— Обана! — закричал отец и вытащил из карманов две бутылки с «отравой». В комнате на лавках вокруг стола сидели пьяные мужики. Все очень обрадовались, кто-то захлопал в ладоши.
Мне дали помидор, и мужчина в синем халате повёл меня на второй этаж.
— Вот тебе бумага и карандаш. Рисуй. Только гитару не трогай, а то она расстроится.
Гитара лежала на диване. Конечно же, я подошёл и провёл пальцем по струнам. Подумал, что сейчас же потекут слёзы из белых колков на грифе или ещё из какого места. Но ничего не случилось.
В кабинете стояло ещё несколько письменных столов. На стенах висели диаграммы и вымпелы «передовых коллективов». Здесь хоть не воняло, как на первом этаже.
Нарисовал какую-то фигню. Сложил рисунок в самолётик. Он полетал немного и рухнул за шкаф с документами.
Стал разглядывать картинки из «Крокодила» и записки с цифрами под стеклом на столе. И вдруг увидел уголок бумаги, торчащий из-под всех этих инсталляций. Потянул и вытащил чёрно-белую фотографию…
Я держал снимок двумя руками. Я такого раньше не видел. Голая женщина сидела верхом на голом мужчине. Глаза её были закрыты, на лице гримаса не понятного мне ощущения. Я смотрел, не отрываясь на пухлые груди и завораживающий чёрный треугольник внизу живота. Прошло несколько минут. Я изучил каждый миллиметр её прекрасного тела от самых бровей и до коленок…
Внизу что-то разбилось. Раздался дикий хохот. Я быстро спрятал фотографию обратно. Спустился по лестнице, отодвинул засов входной двери и вышел на улицу.
Перешёл дорогу и встал напротив окон, где только что был. Я стал мудрым. Я видел. Вся нелепость окружающего бытия, детское понимание концепции мирового порядка, мудрость учебников и книжек про Незнайку, всё скатилось в эту каракулевую воронку. Осталась голая правда жизни, прямолинейное её понимание. Как у взрослых. Я понял, откуда, вообще, всё и ради чего. Ну, мне так казалось в те минуты…
Я вертел головой, пытаясь запомнить место. Здесь раньше никогда не был. Вот будка «ремонт обуви» с жёлтыми занавесками. Нерусский дедушка колотил туфлю. Булочная на углу, аптека. Раньше у магазинов не было имён. Например, спрашивали:
— Где это?
— Не далеко, где булошная.
И сразу все понятно, потому что «булошная» была здесь много лет, и будет стоять ещё столько же…
Но шло время. Ориентиры давно замылились сменой эпох и декораций. Упразднили «булошные», магазины получили сетевые логотипы. Инструментальный цех вместе с бетонным забором превратился в зеркальный небоскрёб. Но как бы не менялся окружающий мир, я всегда оглядывался на те два окна на втором этаже, где жила она. Голая женщина верхом на мужчине…
Разумеется, лёгкое помутнение разума от «правды жизни» быстро выветрилось из головы. И ни в какой музей я не пошёл. Позвонил матери из телефонной будки, сказал, что всё нормально, к девяти буду. С другом Мишкой, наскребли на билеты в кино, смотрели солнечный фильм — «Укол зонтиком».
Вечер рассыпался на неоновые огни, рекламные гирлянды на Большом проспекте. Народу прибавилось, везде очереди в кафе и кинотеатры.
Во дворе пьяный папа орал кому-то:
— Я — Будулай!
Дети смеялись. Никого он не мог обидеть этот невысокий человек с усами «как у Мартына».
Жизнь продолжалась…
Пионерское лето детства
Лёля Фольшина
Мамочка, дорогая, ты в родительский день не приезжай. Всё равно у нас будет «Зарница», и меня с поста не отпустят. А посылку собери, машина же всё равно поедет. Я тянучки хочу и мармелад. Шоколадных конфет не клади, их всё равно вожатая Таня отберёт, а тянучки она не любит и мармеладки тоже. Я тоже мармелад не особенно, но зато он мне достанется.
Мечтаю поехать в лагерь года через три, тогда я буду в самом старшем первом отряде, смогу не спать в тихий час и ходить на речку с вожатыми. А ещё — пастой младших мазать. Вчера парни из первого отряда нас ночью пастой намазали, у меня теперь вся ночнушка грязная, а в стирку её не взяли, сказали, что я сама виновата, и, вообще, стирают только маленьким, а мы уже большие и должны сами. А как я сама, если нет ни порошка, ни тазика? Но ты, мамочка, не волнуйся, я ночнушку в пакет положила, она другие вещи не испачкает.
Как там бабушка себя чувствует? Ноги у неё не болят?
Мамочка, ты не давай Вовке моего мишку, хорошо? И не жадина я вовсе, просто он мой любимый, а Вовка будет его кашей кормить, как того лисёнка, что бабушка постирала, и он свалялся.
А недавно нас возили в музей Поленова. Там много картин и ещё «Волшебный фонарь». Такие картинки красивые на большом экране меняются, когда крутят такую штуку, на которой они нарисованы и фонарём светят. Вожатый Миша объяснял нам, как это устроено, но я не очень поняла. Надо будет папе рассказать, вот здорово, если он такую штуку дома сделает, и мы тоже будем про Венецию смотреть. У Поленова про Венецию.
А на день рождения мы вызывали на линейке перед всеми на флаг. Я тянула за верёвку, и он поднимался, а все стояли под салютом, и гимн играл. Мне повезло, я одна была, а на Верочкин день рождения, ну, Верочка Малькова из первого подъезда, их трое было, и они все втроём за верёвку держались. Обидно. А мне так зекинско было, что я одна. Только верёвка такая тяжёлая, еле справилась. Дядя Юра, который фотокружок ведёт, он меня снимал и обещал карточку. А ещё я на Доске Почёта висю, потому что в Совете Дружины. Дядя Юра сказал, что очень хорошо получилось, и он мне фотку отдаст, как уезжать будем. А ещё он меня снимать учил, у него «Смена-8», как у Гоши из нашего класса. Там всё просто — нарисовано солнышко, тучки, и человек — в рост или только голова. Так что ничего не перепутаю. И у меня получается, несмотря на очки. Попроси бабушку купить мне такой на день рождения.
А ещё я косы научилась заплетать. В прошлом году нас вожатые плели, а сейчас сказали, что мы уже большие и должны сами. Я очень долго училась, целых три дня, и теперь сама заплетаю. Только ленту вплести не получается, мне Таня резинку принесла из изолятора, чёрную такую. Я ей хвостик внизу закрепляю. Она обещала к концу смены научить с лентой, а то резинкой плохо.
А ещё у нас скоро День Нептуна. Я буду русалкой. У меня как раз зелёный купальник. Обвяжусь папоротником и на ногах краской чешую нарисую. Потом все равно купаться пойдём, все смоется. Ещё скоро будет первенство по футболу. Наши с «Ласточкой» играют, мы болеть пойдём. «Ласточка» такой лагерь зыкинский, там корпуса каменные, двухэтажные и туалет в корпусе, и даже душ есть. Мы к ним ходили, когда в пионербол играли. Мы выиграли 3:2.
Мамочка, ты мне в посылку ещё ремень положи, а то у меня украли, и джинсы теперь падают. Я чемодан в общую кладовку сдала, потом за джинсами полезла, а они без ремня. Миша сказал, что я сама виновата, но это же неправда. Жаль, что ремень не подписанный, можно было бы найти. Наташка из нашего отряда так кепку свою нашла.
И ещё, мамочка, скажи, что не будешь меня ругать. Я сапоги бабушкины хромовые в сушилку сдала, и они теперь на меня не лезут. И такие жёсткие стали. Таня говорит, растянутся, но мне кажется, нет. Придётся на «Зарницу» в кедах идти.
Нам кино показывали — «Огонь, вода и медные трубы». Дождик несколько дней шёл, танцев не было, в клубе кино крутили. Только это, другого не было. И теперь меня все дразнят «Ал-л-ёнушка», как там козлик в кино бегает и зовёт.
Всё, пойду, на линейку зовут. Я как раз успела всё начисто переписать. Мне Катя из первого отряда проверила, а то Таня говорила, что письма с ошибками отправлять не будет.
Целую тебя крепко, Алёна.
Про дядю Костю, велосипед и мороженое
Лёля Фольшина
Лялин папа очень часто ездил в командировки, и ей всегда хотелось проводить его на вокзал, но никак не получалось. То мама работала, то поезд уходил поздно ночью, то ещё что. И вот как-то в мае перед очередным папиным отъездом бабушка пообещала отвезти Лялю проводить папу. Девочка ждала этого с нетерпением, только утром в день отъезда все едва не сорвалось — бабушка заболела. Ляля уже готова была заплакать, но ситуацию неожиданно спас новый папин водитель. Он работал у отца совсем недавно, как говорила мама, пережидал год до армии.
— Александр Фёдорович, можно, я отвезу вашу дочь на вокзал и обратно? Мне не трудно, а ребёнку — в радость.
Ляля захлопала в ладоши и умоляюще посмотрела на папу.
— Ну, что с тобой делать, егоза, поехали. Только под ответственность, — отец слегка замялся, — дяди Кости. И обещай, что будешь его слушаться.
Девочка согласно кивнула и всю дорогу вела себя примерно. На перроне Белорусского вокзала она сначала немного растерялась — шумно, много народу, все куда-то бегут, везут чемоданы, и надо очень постараться, чтобы тебя ими не сбили с ног, а потом взяла дядю Костю за руку и уже не отходила от него. На той платформе, где стоял папин поезд, было не так многолюдно, а когда они дошли до нужного вагона, народу, вообще, практически не осталось. Ляля осторожно потрогала рукой красный бок поезда, прочла «Спальный вагон» и, чуть ниже, «Москва — Берлин — Париж» и замерла, с интересом наблюдая, как папа разговаривает с проводником, показывает паспорт, чему-то смеётся.
— Все, малыш, мне пора, — папа поднял Лялю на руки, поцеловал в щеку и опустил на перрон, но умоляющие глаза дочери, заставили его посмотреть на часы и выполнить её невысказанную просьбу, провести с собой в вагон.
Девочка осторожно поднялась по ступенькам, прошла по красной ковровой дорожке и остановилась у двери в купе. Большой кожаный диван, столик, слева раковина и какой-то шкаф — не купе, а целая комната.
— Папа, ты тут поедешь в Париж? — спросила Ляля почти шёпотом.
— Пока только в Берлин, — рассмеялся Александр Фёдорович. С молчаливого разрешения отца Ляля вошла в купе и осторожно присела на краешек дивана. Мысленно она уже ехала в Париж, но тут папа строго посмотрел и сказал:
— Тебе пора, скоро отправление, — он взял её за руку и вывел в коридор. Подойдя к двери вагона, Александр Фёдорович передал девочку водителю, и они оба ещё долго стояли на перроне, ожидая, пока поезд тронется.