Про женщину и Байкал
Одна Женщина имела глупость второй раз влюбиться в бывшего однокурсника. «Какая пошлость – влюбляться в тех, с кем учился, – думала она раздраженно. – Особенно по второму кругу. Большей пошлостью может быть только влюбленность в собственного начальника. И еще в подчиненного. И еще в коллегу».
Тут она остановилась и вслух резюмировала:
– Да вообще влюбленность – это одна большая пошлость!
И даже сердито топнула ногой по тротуару.
От нее шарахнулся какой-то юноша с бородкой, несущий одинокую розу. Одна Женщина (ее звали Соня, уменьшительное от Софьи) злобно фыркнула ему вслед. В этот фырк она вложила все свое презрение к одиноким розам и их дарителям. Дарители уверены, что одинокая роза скажет об их безупречном вкусе. Но на самом деле она говорит лишь о том, что на полноценный букет денег не хватило, а приходить с пустыми руками неловко.
Именно так обычно поступал ее однокурсник Дима, с которым она увиделась вчера на очередном съезде бывших выпускников. Сто лет назад, когда и фонтаны били голубые, и Москва еще была в асфальте, а не брусчатке, они встречались. Ей даже казалось, что это любовь.
Время от времени он радовал Соню подвядшей розочкой или, что еще хуже, красной гвоздичкой. В таких случаях она чувствовала себя ветераном войны, которого чествуют школьники.
Разумеется, они расстались. Причем не она ушла от него легко и красиво, а ее бросили. Вспоминая об этом постыдном факте своей биографии (приличная женщина не должна позволять, чтобы ее бросали), Соня говорила себе, что ей тогда крупно повезло. Ведь она могла и замуж за него сдуру выскочить. А он – пронырлив, хитер, скуп. Гвоздички опять-таки. За одно это можно возненавидеть мужчину до конца своих дней.
Беда состояла в том, что, встретившись с ним через десять лет, Соня почувствовала, что в душе снова что-то свербит и ноет. Несмотря на все подвядшие розы, некрасивое расставание и пр.
Она остановилась перед витриной и с отвращением посмотрела на свое отражение. Ему всего тридцать, а ей уже тридцать. Он целый руководитель в турфирме, а у нее паршивенький фриланс. Он хорош как шотландец, а она…
Сеанс самоедства остался незавершенным, потому что прозвонил телефон и высветилось имя: Дима.
– Да! – торопливо сказала Соня в трубку. – Привет. Что? Нет-нет, ничем таким…
Она прикусила язык и поправилась: то есть, конечно, она занята сегодня вечером. Но если он очень настаивает… Если надо… Конечно, ради старой дружбы она готова…
И, закончив разговор, вдруг отбила на брусчатке радостную чечетку под взглядами удивленных прохожих.
В ресторан, слава богу, Дима цветы не принес. Первые пять минут ничего не значащего разговора, обсуждения меню, сплетен об однокурсниках – и вдруг он выпалил, наклонившись к ней:
– Сонь, поедешь со мной на Байкал?
– Надолго? – спросила Соня прежде, чем успела о чем-нибудь подумать.
Он позволил себе откинуться на спинку стула, и только теперь ей стало ясно, что он напряжен и взволнован не меньше нее.
– На шесть дней.
Вечером Соня бегала по стенам, пытаясь отыскать кроссовки, куртку с мембраной и дождевик.
Поездка намечалась не совсем романтическая, во всяком случае официально.
Дима объяснил, что у него собралась группа из пяти англичан, жаждущих увидеть красоты Байкала. Он должен был ехать с ними один, но при мысли об этом его одолела такая тоска, что…
На этом месте объяснения он замолчал и посмотрел на нее собачьими глазами.
Соня все поняла и без слов.
– Я, возможно, даже смогу что-то заплатить, если оформим тебя как сопровождающую, – неуверенно предложил он. – Только не уверен, что там приличные деньги…
Но Соня оборвала его и предложила не говорить глупости. Пусть лучше расскажет, что нужно взять с собой.
На следующий день они вылетели из Москвы в Иркутск: Соня, Дима, три рыжих англичанина, похожие на изможденных кузнечиков, и две англичанки неопределенного возраста, часто показывающие в улыбке желтые зубы.
Соня незаметно прикасалась ладонью к рукаву Диминой куртки, и это придавало ей мужества.
А мужество было необходимо. Соня ненавидела то, что называется отдыхом на природе. Все эти палатки, костры, походная еда, туалет под сосной… Вот на что она согласилась, когда Дима смотрел на нее собачьими глазами.
Но сейчас Соня украдкой поглядывала на него и думала, что это не такая высокая цена за шесть дней, проведенных вместе. Она проявит себя с лучшей стороны. Дима запомнил ее неумехой и неженкой? Она покажет, что готова выносить тяготы не хуже этих, рыжих. Может спать в дупле и расчесываться плавником карася. Умеет коптить долгоносиков и доить таежных слизней. А еще обедать тушенкой, запивать водкой и закусывать шишками. Нет, тушенку не может, не переносит даже запах. Но все остальное – запросто.
Когда прибыли на место, выяснилось, что жить предстоит не в палатках, а в деревянных домиках, которые владелец почему-то упорно именовал избушками, хотя правильнее было бы – сараями. Англичанам страшно понравилось это слово. «Из-бю-щка», – они вытягивали губы и смеялись.
Еще в самолете обнаружилось, что вся компания ни бельмеса не понимает по-русски. А Димин английский был так слаб, что после двух его попыток объясниться Соня взяла дело в свои руки.
Их расселили по «избющкам», каждого в свою. Соня сначала огорчилась, но потом подумала, что так даже лучше. Сначала Дима будет приходить к ней, затем она к нему. И все это среди байкальских красот.
А красота вокруг и правда была невероятная. Над головами ели сходились с небом. Озеро синело так, что хотелось подкрутить настройки фотошопа и сделать цвет более приближенным к реальности – побледнее, посерее.
Все ахали и изумлялись. Соня тоже ахала и изумлялась, но по другим поводам. Во-первых, их атаковали полчища комаров. Вскоре она прониклась мыслью, что лучше стать жертвой нападения тигра или медведя. По крайней мере, смерть будет быстрой и не такой мучительной.
Ей приходилось без конца брызгаться репеллентом, который должен был отпугивать мерзких тварей. Вместо этого он притягивал их, как диоровский «Фаренгейт» – юных неопытных дев. Каждый комар из многотысячной тучи, завидев Соню, считал своим долгом лично засвидетельствовать ей почтение.
Второй напастью была мелкая мошка, которая вела себя еще хуже комаров. От ее укусов Соня распухла и чесалась, как шелудивая дворняжка.
Третьей бедой оказались клещи. Они норовили забраться в подмышки и другие труднодоступные места. Соня, панически боявшаяся энцефалита, маниакально осматривала одежду каждые четыре часа, но понимала, что ходит по краю бездны. Пока ей везло. Но что будет завтра?
Все живописные места, по которым водил их Дима, казались ей похожими одно на другое. Везде были гнус, комары и клещи. Деревья зеленели, озеро синело, горы лысели. У Сони в голове не укладывалось, как можно лететь за пять тысяч километров для того, чтобы посмотреть на огромную массу воды. К тому же ледяную.
Вдобавок англичане оказались зависимы от нее, как дети. Без ее помощи они не понимали Диму. Поэтому Соня покорно таскалась за ними и переводила все, что он говорил.
На замесе из влюбленности и желания она продержалась четыре дня. Ангельское терпение и дьявольская выдержка стали ее постоянными спутниками. К тому же Соня беспрестанно врала. Ах, какая красота! Ах, посмотрите сюда! Оу, вот это да! Не может быть, снимайте скорее, снимайте!
Дима был ласков и нежен. Но по ночам не приходил.
Да что там приходил – Соне пока не досталось даже поцелуя. Днем они все время были на людях, вечером расходились – и засыпали. То есть Дима засыпал, а она лежала без сна в своей самой красивой сорочке, шелковой с черным кружевом, безбожно мерзла и смотрела в потолок. На потолке висели комары, здоровые, как летучие мыши.
На четвертую ночь Соня решила брать счастье в свои руки и ковать железо, в каком бы состоянии оно ни находилось. Впотьмах, стуча зубами и дрожа ногами, она добежала до Диминого сарайчика и пять минут исполняла под его дверью танец вожделеющей женщины. Все было напрасно: Дима крепко спал и не открыл.
Пятая ночь была последней. Но и ее ничего не понимающая Соня провела в одиночестве.
В «Шереметьеве», получив свой багаж, она тепло попрощалась с англичанами и сухо – с Димой. Тот ласково улыбнулся ей напоследок. Соня села в такси, увидела привычную шапку смога над городом и благословила московский климат, в котором комары водились парами, а не многотысячными общинами.
Но ее не оставляли мучительные раздумья. Что она сделала не так? Она, пустившая шесть дней гнусу под хвост?
И в конце концов, наступив гордости на горло, Соня позвонила другому однокурснику, Диминому приятелю.
– А, Сонька! – Тот ничуть не удивился. – Ты, говорят, героически помогала нашему Димону?
– Помогала?
– Когда он, дурак, ввязался в эту авантюру с англичанами. На переводчика ему влом было тратиться. А по-английски он ни бум-бум. Но ты молодец, выручила товарища.
Приятель одобрительно рассмеялся. И Соня рассмеялась тоже.
И, закончив разговор, посмеялась еще немного, стоя одна в пустой квартире. Потом достала с дальней полки старый томик «Графа Монте-Кристо», вынула из него засушенную красную гвоздику и ритуально сожгла над раковиной.
Она прогорела так быстро, как будто ее и не было.
Виктория Лебедева
Почки царице
Из всего отечественного кинематографа Юлька любила только доперестроечные советские комедии. «Волгу-Волгу», «Веселых ребят», «Кавказскую пленницу», «Служебный роман» любила. А всего больше любила «Ивана Васильевича». Волшебный фильм, во многих отношениях. Шурик там – такой душка, и вот Пуговкин еще, а уж Куравлев-то! Булгаков когда-а писал, с тех пор коммуналки почти все разъехались, а что изменилось? Да ничего, если честно. Разве общий подъезд вместо общего коридора и с соседями можно не здороваться.