, сколько бы Джордж меня ни упрашивал: я просто не могла еще раз оказаться в таком уязвимом положении. Все остальное время я, сама себе дитя и сама себе акушерка, бесконечно, раз за разом перерождалась в новую личность, каждый раз надевая новую маску, — только затем, чтобы снова и снова возвращаться к своему первоначальному облику. Даже сегодня. Особенно сегодня.
Превратилась ли я в конце концов в ту, кем меня всегда считали? Для всех я была Хеди Ламарр — красивое лицо, стройное тело и больше ничего. Никто не видел во мне Хедвиг Кислер — ни подающую надежды изобретательницу, ни пытливую мыслительницу, ни еврейку. Никто не видел меня саму за теми бесчисленными ролями, которые я играла и на съемочной площадке, и вне ее.
А может быть, я просто пряталась за чужим представлением обо мне, как за дымовой завесой, чтобы под этим прикрытием незаметно добиваться своих целей? Может быть, с помощью этой личины я и выковала из себя наконец оружие против Третьего рейха, хоть и не совсем такое, какое задумала вначале? Не все ли равно, чем или кем меня считают, если я все-таки сумела отомстить поработителям Европы, когда собрала сегодня деньги для союзников, и, может быть, это и есть мое долгожданное искупление.
Я всегда была одна под своей маской — одна в мужской компании.
«— Здесь, в Америке, мы снимаем благопристойные фильмы. Фильмы, которые можно смотреть всей семьей.
Мы не демонстрируем те части женского тела, которые предназначены только для глаз мужа. Это понятно?
Я кивнула. Я была готова к этому вопросу.
Похоже, что “Экстаз” теперь повсюду будет меня преследовать».
Будущей легенде Голливуда Хеди Ламарр мировую известность принёс фильм «Экстаз». Десятиминутный эпизод обнаженного купания и сцена, изображающая оргазм, в 1933 году вызвали настоящую сенсацию. Юная актриса вскоре вышла замуж за австрийского миллионера, сколотившего состояние на торговле оружием, однако довольно быстро поняла, что попала в золотую клетку.
Сбежав от мужа в Америку, Хеди познакомилась с Луисом Майером — одним из основателей знаменитой киностудии Metro Goldwyn Mayer, и быстро снова стала кинозвездой, а во время Второй мировой войны она придумала технологию, позволявшую создать эффективную систему радиоуправления торпедами.
Все книги издательства «Аркадия» на www.labirint.ru
16+
Знак информационной продукции
Внимание!
Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.
После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.
Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.