Я так любила этот дом. Маленький, с низкими потолками, скрипучими половицами, насыпной домик. Мысленно называла его «нашей избушкой на курьих ножках». И эта избушка таила в себе много тайн и загадок. Там родилось моё творчество, там я стала писателем. И там жила моя бабушка Галя — добрейший и скромнейший на земле человек, мой первейший и самый лучший друг.
Одной из тайн бабушкиного дома номер восемьдесят девять по ул. Комсомольской являлся домовой. Мама меня очень отчитывала, если я где-то вдруг забывалась и начинала рассказывать о моей дружбе с домовым. Но этого было не отнять. Домовой был. Видела его несколько раз. Наш домовой хозяин каждому в доме давал своё имя. Меня называл Валяшкой, Валёной. Это потому что я часто падала, заваливалась, а ещё, потому что любила на диване книжки читать. Благодаря ему я тоже научилась давать предметам и людям забавные уменьшительно-ласкательные имена. Вот этот суффикс «-яшк», это у меня в речи от него, от хозяина.
Ещё он умел показываться в виде наиболее важного в доме члена семьи. Несколько раз было так: бабушка в огороде копалась, я видела её в окно, и в то же время «она» суетилась у печки или в сенцах. Это был он — хозяин. Потом спрашивала его про это, и он мне объяснил, что делает так, чтобы помогать хозяйке дома без ущерба для меня, он же знал, что сейчас проснусь и могу испугаться спросонок, увидев в кухоньке нашей тесной не бабушку, а непонятное нечто. У бабушки в доме всегда был порядок, что ни говори.
Домохозяин с котом нашим, Барсиком, сибирской породы, очень дружил. Барсик прожил долгую кошачью жизнь. Он и барствовал у нас, и королём себя чуял в окрестностях. А спокойный был, ласковый… Бывало, сидим с бабушкой за обедом, он подойдёт тихохонько на бархатных лапёшках к ней, положит одну лапку на колено бабушке и смотрит преданно в глаза. Ну, как не дать лакомый кусочек такому подлизе? Иногда и ко мне так подходил. А если попросить рыбки хотел, так только рот открывал, ни звука не издаст, — такой был джентльмен. Косматый, серый, мягкий.
Очень добрый кот. Никогда ни коготка не выпустит, ни укусит. Ни на что не реагировал. Любил спать на моих тапках. И дружил с хозяином. Тот иногда котом прикидывался и сидел у меня в ногах на одеяле. Но я знала, что это не Барсик. Тяжесть от домового была больше, и какое-то чувство ещё возникало, удушья, что ли. Очень тяжело. Я всегда просила его сойти с моих ног. Встану с постели, а кота и нет нигде. Бабушку спрошу, дома ли Барсик, она ответит: «Шатается где-то…». И мне уже точно ясно, кто это меня на постели давил. Как подавит, так заболею. Это он предупреждал, чтобы внимательнее к здоровью относилась. Да разве ж мы, современные, умеем понимать сигналы от домовых? Вся жизнь — сплошная давка, спешка, гонка за лидером. Только когда старше стала, уже к университету, наверное, стала внимательнее. А так, всё мимо. Потому что была стремительной, импульсивной и не жалела себя совсем. Никогда. Он жалел. Он это умел.
Когда прочитала в старших классах про кота Бегемота в романе Булгакова, полюбила этого персонажа, даже несмотря на то, что отрицательный. Потому что он мне напомнил хозяина нашего. Вот неспроста Михаил Афанасьевич воландовского пажа сделал котом. Неспроста… И наш домовой знал, что к Бегемоту у меня особое отношение. И однажды он меня им напугал. Как думаете, увидеть у себя на полке среди книг одну голову огромного кота с ухмылкой, как у чеширского, это ужастик? Особенно, ночью? Испугалась. И книгу булгаковскую (необычное «зеркальное» издание, про мои высокие отношения с ним можно отдельный рассказ написать) чуть не выкинула в печь из-за этого поначалу. А потом спросила хозяина: «Ты подшутил?» Ответ был: «Да». Единственный раз, когда он надо мной подшутил. Всё почему? Да уехать хотела.
Думаете, как можно разговаривать с домовым? Наверное, многие старые люди хорошо это знают. Задаёшь вопрос, лучше мысленно, но так, чтобы это был вопрос, ответить на который можно только «да» или «нет». И через несколько мгновений, если раздастся стук над печкой, значит, ответ положительный, если будет тихо — отрицательный. У нас с моим другом-домовым было всё сложнее и проще в общении. Он приучил меня с детства к своему особенному ментальному языку.
Хозяин был в нашем доме ещё и потому, что долгое время жил среди моих родных по папиной линии. Был у папы дед, прадед мой, значит, по фамилии Коноплёв, он был знатный печник, в стародавней Чите, почитай, полгорода домов имели печки, сложенные его руками. Так вот его домохозяин наш очень уважал. Печка — это место домового. Он тепло любит. И жил он под печкой, под полом.
Лишь однажды я видела его, как есть. Мне было лет шестнадцать тогда уже. Спустилась я в подполье, чтобы какую-то баночку взять и картошки. А подполье у нашей избушки было полностью земляное. Так вот как раз на земляном приступочке, под самой печкой и отдыхал хозяин. Описать это сложно. Тот, кто видел снимок из космоса с изображением Пустоты Эридана, поймёт. Хозяин был похож на тёмную материю, только не ту, о которой физики толкуют. Это было нечто непроницаемо тёмное, как сама пустота пустот, и чёрные протуберанцы-щупальца тянулись к потолку подполья, то есть, прямо к полу дома, по которому мы все ходили. Он будто бы держал пол таким образом. Хозяин не сразу среагировал на моё появление, потому я и запомнила его облик, но он «проснулся» и велел мне не бояться, взять, что бабушке нужно было, и тихонько идти наверх. Он был настолько заботливым, что напомнил мне не стукнуться головой о край подполья, когда буду по ступенькам подниматься. А вот моя тётя, когда на своей половине дома в подполье увидала хозяина, так перепугалась, что несколько недель не могла к дому подойти. Она там уже не жила давно, но после смерти своей свекрови, бабушкиной старшей сестры, приходила убираться, да и закатки, и корнеплоды в подполе хранила, как и мы. Получается, с домовым дружили только бабушки, да я. Больше никто его не привечал, и он других сторонился, мог подшутить, напугать.
Мне его очень жаль. После моего отъезда и смерти бабушки, ему очень неуютно с новыми жильцами стало, они испортили его «место покоя» во время ремонта. Мысленно я ещё долго чувствовала связь с ним и нашим стареньким домом, «избушкой на курьих ножках». Совсем там дело худо. Дом разрушаться стал, а хозяин вскорости «ушёл» из-за того, что ему не с кем стало жить: все члены нашей семьи уехали от него, дом продан давно, а с чужими — житья нет. В 2016 году ушла из жизни и бабушкина сестра, Муза Сергеевна, которая жила по соседству. С нею и дружил последние годы наш домовой. Я так понимаю, на каком-то предмете, взятом из бабушкиного дома, хозяин переехал жить в домик к Музе. Её не стало, и всё, все ниточки оборваны. Другие родственники, наследники дома бабушки Музы, не смогли завоевать доверия старого хозяина. А без семьи домохозяева не могут оставаться среди людей. Вот такая грустная сказка.
Заповедник непуганных идиотов
Галина Вайпер
Название — фраза из записных книжек Ильфа и Петрова. Почти пятьдесят лет назад я написала её на баннере для интернатского вечера, посвящённого осени. Для другого баннера приходилось вставать кедами и руками в синюю тушь и ходить по бумаге, изображая Млечный путь.
Эта история — про мою любимую школу, памятное светлое пятно моей жизни, прекрасное завершение не самого лёгкого детства.
После восьмого класса я поступила в школу-интернат при Ленинградском университете, такую специальную школу, в которую собирали обалдуев со всего Северо-Запада: Карелия, Вологда, Псков, Архангельск, Коми и немного Пи… пардон, Ленинграда. Эти дети бездельничали и плохо учились потому, что оказались слишком умными или чересчур начитанными для своих школ.
Лет с шести, как только научилась бойко читать, я стала читателем-маньяком, перечитала всё для меня интересное в местной детской библиотеке и приложила массу усилий, чтобы перебраться во взрослую. Прочитывала даже все учебники, купленные летом, а потом скучала на уроках, потому что память в те времена была фантастической. Домашку делала на переменке, стихи учила, слушая выступления других учеников, у которых фамилия стояла ближе к началу списка.
…В школу меня пригласили после карельской республиканской биологической олимпиады. Я там ухитрилась выступить за свой восьмой класс, за девочку из девятого класса, которая неожиданно заболела, и за девочку из десятого класса, которая вдруг испугалась и отказалась выступать. В результате я нежданно-негаданно набрала больше всех баллов и заняла первое место.
Тогда по всем олимпиадам разъезжали интернатские учителя и собирали самых выдающихся балбесов в школу для подготовки к поступлению в университет. И меня тоже пригласили. Я сдала вполне себе формальный экзамен по математике — абсолютно не помню, с каким результатом, но приглашение в биологический класс мне все-таки прислали.
…Учиться в новой школе оказалось весело и трудно. Первым делом нас предупредили, что серьёзное отношение к учёбе будет вырабатываться путём безжалостного снижения оценок и выставления двоек. Получить «пару» было не проблемой, ведь нас учили в основном по университетской программе. Метод оказался рабочим, пришлось привыкать учиться заново.
Например, химичка наша потрясающая, обожаемая Ирина Михайловна, стабильно занижала все оценки на балл как минимум. Как-то я единственная из класса решила одну задачу из сложной контрольной, всем влепили двойки, народ уговаривал её поставить тройку хотя бы мне, но она была непреклонна.
И да, за год мне тоже влепили двойку — с неорганикой у меня тогда были проблемы. Осенью Ирина Михайловна поленилась принимать у меня переэкзаменовку, просто поставила трояк за год. Зато органику я с тех пор знаю, понимаю и люблю. И вот, что я поняла много позднее — сопротивление тому, что тебе ставят незаслуженные двойки, вырабатывает волю к победе.
Годовую двойку по алгебре получила не только я, но и народ из других классов. Нас собрали и две недели натаскивали на неусвоенный материал, после чего почти все получили приемлемые оценки. Грешным делом, кажется, что четвёрку поставили мне потому, что я как-то нарисовала очень похожий профиль нашего преподавателя на доске — вылитый был викинг с рыжеватой скандинавской бородкой.