Он больше не моргает, не хрипит, не борется. Обрубок руки безвольно повисает на плече. Грудь не вздымается.
Рита улыбается. Она складывает слизней в кастрюлю, поправляет маску на лице парня и поддает напор кислорода в аппарат жизнеобеспечения.
Она знает, что парень еще жив.
Она подбадривает его, обещает, что все будет хорошо. А в ее руке снова поблескивает скальпель.
Рита подсаживается ближе к голове жертвы, наклоняется, поднимает кислородную маску и целует зашитые синие губы парня. Ее язык зигзагом пробегает по аккуратному шву туда обратно.
С трудом она отрывается от поцелуя.
Возвращает на место кислородную маску и отточенным движением проводит лезвием по контуру лица вдоль подбородка.
Она не торопится.
Шепчет, семь раз отмерь, один отрежь, и продолжает вести острием, врезаясь до самой кости, через лоб вдоль волос. Красная полоска мгновенно заплывает кровью. Рита вытирает подтеки салфеткой, поддевает кожу ногтем и начинает снимать кожу.
Рита надеется, что жертва все видит и чувствует. Она так хочет, чтобы он еще жил. Она напевает детскую колыбельную и отделяет перекошенное лицо от черепа.
– Представь, я забыла. – Она вскакивает и обращается к окровавленной голове. – Забыла банку, для твоего… Вернее, для моего лица.
Она наспех моет руки, переодевается.
– Никуда не уходи. Я скоро вернусь. – Она говорит, поддевает сумочку и выходит из комнаты.
Тело жертвы больше не дышит.
Баллон все еще выдувает кислород, но легкие больше не откликаются. Тело больше не чувствует стука сердца. Не чувствует боли. Оно сейчас спокойно остывает и даже не догадывается, что его крохотную часть скоро замаринуют в фирменном растворе Риты.
Когда Рита вернется и наполнит помещением запахом ирисок, парню будет все равно.
Когда Рита обработает его лицо и натянет на голову одному из пластмассовых манекенов, пленник не будет возражать.
Рита ловит такси.
Она со всех ног торопится домой за своим бальзамирующим средством. Она расплачивается с водителем. Она не дожидается сдачи. Она поднимается по лестнице, вбегает в прихожую. Хватает банку с полки, попутно бросает Аркадию: «Привет». Она в предвкушении. Аркадий растерян. А забытая на столе улитка продолжает жалить бездыханное тело жертвы.
Гарпун раз за разом безжалостно впивается в холодную кожу и раз за разом впрыскивает свой инсулиновый токсин.
Аркадий заваривает чай.
Он не любит чай. Но Рита запретила брать кофе, и теперь он вынужден довольствоваться заваренными зелеными китайскими листьями с двумя ложками сахара.
За окном солнечное утро. Каркают вороны.
Он пьет. И ему не вкусно. А я сижу за столом и разглядываю загадочные символы на стене.
Аркадий протягивает руку к надписи и пробует пальцем краску. Красная, слегка коричневатая. Похоже на кровь.
– Засохшая юшка, – говорит он.
Аркадий облизывает палец, и я понимаю, что это и вправду чья-то… Точно, надпись сделана кровью.
Аркадий думает, что это, наверное, кровь животного, может овечья. Но зачем было портить стену? И что на этой кухне делать животному? И он, и я знаем, что Рита не ест мясо.
Я стараюсь прочитать. Язык сломаешь об эту надпись.
– Это какая-то тарабарщина…
Непроизносимый бессвязный набор незнакомых размазанных пугающих символов.
Чувствую, как Аркадию не терпится спросить об этом Риту. Он хочет спросить ее, что значит этот странный узор на стене.
Но Рита давно не появляется дома.
В последнее время вообще много странного происходит. Уже несколько дней я живу один.
Нет нашей молчаливой соседки. Ее матрас пуст, цепь отстегнута и валяется в коридоре. Рита куда-то исчезла. В душе кто-то оборвал шторку и теперь, когда моешься, приходится направлять струю на стену и следить, чтобы вода не попадала на пол.
Но это все ладно… Самое странное, что уже который день я совершенно один в пустом доме.
Рита никогда, начиная с самого знакомства, не оставляла меня одного так надолго. Ну как одного, с Аркадием, если быть точным.
– Куда все запропастились?
Аркадий не отвечает.
Он никогда не отвечает.
А еще он готовит просто отвратительно. Настолько скверно, что приходится самому стоять у плиты и помогать. Вчера я почти уговорил его купить мясо. И он почти отказался от своего травоедения. Но в результате поужинали пересоленной тыквенной кашей.
Раковина забита. В ней тухнет гора грязной посуды. Аркадий не хочет ее мыть, а я и не настаиваю. Ту еду, что мне доступна, можно и без тарелок, и без приборов есть.
Ко всему прочему телевизор не работает. Включаешь, а на экране только помехи. Аркадий лазил на чердак, проверял антенну. Надо сказать, он умеет чинить все. Собирался отремонтировать и ее. Но все без толку. Похоже, дело не в антенне.
От скуки я уже не знаю, чем заняться. Хоть ты садись и читай. Книг, слава богу, полно. Начиная от художественной литературы с русскими классиками девятнадцатого века, заканчивая учебниками по актерскому мастерству и толстенными медицинскими анатомическими атласами.
Выйти прогуляться? Так некуда. Кругом лес.
Я собираю с полок и раскладываю перед собой книги.
Подбираю все, что связано с шифрованием. Все, что может мне пригодиться при расшифровке загадочной надписи.
Сортирую по стопкам. Различные системы шифрования, литературные справочники, словари, таблицы кодов.
Аркадий помогает.
Он копирует надпись со стены на листок и кладет на стол передо мной. Он готовит стопку чистых листов и садится поудобнее.
Он пьет чай, и ему не вкусно.
Я разворачиваю первую попавшуюся книгу о шифровании. Раскрываю на странице с шифрами замещения.
Там написано, что это один из самых простых вариантов.
Говорится, что мне повезло, если я столкнулся именно с таким. Дальше рекомендуется начать с поиска слов, состоящих из одной буквы. Находим такое, после путем замены и подстановки перебираем варианты и взламываем послание.
Я смотрю на наш шифр. Надпись содержит всего три слова. Первое состоит из трех символов, второе из одного, третье слово из семи.
Аркадий мотает головой.
Запомнить букву из второго слова и подставить в другие не получится. Этот символ повторяется всего один раз.
И это никак не приближает нас к разгадке.
Читаю дальше.
Мне советуют найти наиболее часто употребляемые символы и буквы шифра. Предлагают поискать двойные символы и короткие слова в зашифрованном тексте.
В кровавом ребусе есть четыре повторяющихся символа.
– Три из них в первом слове, два – в третьем.
Я рассуждаю вслух, а Аркадий помечает на листке все мои находки. Кажется, он и не собирается думать. Он по своему обыкновению механически выполняет физическую часть и старается не мешать.
В книге написано, что нужно обращать особое внимание на апострофы и прочие символы вокруг.
Еще раз внимательно смотрю на послание.
На картинке я вижу лишь подтеки и восклицательный знак в конце надписи. Никаких дополнительных апострофов или чего-то похожего. Подтеки крови явно не специально оставлены…
– А восклицательный знак, он и в Африке восклицательный, – говорит Аркадий и смеется над своей тупой шуткой.
– Есть шифр, должен быть и ключ, – продолжаю рассуждать вслух и проглатываю подсахаренный зеленый чай.
Листаю книгу.
«Полиалфавитные шифры».
В них создаются шифрующие алфавиты.
Для такого шифрования часто используют символы нескольких алфавитов. «Шифр Тритемиуса», использует таблицу символов в двадцать шесть клеток. И это усовершенствованный шифр подстановки.
Я несколько раз перечитываю абзац, но никак не могу разобраться в коряво составленном тексте.
Мне уже надоедает.
У меня недостаточно терпения, да и что скрывать, недостаточно мозгов для таких занятий.
– По алгоритму шифрования, каждый символ смещается на символ, отстающий от данного символа на некоторый шаг. – Аркадий медленно читает вслух. Он искренне хочет мне помочь.
А я закрываю книгу, достаю сигарету и сажусь ближе к окну. Аркадий обыкновенно против курения, но сегодня не протестует и послушно затягивается никотином.
Я отдергиваю занавеску и смотрю во двор.
– Где сейчас Рита?
Аркадий, естественно, молчит.
– Ты не помнишь, когда в последний раз ее видел?
Я знаю, что он ничего не скажет. Я говорю, просто чтобы говорить, просто чтобы не сидеть в тишине.
– Нет.
Аркадий говорит «нет», и я от неожиданности давлюсь дымом и начинаю кашлять.
Он впервые мне ответил. Впервые со мной заговорил.
Вернее, он и раньше вставлял свои пять копеек, но только сейчас осознанно вступил со мной в диалог.
– Если честно, я вообще слабо помню, что произошло. – Он стряхивает пепел и сует сигарету мне в рот. – И я не совсем понимаю… Вернее, совсем не понимаю, что сейчас происходит. – Он говорит, и я слышу, что голос Аркадия звучит абсолютно как мой. Тот же тембр, та же интонация. – Почему я здесь? Где моя Рита? И что это вообще за место такое?
На этот раз молчу я.
Я не знаю, что ответить.
Я и сам не помню, как очутился здесь. Помню, что уже давно живу в этом доме. Знаю, где чулан, в котором Аркадий пристегивает себя к цепи на ночь. Сейчас, кстати, тоже пристегивается, несмотря на то что Рита давно не возвращалась.
Я помню, что в соседней комнате живет… Жила девушка…
– Потерял память?
Аркадий спрашивает, и, естественно, он уже знает, что я отвечу.
– Помню обрывки, – отвечаю, несмотря на то, что знаю, что Аркадий уже давно знает мой ответ.
– Это из-за укола, – говорит Аркадий и запинается.
Я спрашиваю, какого еще укола, и машинально трогаю себя за плечо.
– Это.
– Же.
– Я.
– Написал.
– На.
– Стене.
– Тот.
– Шифр.
По очереди с Аркадием произносим фразу, я бросаю окурок и бегом возвращаюсь за стол. Кажется, я что-то вспомнил. Кажется, нащупал что-то невероятно важное.