— Где?
— На боевом посту. Во дворе твоего дома.
— Ты шутишь?
— Нет, нисколько. В доказательство могу продемонстрировать комариные укусы. — Джонни задрал рукав пиджака и, расстегнув манжету рубашки, обнажил руку до локтя. Действительно, кожа была усеяна волдырями от укусов этих насекомых. — На другой руке еще больше, я уж не говорю про шею. Эти насекомые набросились на меня, как звери.
Рейчел была удивлена не меньше, чем растрогана.
— Тебе не нужно было этого делать.
— Неужели? — Джонни спокойно выдержал ее взгляд. — Я не намерен терять вас, учитель. Если ради спасения твоей жизни мне придется отдать свое тело на растерзание этим мини-вампирам, я готов заплатить такую цену. Рейчел, ты вдумайся: женщины, с которыми я был связан, мертвы.
Рейчел содрогнулась:
— Мне страшно.
— Мне тоже. Но с тобой ничего не случится, потому что мы не допустим этого. Ночью ты будешь спать дома, а я буду дежурить во дворе. На всякий случай. И вообще мы скоро поженимся и уедем отсюда. Верно?
— Верно. — Улыбка тронула ее губы. — Мой ковбой.
Джонни застонал:
— Я так и знал, что ты будешь дразнить меня.
Несмотря на всю серьезность их разговора, Рейчел расхохоталась. Он с минуту смотрел на нее горящими глазами и наконец утихомирил ее нежным поцелуем. Рейчел мгновенно отдалась во власть его сильных рук, которые уже скользили по ее спине, подбираясь к округлым ягодицам. Она была его женщиной, а он — ее мужчиной. Несмотря ни на какие условности, они были двумя половинками единого целого.
— Рейчел? — Его губы очерчивали поцелуями линию ее подбородка, в то время как руки уже расстегивали крохотные пуговки на платье и развязывали пояс.
— Да? — Она пыталась, хотя и безуспешно, справиться с узлом его шелкового галстука. Как он умудрился завязать его? Ей казалось, что и вечности не хватит, чтобы ослабить этот узел.
— Ты хочешь иметь детей?
Ее сознание, уже затуманенное страстью, на мгновение прояснилось.
— Да, очень. А что?
— Хорошо. — Он улыбнулся, стаскивая с нее платье. — Я ненавижу презервативы.
Он небрежно отбросил в сторону платье. Рейчел с некоторым сожалением проводила взглядом свой роскошный наряд, но Джонни уже ловко стягивал с нее рваные колготки. Наконец, оставшись только в девственно-белых лифчике и трусиках, она встретила его горящий пристальный взгляд и поняла, что уже ничто на свете не имеет смысла; кроме этого мужчины и чувств, которые он рождал в ней.
— Какое красивое белье.
— Спасибо.
— Кружево, шелк и жемчуг. Не видел ничего прекраснее.
— Я думала, тебе больше нравится, когда я без белья.
— Ну да, — лениво усмехнулся Джонни, — это почти так же красиво.
Его рука легла на кружевную, расшитую жемчугом, чашечку лифчика, а губы отыскали ее рот. Рейчел почувствовала, как требовательное прикосновение его языка пронзило ее сладкой болью. Соски напряглись в ожидании ласки. Знакомая тянущая боль в пояснице заставила ее оторваться от его губ.
— Подожди, — шепнула она.
— Мм. — Он смотрел на ее голые ноги с шелковистой кожей, выделявшиеся на темно-синей ткани его шерстяных брюк. Этот контраст между женственностью и мужественностью явно возбуждал Джонни. Жестом собственника он скользнул рукой по внутренней части ее бедра. Рейчел инстинктивно раздвинула ноги, но вдруг резко соединила их и соскочила с его колен.
— Веди себя прилично, — сказала она, когда он потянулся, чтобы вернуть ее на место. Легонько оттолкнув его, она встала перед ним на колени и расстегнула молнию брюк.
— Рейчел… — Он запнулся, а ее нежные пальцы нащупали то, что искали, и извлекли на поверхность.
— Шшш. — Она наклонилась и кончиком языка коснулась его пениса. Прикосновение было легким, даже игривым, но Джонни задохнулся от восторга.
— О да, — пробормотал он, когда пенис погрузился в ее жадный рот. Джонни напрягся, откинулся назад и обхватил ладонями голову Рейчел, направляя ее движения.
— Тетя Рейчел!
Крик не сразу дошел до сознания.
— О Боже! — застонал Джонни, и его пальцы, словно протестуя против вмешательства, глубже впились в ее волосы. — Только не сейчас!
— Что?.. — Рейчел подняла голову. Она была как в дурмане, совершенно не ориентируясь в происходящем.
— Тетя Рейчел!
— Лорен! — прошептала она, резко отпрянув, словно обжегшись. Какое-то мгновение они недоуменно смотрели друг на друга. Потом Рейчел в безумном порыве кинулась собирать разбросанную одежду.
Оглянувшись, она увидела, что Джонни, которому гораздо легче было принять респектабельный вид, с усмешкой наблюдает за ее суетливыми движениями.
— Какая чудная попка, — произнес он.
— Тетя Рейчел! — Крик раздавался где-то поблизости. Суматошно натягивая рваные колготки, Рейчел затравленно взглянула на Джонни.
— Спустись вниз и отведи ее, — прошептала она.
— Хорошо. — Все с той же нахальной ухмылкой он оставил Рейчел наедине с ее трудно разрешимыми проблемами и вылез из дупла. Рейчел, застегивая платье, расслышала, как он непринужденно приветствует Лорен. Потом до нее донеслись их приглушенные голоса.
Она как раз обувалась, когда наверху показалась голова Джонни.
— Оделась? — спросил он, но что-то в его голосе заставило ее насторожиться.
— Что-нибудь случилось?
— Надевай вторую туфлю и спускайся.
— Джонни…
Но он уже исчез. Рейчел знала, что случилась беда, и, наспех обувшись, бросилась вслед за Джонни. Уже у самой земли она почувствовала, как подхватили ее сильные руки Джонни, и тут же обернулась к нему. То, что она прочла в его глазах, напугало ее.
— Что? — тихо спросила Рейчел.
— Твой отец. Похоже, у него был сердечный приступ. Уже вызвали неотложку.
Он поддерживал ее под руку, когда она, спотыкаясь, то ли бежала, то ли летела к дому, Только эта опора и помогала ей держаться на ногах.
46
— Джереми.
Опять… этот голос. Тихий, пугающий, зовущий. Джереми, свернувшийся калачиком в холодной темнице, содрогнулся. Он не знал, сколько часов, дней и ночей провел в заточении. Ему казалось, что большую часть времени он спал. Но даже во сне слышал этот голос.
— Джереми.
Опять. Ему хотелось кричать, плакать, но он слишком боялся издавать звуки. Его мучили голод и жажда, и еще хотелось писать, но все эти желания тонули в страхе.
В темноте кто-то притаился.
— Двигайся, Джереми. Ты должен двигаться.
— Мама? — Это был не крик, всего лишь писк, но Джереми невольно сжался в ожидании удара. Мама умерла. Голос, который он слышал, не мог принадлежать ей. Кто-то вновь хочет подшутить над ним как в тот, первый раз.
— Шевелись, Джереми.
Но голос был очень похож на мамин. У Джереми задрожала губа. Ему так хотелось, чтобы это была мама. Может, она пришла, чтобы быть рядом с ним в час его смерти.
Он не хотел умирать. Ему было очень страшно умирать.
— Встань, Джереми.
Голос был настойчивым, и Джереми вдруг подумал, не звучит ли он в голове. Голова болела и пульсировала и вообще казалась огромной и распухшей, как тыква. Может, мамин голос доносился из его головы?
Джереми открыл глаза и попытался сесть. Но его тошнило, мучила слабость. Голова болела и живот тоже, а руки и ноги отяжелели и налились свинцом. Вокруг все было черно, черно и холодно, и еще эта темнота источала зловоние.
Может, он был в могиле?
При мысли об этом дыхание мальчика участилось. На какое-то мгновение его охватила паника. Но ему все-таки удалось взять себя в руки, и он даже сообразил, что для могилы пространство слишком велико. Да и не могли же его захоронить живым.
По крайней мере он так думал. Но и думать было больно.
— Прячься, Джереми! — завопил голос.
Джереми хотел крикнуть в ответ, но какой-то скрежет, раздавшийся в этот миг, заставил его закрыть рот, и вновь подступил страх.
Мальчик вскарабкался на четвереньки и уперся, как ему показалось, в каменную стену — склизкую, грязную и холодную. Собравшись с силами, он пополз как мог быстрее, пытаясь убежать от этого жуткого скрежета. Проблеск света — нет, пожалуй, это чуть рассеялась тьма — позволил ему разглядеть, что каменная стена на самом деле была глыбой фута четыре в высоту и около трех в ширину, и он сообразил, что сможет спрятаться за ней.
Он так и сделал. Там, за глыбой, он это чувствовал, таилась угроза.
Осмелившись выглянуть, он увидел очертания того, кто скрывался в ночи, когда убивали маму. Джереми ощутил его присутствие. Он съежился, пытаясь побороть желание заплакать, броситься бежать.
Бежать было некуда — разве что навстречу смерти.
— Джереми.
Это был голос, который он слышал во дворе дома. Это был не тот шепот, что разбудил его и приказал двигаться. Теперь он понимал, что голос существовал реально.
— Иди сюда, мальчик.
Впереди произошло какое-то движение, и Джереми увидел, как что-то сверкающе-серебристое прорезало темноту. Он с ужасом осознал, что это был за предмет: нож — длинный и острый.
Возможно, тот самый нож, которым убивали его маму. Нож, которым хотели убить и его.
Джереми почувствовал тепло, разлившееся между ног, и понял, что описался. Стыд смешался в нем с ужасом. Он громко всхлипнул.
Впереди раздался странный звук — как будто кто-то принюхивался. Внезапно темноту прорезали два луча света. Фары автомобиля. Джереми открыл рот, чтобы крикнуть.
— Не шуми, — ласково предупредил голос.
Джереми закрыл рот.
Видение как будто поколебалось и вдруг вспорхнуло, как птица, и растаяло. Раздался звук захлопнувшейся двери. Джереми опять остался один в темноте.
Только на этот раз он встретил темноту как друга.
47
Следующие несколько дней прошли как в тумане. Рейчел неотлучно находилась у больничной койки отца, держа его за руку и моля Господа о его выздоровлении, хотя умом и понимала, что грешно отказывать отцу в Облегчении, которое могла даровать ему смерть. И все-таки Рейчел молилась. Она не хотела отпускать отца.