рические записи нашего рода пропали во время всемирного потопа.
ОТВЕТ ПО СУЩЕСТВУ
Однажды к известному терапевту, профессору Алексею Александровичу Остроумову (1844–1908), обратился столь же богатый, сколь и скупой купец первой гильдии Елисеев, по фамилии которого до сих пор по привычке называют старожилы Москвы и Ленинграда центральные магазины «Гастроном». Желая получить от Остроумова бесплатный медицинский совет, купец в разговоре с ним как бы невзначай начал рассказывать о своей болезни, излагая ее в виде гипотетического случая.
— Теперь, предположим, что симптомы такие-то и такие, что бы вы рекомендовали сделать больному, профессор?
— Как что? — изумился Остроумов. — Немедленно обратиться за советом к какому-нибудь дельному специалисту.
НЕОЖИДАННЫЙ ВЫВОД
Английский химик Генри Энфилд Роско (1833–1915) был многосторонним ученым. Он получил металлический ванадий, установил один из законов фотохимии, внес немалый вклад в органический синтез.
Однажды его пригласили прочитать лекцию об успехах науки, на которую пришли члены парламента и светские бездельники, падкие до всякого рода вошедших в моду людей. Роско воспринял приглашение всерьез и в своем докладе немало внимания уделил перспективам получения красителей из продуктов переработки каменного угля. После завершения лекции к ученому подошла некая дама, любезно поблагодарила от имени присутствующих за интересные сведения и добавила:
— Кстати, теперь мне стало совсем ясно, почему полевые цветочки столь разнообразны и прелестны по своей окраске.
— Позвольте, но ведь я ничего не говорил о ботанике!
— Зато много говорили о красках из угля. А каменный уголь скрывается под землей, как, например, в моем имении. Следовательно, цветам есть из чего приготовлять свои яркие краски.
Роско недоуменно пожал плечами и поспешил откланяться…
Самое же любопытное состоит в том, что невежественная слушательница была на пути к истине. Сейчас при поиске месторождений нередко прибегают к геоботаническому методу, основанному, в частности, и на закономерностях изменения окраски цветов в зависимости от содержащихся в земле минералов («ТМ» № 3 за 1979 год).
ДЕРЕВЯННАЯ ШЛЯПА
Как-то в мастерскую английского изобретателя Джеймса Уатта (1736–1819) зашел молодой человек в поисках работы. Механик был крайне занят, к тому же расстроен техническими неполадками своей паровой машины, а потому отказал просителю. Но вдруг его взгляд упал на странный предмет, который юноша скромно прижимал к животу.
— Это что такое?
— Моя шляпа, сэр. Она сделана из старого тополя.
— Ого! Где же ты достал такую редкость?
— Сам выточил на токарном станке.
— Где учился работать?
— Дома, сэр. Станок мне удалось сделать самому.
— Ты принят на работу! А ну, помоги мне справиться с этим проклятым клапаном…
В тот же день Уатт понял, что приобрел незаменимого помощника — он наладил клапан быстро и самостоятельно. Больше того, дальнейшие события показали, что именно ему — Уильяму Мердоку (1754–1839) — Уатт стал обязан значительной частью своей славы. Руками этого самоучки, сына мельника, сделаны все самые сложные детали паровых машин Уатта. Точность подгонки узлов при сборке поршневых механизмов тоже его заслуга. Он изобрел ряд станков, инструментов, мерительных и монтажных приспособлений, золотников, поршней, шатунов и т. п. Он подсказал Уатту целый ряд существенных усовершенствований конструкций его машин. И может быть, именно поэтому Уатт никогда публично его не хвалил.
«Я ЖЕ ВЕДЬ ДОКТОР…»
Известный советский математик и механик, академик Михаил Алексеевич Лаврентьев (1900–1980) рассказывал об одной любопытной истории, приключившейся с ним в молодости. Как-то раз он опаздывал на деловое совещание и был вынужден на ходу вспрыгнуть на подножку переполненного автобуса. Тут же раздалась трель свистка, и бдительный постовой стал снимать нарушителя с подножки. К счастью, в кармане ученого оказалось удостоверение о присвоении ему ученой степени доктора физико-математических наук. Лаврентьев показал постовому удостоверение и скорбно произнес:
— Я же ведь доктор, вот и спешу… к больному.
Инцидент был улажен: ученый не опоздал на совещание.
«НЕ ИМЕЕТЕ ПРАВА»
Знаменитый советский ученый и конструктор в области ракетостроения и космонавтики академик Сергей Павлович Королев (1906/07–1966) был горячим, экспансивным человеком и, естественно, сильно волновался перед первым запуском человека в космос. Зайдя как-то в монтажно-испытательный корпус, где готовился корабль «Восток», он обнаружил некоторые упущения в работе и разнес в пух и прах ведущего конструктора. Свой визит он закончил словами:
— Я вас увольняю. Вы у нас больше не работаете, слышите, совсем не работаете!
— Ясно, Сергей Павлович, как тут не понять, — миролюбиво согласился конструктор, хорошо зная характер Главного, и продолжал как ни в чем не бывало заниматься подготовкой корабля к полету.
Часа через три Королев опять обнаружил какое-то упущение и предупредил конструктора:
— Я вам объявляю строгий выговор!
На этот раз конструктор хладнокровно возразил:
— А не имеете права.
— Что?! — возмутился Королев. — Я не имею права? Это почему же, хотелось бы мне узнать?
— Потому что я уже не ваш сотрудник. Три часа назад вы меня уволили…
Королев долго и строго смотрел на конструктора, а потом первым не выдержал, захохотал, и работа пошла своим чередом.
ОТ «О, ГЕНРИ!» К О. ГЕНРИ
В школе, где учился американский подросток Уильям Сидни Портер, физику преподавал горячий энтузиаст науки, увлекавшийся новомодными экспериментами в области электричества. Особенный восторг вызывал у учителя корифей американской науки профессор Джозеф Генри (1797–1878). Лекции об успехах своего кумира физик обычно начинал с восклицаний:
— О, Генри! Он построил мощные электромагниты и электродвигатель!
— О, Генри! Он открыл новое свойство электрического тока — самоиндукцию!
— О, Генри! Он установил, что разряд конденсатора колеблется!
Эти восторженные возгласы так врезались в память Портера, что много лет спустя в качестве своего литературного псевдонима он взял начальное слово каждого из них — «О, Генри». Так появился знаменитый писатель О. Генри (1862–1910), который ныне известен во всем мире даже больше, чем физик Дж. Генри.
ЧТО САМОЕ ТРУДНОЕ В НАУЧНОЙ РАБОТЕ?
Как-то раз во время интервью репортер спросил президента Массачусетского технологического института Страттона:
— Скажите, что вы считаете самым важным и самым трудным в вашей работе?
— Самое трудное, — не колеблясь, ответил ученый, — находить способы прекращать некоторые научные работы!
ГЛАВНЫЙ НЕДОСТАТОК
Известный советский океанолог, полярный исследователь, инженер-контр-адмирал, профессор Н. Н. Зубов (1885–1960) уделял много внимания педагогической деятельности, по его инициативе в ряде высших учебных заведений были организованы кафедры океанологии. Как-то раз студенты расстроили ученого своей нерадивостью. Понимая, что внушение необходимо, но в то же время не желая выглядеть в глазах учеников этаким брюзгой, Николай Николаевич начал рассказывать им притчу:
— Некогда искусный механик изобрел замечательное ружье. С его помощью можно было потрошить, чистить и даже обжаривать дичь. К сожалению, у ружья этого был хотя и один, но весьма существенный недостаток — оно не стреляло…
Студенты недоуменно притихли, гадая, куда клонит профессор. А тот неожиданно круто изменил тему.
— Так и вы! — загремел его голос. — Вы ходите в турпоходы, участвуете в спортивных соревнованиях, не пропускаете новых фильмов и спектаклей, посещаете вернисажи и вечера танцев, занимаетесь еще неизвестно чем, но вы не делаете главного — вы не учитесь!
ВСЕ ДЕЛО — В МЕТОДЕ
В 1930-х годах, во время очередного экономического кризиса, на американском автомобильном рынке разгорелась ожесточенная конкурентная борьба (как говорится, не на жизнь, а на смерть), победительницей в которой не раз выходила фирма «Дженерал моторс» — в основном благодаря находившим спрос новинкам, разработанным ее исследовательским отделом. Однажды представитель соперничающей компании завистливо спросил руководителя этого отдела Ч. Кеттеринга:
— И почему так получается: вам удается решать проблемы, а наши исследователи бьются над ними безуспешно?
— Все дело в различии методов, — сыронизировал Кеттеринг. — Вы действуете стародавним научным методом проб и ошибок, мы же современным коммерческим — методом проб и находок!
РАДИЙ НА АНАТЕММЕ
Незадолго до первой мировой войны дворцовый комендант, генерал Воейков, решив после плотного завтрака немного покататься, развеяться, случайно заехал на место практических занятий офицерской электротехнической школы. Очутившись перед двуколкой с полевой корпусной радиостанцией, генерал стал завороженно смотреть, как дежурный слухач, сидящий на табурете, выстукивал ключом текст и как при этом в разряднике с треском проскакивают искры. Узнав, что неведомое сооружение — радиостанция, генерал решил показать слушателям школы, что и он не лыком шит, что и он кое-что понимает в радиоделе.
— Это у вас конечно же, анатемма? — небрежно спросил он, кивнув на мачту.
Слушатели растерянно переглянулись, а Воейков продолжал демонстрировать свою радиотехническую осведомленность:
— А этот… как его… ах, да, радий? Он что же, как всегда, наверху?
Положение спас слушатель М. А. Бонч-Бруевич (1888–1940), впоследствии видный советский радиоинженер, сыгравший большую роль в развитии радиотехники. Михаил Александрович вышел вперед и бодро отрапортовал:
— Так точно, ваше превосходительство, Радий наверху анатеммы в маленькой коробочке. Не могу не сказать: мы просто поражены, подавлены вашими знаниями…