– Не в свое? – Скипетр взлетает над шипящей сковородой, и в стороны летят белые ошметки. – Ну, знаешь! – Пашка хватает тряпку и начинает яростно протирать столешницу и плиту.
Вытяжка низко воет на одной ноте.
– Как же мне надоело от вас зависеть, – шепчет она вроде бы себе под нос, но так, чтобы мы услышали.
– А нам? Нам от тебя, думаешь, не надоело?! – Пашка поворачивается ко мне, начинает почти спокойно: – Пусть делает что хочет. – Речь его едва уловимо ускоряется, голос становится выше. – Достала. Ты как знаешь, а я ее больше вытаскивать не буду!
– Вот и не лезьте, не лезьте! Повторяю: я взрослый, самостоятельный человек!
– Взрослый – это положим. Но самостоятельный?! – Пашка продолжает дразнить.
Вперед-назад, вперед-назад. Все быстрее. Табурет яростно скрипит. У нее делается злое, заостренное лицо. Щеки впалые, под глазами серо. А в глазах уже стоят слезы, вот-вот прольются.
– Что вы вмешиваетесь все время? Что вы лезете ко мне?! – выкрикивает истерично. – Я вам надоела, я знаю!!!
– Ну что ты такое говоришь? Что значит надое…
– Вышла бы лучше за Филитовича… Чего влезли?!
– Не начинай. Филитович – алкоголик.
– Тогда за Алика! – не слышит она. – Освободила бы вас раз навсегда!
– Алик был аферист, – возражаю я.
– И мудак, – добавляет Пашка.
– Я его любила!
– Ты его, он – нашу жилплощадь. Прямо любовный треугольник! – добивает Пашка.
– Дурак! Оба вы дураки! Много вы п-понимаете в моей жизни! – Она стучит в грудь худеньким остреньким кулачонком, начинает заикаться. По щекам наконец-то катятся слезы.
– Ну а новый твой, кто он?
Осторожно глажу ее по волосам, но она уворачивается. Протягиваю носовой платок. Берет, громко сморкается и прячет мокрый комочек в рукав халата. Не отвечает.
– Хороший человек? Надежный?
– Вам-то что?
– Да так… – Пашка выкладывает яичницу, посыпает укропом. – Дай угадаю. У него сейчас кризис. Ему жить негде. Или работать? Или жить и работать? Так? Но вообще-то он, конечно, о-го-го.
– Заткнись!
Пашка хмыкает. Ставит возле нее горячую тарелку. Подает вилку и нож.
Она разворачивается к столу и начинает механически есть, отламывая кусочки яичницы. Нож зажат в кулаке и неподвижно торчит лезвием вверх, а она работает одной вилкой, глотает почти не жуя, обжигается и плачет.
– Правда, Паш, перестань. Ей и так плохо… Где платок?
Она послушно достает платок из рукава и снова сморкается. Пытается спрятать раскисшую тряпочку обратно.
– Дай сюда! Грязный уже!
Отбираю платок и достаю из кармана новый, накрахмаленный. Всхлипывает, сморкается, прячет комочек в рукав.
– Почему не позвонила вчера? – спрашивает Пашка примирительно. – Мы ведь волновались. Ну сколько тебя просить? Это же так просто – набрать номер.
– Деньги кончились, – отвечает она и вдруг давится, хватает воздух открытым ртом. Горячо.
– Опять? Я же тебе недавно клал!
– Мне нужно было срочно переговорить с одним человеком… По работе.
– Ты нашла работу? – Пашка искренне удивлен.
– Нет.
– Так я и думал.
И тут ее прорывает. Она отпихивает пустую тарелку, вскакивает, хватает Пашку за грудки. Стоя перед ним на цыпочках, выкрикивает в лицо:
– А ты попробуй, попробуй! Устройся! Ты молодой, тебе легко говорить! А мне сорок пять, кому я нужна?!
Пашка стоит перед ней, опустив голову, и даже не пытается сопротивляться. Только шею слегка наклонил, чтобы ей было удобнее кричать.
– Я! Выхожу! Замуж! Замуж!
– Ну всё, мам, всё… – Я осторожно отцепляю ее худенькие сильные пальцы от Пашкиной футболки. – Не кричи. Нам сегодня к первой паре, мы опаздываем уже.
– Да пошли вы…
Она отпускает Пашку и возвращается на табурет. Опускает руки между колен. Кладет голову на руки. Вперед-назад, вперед-назад. Беззубый крабик плюхается на линолеум и замирает. Немытые волосы рассыпаются по плечам.
– Правда, Паш, пойдем. Время.
Я тяну брата за руку, увожу с кухни. Он молчит, только желваки ходят.
Она сидит в той же позе.
– Ма-ам?..
Не реагирует.
– Там в холодильнике суп. В обед поешь…
Она поднимает голову, смотрит на меня почти с ненавистью:
– Только чтобы не поздно! Чтобы в семь были дома!
– Хорошо, мам.
Мне сегодня до одиннадцати, Пашке вообще в ночь. Быстренько влезаю в кроссовки и хватаю рюкзак. Мы с Пашкой выходим из квартиры.
– Идея! – говорит Пашка многозначительно.
Он запирает дверь на все замки и выворачивает карманы. Улыбается. Достает еще три связки ключей:
– Вот! Все здесь!
Учись, говорит, спокойно. Работай спокойно. Куда она денется?
Лариса Павлецова
Немного импровизации
Все приглашенные явились одновременно, и в гостиной тут же стало тесно, шумно и весело. Чета Даниловых решила отпраздновать серебряную свадьбу скромно, но и самых близких друзей набралось около десятка.
– С юбилеем, дорогие мои! – Соседка Нина Петровна первой кинулась обнимать хозяев. – Половина пути уже пройдена. Теперь еще столько же – и зовите нас на золотую свадьбу!
– И мы придём! Приползём! – радостно загомонили гости.
– Марина, ты хорошеешь с каждым днем! Хоть сейчас на обложку! – Светлана Дмитриевна трудилась в журнале «Силуэт» и частенько мыслила подобными категориями.
Марина Михайловна рассеянно кивала, не успевая принимать букеты и свертки в шуршащих обертках. Мужчины вели себя не в пример тише своих спутниц. Обменялись рукопожатиями и сразу же отправились курить на балкон, обсуждая какую-то животрепещущую тему.
А женщины уже склонились над толстым свадебным фотоальбомом.
– Ой, смотрите-смотрите – это же мой Петр здесь. Молоденький!
– Платье-то, платье на тетке какое! Ох, и мода была! И мы такой ужас носили!
– А это что за дети? Неужто Ткачевых? Ну надо же! Сейчас у них уже свои растут.
– А Марина со Славиком какие здесь красивые! И как друг на друга смотрят! Сразу видно – любовь! С первого взгляда, наверное, и на всю жизнь. Правда, Мариночка?! – восторженно воскликнула лучшая подруга хозяйки.
– Светочка, я же рассказывала, как мы познакомились! – замахала руками Марина Михайловна.
– Нам не рассказывала, – заволновались остальные. – Наверное, это очень романтическая история, правда, Славик? – обратились они к появившемуся на пороге комнаты хозяину.
– Очень романтическая, – прищурившись, подтвердил Вячеслав Николаевич. – Она меня покорила с первого взгляда. Просто приворожила!
– Ох, скажет тоже! Не слушайте его, девочки! – отмахнулась Марина Михайловна, слегка порозовев.
– Ты меня вообще слушаешь? Чем ты занимаешься? – раздраженно прошипела Люська. Прошипела – потому что на лекции громкие разговоры возбранялись. А раздраженно – потому что Марина почти не реагировала на ее пламенную речь, разлиновывая какой-то лист бумаги.
– Я слушаю, слушаю, – отложив линейку, прошептала Марина. – Мне просто ведомость нужно заполнить, подписать у старосты курса и сдать в деканат. И все это до завтра.
Она старательно, хоть и немного криво, вывела на обороте листа: «Посещаемость лекций и семинаров студентами 23 группы» и залюбовалась результатом.
– Ах, да! – насмешливо фыркнула Люська. – Обязанности старосты группы, понимаю. Ну и что ты думаешь по этому поводу?
– Да всё нормально вроде, – неуверенно пожала плечами Марина. – Пропусков у нас мало, и все по уважительной причине.
Люська страдальчески закатила глаза. И было от чего. С самого начала лекции она последовательно развивала мысль, что в их институте законы статистики не работают. Может быть, в каком-то благословенном месте на десять девчонок и приходится почти равное количество парней, но только не у них. Здесь соотношение один к десяти, и конкуренция слишком жесткая. А поскольку они обе не красавицы, нужно немедленно брать инициативу в свои руки. Ведь не хотят же они остаться в старых девах!
– Почему это мы не красавицы? – слегка обиделась Марина.
– Здрааасьте! Ты на себя в зеркало смотрела? На тебя никто внимания не обратит, особенно когда такие феи рядом, – махнула рукой Люська в направлении последнего ряда, где несколько эффектных девиц окружили старосту курса Славу Данилова. Соседство, кажется, не слишком радовало молодого человека – постоянно отвлекаемый то одной, то другой красоткой, он тщетно пытался сконцентрироваться на лекции.
Марина почувствовала себя крайне уязвленной.
– Может быть, я просто не хочу добиваться чьего-то внимания.
– Ну конечно! – презрительно сморщилась Люська. – «Просто не хочу!» Думаешь, если бы захотела, то за тобой бы все бегали и штабелями падали, да?
– Вот именно! Но я не хочу. И хватит уже об этом! – с досадой шепнула Марина и опасливо покосилась на лектора, бросившего уже третий недовольный взгляд в их сторону.
Но Люська не сдавалась:
– А ты захоти! Очень любопытно было бы посмотреть, как ты заинтересуешь кого-то. Не обязательно Данилова, так и быть, это слишком трудно. Возьмем, к примеру…
– Возьмем как раз Данилова, – оборвала ее Марина. – Если через три дня он не позовет меня на свидание, я тебе принесу коробку конфет, и ты от меня отстанешь до получения диплома.
– Идет! – обрадовалась Люська. – Учти, я люблю «Птичье молоко».
Дурацкий разговор не шел у Марины из головы даже вечером. В комнате студенческого общежития она придирчиво рассмотрела себя в карманное зеркальце. Да, внешность самая обычная. Правда, стройная фигурка и волевой подбородок, особенно если повернуться вот так и чуть-чуть поднять голову, но на этом перечень достоинств и заканчивался. Волосы то ли русые, то ли рыжие, глаза какие-то серые, а нос… Разве это красивый нос? А уж веснушки на этом носу совершенно ужасны. Нет, никаких шансов, особенно с такими веснушками, – красотки с курса затмят ее, не прилагая усилий, а староста в ее сторону и не взглянет. Он даже в ведомости посещений всегда ставит закорючку, даже не посмотрев, кто ему протягивает лист на подпись. Значит, нужно просто купить Люське коробку конфет и надеяться, что она ненадолго успокоится. И смириться с