Время больше не работает на меня. Время теперь враг. Я не хочу, чтобы из-за моих промедлений кто-то еще пострадал.
Пусть меня посадят, но я хочу помочь. Вот только чем?
– Я хочу помочь!
– Если ты поможешь, учти, следствие это примет к сведению. Это позволит изменить…
– Скажите, как! Как? Я не знаю, клянусь!
Федор Петрович показывает, чтобы я не волновался.
– Хочешь конкретный вопрос? Пожалуйста. – Он листает журнал, находит старую запись. – Вот. Ты говорил, Рита странная. Пожалуйста, будь любезен, расскажи нам. В чем ее странность?
Черт побери, эта фальшивка снова переходит на «ты». Это должен быть хороший знак, это означает, что сейчас он мне верит. Наверное. Но как же это его «ты» раздражает.
– Не надо! Хватит! Вы все равно не верите ни единому моему слову. – Я сейчас готов взорваться от негодования. – Давай свой гипноз…
Когда они спрашивают не меня, а напрямую мое подсознание, они хотя бы немного верят в то, что слышат.
– Гипнотизируй!
Федор Петрович смотрит по сторонам. Он сомневается.
Видимо, с гипнозом есть какие-то сложности. Но я вижу, что на самом деле ему нравится идея.
– Нельзя так часто прибегать к этой мере. – Чувствуется, что он хочет, чтобы решение приняли за него. – Можно вызвать спонтанную…
– Гипнотизируй уже! – кричу сквозь зубы и принимаю это дурацкое решение за трусливого врача. – Плевать, что ты там можешь вызвать, хоть Сатану. На кону человеческая жизнь. Делай!
Федор Петрович соглашается. Протягивает мне пилюлю и садится ближе. Я проглатываю таблетку, без воды, просто пропихиваю ее по горлу. И доктор начинает сеанс.
– На счет три ты погрузишься в сон. – Он выставляет на вытянутой руке маятник. Подвешенное на цепочке кольцо двигается вправо-влево. – Раз. Твои веки тяжелеют. – Он тараторит. Похоже, ему не терпится. – Два. Твои мышцы расслабляются.
Он говорит, и я чувствую, что со мной происходить в точности то, что он описывает.
– Три…
Вечером я возвращаюсь домой и слышу, как она громко кричит. Рита зовет на помощь.
– Рита? Это я. Где ты? Что случилось?
Я отчетливо слышу ее голос, он доносится из спальни, и я вбегаю, готовый к драке. В руке сжимаю зонт.
– Нет. Не трогай меня! Нет!
– Рита, ты чего? Это же я.
– Умоляю, не надо! Развяжи!
Я пытаюсь ее успокоить.
Подхожу ближе, чтобы снять веревки, а она с визгом шарахается. Нет, повторяет, не надо, пожалуйста.
– Дай я развяжу! Успокойся!
Рита садится к спинке кровати, поджимает колени к груди и наклоняет голову набок.
– Вот какой же ты все-таки…
Она говорит совершенно спокойно, словно секундой раньше она не орала на весь дом, как потерпевшая.
– Какой такой?
– Да такой… Тормоз.
Вот сейчас было обидно. Как ее понимать?
– Не мог подыграть? Видишь же.
Она показывает веревку, которая просто накинута, даже не завязана. Рита сама обвязала себя. Обмоталась и сидит. Я и не заметил, что нет узлов. Да и как тут заметишь?
– Актер ты или кто?
– Но зачем? – От растерянности я соединяю два вопроса в один.
Оказывается, она хотела спрятаться в комнате, запереться на засов и представлять, что к ней вломились убийцы.
Она ждала, что я догадаюсь и подыграю. И как я должен был догадаться?
– И как я должен был понять?
– Ладно, тормозик, давай заново. Ты выйдешь из квартиры, прогуляешься и вернешься, будто ничего не знаешь.
– Переиграем?
Рита разводит руками и улыбается.
Иду вокруг дома.
Уже второй круг прохожу.
Аркадий смотрит под ноги, а я разрабатываю сценарий.
Качественная игра зависит от многих факторов. Один из них, нужно четко понимать ситуацию. И нужно идеально знать сценарий.
Важно вжиться в роль.
– Нужно думать, как маньяк. Нужно выглядеть, как маньяк. Нужно стать маньяком, – говорит Аркадий вслух, а я улыбаюсь его тупости.
Для убедительности лучше всего забраться в мозг зрителя, примерить на себя его маску, влезть в его шкуру.
Постараться представить переживания Риты. Понять, чего она ждет от спектакля. Я должен сыграть роль так, чтобы оправдать ее ожидания и затем взвинтить напряжение. Удивить, перевыполнить план.
Я прокручиваю сценарий.
Аркадию не понять, и он, надо сказать, даже не пытается. Его мнение меня тоже не волнует. Что он, чернорабочий, может знать об искусстве?
Оригинальный сценарий. «Одна в пустой комнате». Автор лучшая половина Аркадия.
Итак, парень вламывается в чужую квартиру.
Интерьер. Комната. Задернуты шторы. Ночь.
Зрители уверены, что парень на самом деле маньяк. Он видит спящую девушку. Она одна в пустой комнате, и маньяк рад, что ему подвернулся случай.
Он приближается. На цыпочках.
Парень что-то бормочет, приговаривает. Он осторожно приподнимает край одеяла и видит лицо девушки.
Он узнает ее.
– Именно он в детстве насиловал героиню, – говорит Аркадий.
Бестолковка предлагает свой вариант развития сюжета. Но я всякие глупости в расчет не беру.
Итак, зрители уверены, что парень маньяк.
– Потом они уверены, что это девушка свихнулась и нападает на обычного нормального парня. Порезала беднягу и связала. – Кажется, Аркадий почувствовал себя сценаристом. – Она твердит, что он больше не навредит ей, и с криками раз за разом атакует его, – вырывается из уст Аркадия очередная ахинея.
Он доволен, оживленно рассуждает о своей «находке». Возбужден. Аркадий даже слегка удивлен, как лихо ему удалось завернуть. А я прохожу третий раз вокруг дома.
Середина сценария провисает…
Я понятия не имею, что я должен делать с Ритой. Допустим, понятна экспозиция и моя роль.
Но…
В итоге что получается? Она сидит и ждет над собой расправы. Одна в пустой комнате. Связанная. Кричит. А маньк ходит по дому.
– И не ясно, то ли он ее связал, то ли не было ничего и она притворяется. Она сама себя связала. А он только что пришел на крик, – говорит Аркадий, и мы возвращаемся домой.
– Обрати внимание на номер дома, – отчетливо слышится голос Федора Петровича.
Я смотрю по сторонам.
– Это мой дом.
– Понятно, продолжай, пожалуйста.
Возвращаюсь домой.
Буду импровизировать. Что еще остается. Меня этому обучали на бесполезных курсах. В конце концов, правильно Рита сказала «актер я или нет?».
Открываю дверь.
– Ты должна молчать! – рычу с порога и намеренно громко топаю по полу.
Иду в спальню.
Рита, слышу, уже плачет, умоляет не трогать ее.
Я хватаю веревку и закрепляю узлы. Все должно быть по-настоящему. Креплю ошейник с короткой цепью к спинке кровати. Ей, кажется, больно. Но я не отвлекаюсь.
Все должно быть реалистично.
Я грожу ей кулаком, Рита часто дышит, но перестает кричать.
– Хочешь кушать?
Она вертит головой.
– Хочешь кушать? – повторяю вопрос громче и со злостью.
Она закрывает лицо руками.
Аркадий идет на кухню. Продолжает громко топать.
Шумлю, гремлю посудой, Аркадий все так же громко топает. Накладываю из кастрюли вчерашнюю кашу. Аркадию кажется, что я выбрал слишком красивую тарелку, и переделывает, как считает нужным. В этом я предпочитаю довериться его вкусу. Он как раз подходит на роль отвратительного повара. Аркадий высыпает горсть соли, затем еще горсть. Перемешивает рукой и удовлетворенно кивает.
– То, что надо.
Возвращаюсь и приношу миску с пересоленной кашей. Металлическую, как для собак. И ложку. Аркадий выбрал самую гнутую, самую старую из набора, и я с лязгом бросаю ее возле миски.
– Ешь!
Рита трясется от страха и не отвечает.
– Жри, я сказал! – кричу, подтягиваю ее за волосы к миске. Цепь натягивается до предела и душит Риту.
Она закашливается, а я рывком набираю полную ложку каши и вставляю ей в рот.
Губы Риты плотно сжаты, и ложка врезается в зубы.
Похоже, я поранил ее, у Риты со рта начинает сочиться кровь. Я пугаюсь. Извиняюсь, хочу прекратить эту глупую дурацкую игру. Тараторю что-то про то, что я не специально, это случайность, про то, что с самого начала мне не понравилась эта затея. Аркадий готов начать избивать сам себя…
– Хорошо, я поем…
Рита всхлипывает, но не прекращает игру. Собирается продолжать, несмотря на кровь. Она ест, не поднимает лица от тарелки. Она тянется за кашей, как цепной пес, чью еду поставили слишком далеко от конуры. Она жует и смотрит на меня сквозь растрепанные волосы.
Я не знаю…
Я, мягко говоря, обеспокоен. И расстроен. Даже глупые школьники играют в свои жестокие игры максимум до первой крови.
Все выходит из-под контроля.
Куда дальше?
Я растерян, а Аркадий срывает с Риты блузку.
Рита от неожиданности раскрывает рот, но не может произнести ни слова. Я вижу непрожеванные остатки каши на ее зубах.
Аркадий разворачивает ее к себе спиной и горячо прикладывается ртом к ее шее. Присасывается, как пиявка, как вампир. Покусывает ошейник, набирает полный рот ее волос. Кажется, он сейчас съест Риту, поглотит целиком, проглотит своей слюнявой звериной пастью.
Аркадий лапает ее грудь, грубо сжимает, треплет своими шершавыми пальцами ее нежную кожу.
А я не мешаю.
Рита взвизгивает, плачет, стонет, но не кричит. Тяжелая цепь на ее шее побрякивает. Слезы стекают по щекам.
Я хочу продолжить и остановить игру. Если Рите неприятно, я готов, можем сейчас же прекратить этот жуткий спектакль.
Я хочу сказать, что мне не совсем нравится то, что происходит.
Но молчу.
Кровь сочится у Риты изо рта, а руки Аркадия расстегивают на своих брюках ширинку. Руки суетятся, молния, зараза, не поддается. Аркадий рычит. Все не так. Ремень мешает, и его дрожащие пальцы оставляют немного приспущенные штаны в покое.
Аркадий рвет на Рите юбку. Не отрываясь от шеи девушки, он срывает с нее трусики. Он пыхтит. Рита плачет. А я влезаю ногой, коленом вместе с приспущенными штанами в миску. Прямо в остатки остывшей каши. Ерзаю и выдавливаю их на постель.