Спорить с ним бесполезно, понял я. Или пристрелить, или… я почти решился на «пристрелить», но для этого надо было сначала перевернуться на другой бок, а я уже вполне уютно устроился на этом… и глаза закрываются….
Так я и уснул – в залитой светом комнатушке, под треск свечей, скрежет угля и бормотание свихнувшегося нелюдя.
Ночью, как и следовало ожидать, мне приснился кошмар.
Старый сарай темен, свет лишь кое-где лениво просачивается сквозь щели. Впрочем, со светом и на дворе неладно – осень, тучи, ну и все такое.
Я сижу под самой крышей, верхом на балке, одной рукой пытаясь держаться за поперечный брус, а второй – прижимая к груди ботинки. А шаги приближаются, тяжелое чпок-чпок-чпок по грязи. Вот они уже совсем рядом, дверь со скрипом распахивается, и в сарай вместе с порывом ледяного ветра вваливается ОН.
– Чертовы мальчишки…
Со своего места я видел только шляпу мышиного цвета, край пуза и, конечно, волочившийся следом кнут. Длинный кнут. И владел он им отменно. Мы не раз глазели – из-за изгороди, разумеется, – как Сэм Клайв по прозвищу Чеширский Хряк сшибает им головки чертополоха… за пять ярдов.
– Доберусь я до них, ох, доберусь… они еще пожалеют… они еще проклянут день и час, когда решились…
Лично я уже давно проклял день и час, когда поддался на подначки рыжего Билла Гровса. Но вряд ли человек внизу был склонен узнавать об этом. Он бродил по сараю, заглядывая во всякие укромные места, его бормотание с каждой минутой звучало все мрачнее, а мои ноги тем временем превращались в ледышки.
Это тянулось долго, целую вечность – пока уставшие пальцы не соскользнули с бруса. Я начал медленно, словно во сне, валиться вниз, прямо на остановившуюся точно подо мной мышастую шляпу Хряка…
…и стукнулся лбом о доски пола.
Как выяснилось, удар хорошим, крепким полом по голове – отличное средство против ночных кошмаров. Дабы избавиться от наваждения окончательно, я повернул голову – уж что-что, а вид ухмыляющегося гоблина запросто перекроет и десяток Хряковых рож.
Гоблина не было. На полу дотлевал огарок последней свечи, а открытое настежь окно – так вот чего у меня так ноги закоченели! – недвусмысленно намекало, каким именно способом меня покинули сорок пять мексиканских долларов… плюс три за клыки. Чертова зеленая скотина!
Бормоча проклятья по адресу собственной мягкосердечности, я запер окно и упал обратно в кровать, искренне надеясь, что на этот раз ко мне в сон явится кто-то получше Чеширского Хряка. Например, Молли Эшвуд… впрочем, после Хряка я был согласен даже на рыжую корову её тетки, которую мне как-то пришлось пасти целых полторы недели… хотя по совести, тот старый горшок и трех дней не стоил.
Молли, конечно, мне так и не приснилась, но и кошмар – тоже. До утра.
– А, проснулся, – поприветствовал меня знакомый голос. – Ну глянь, зацени работу. Всю ночь рисовал! По мне, получилось знатно!
Кое-как приоткрыв левый глаз, я повернул голову… и застыл, распахнув рот и глаза на максимально возможную величину.
Это были эльфийка и единорог. Гоблин не поскупился на уголь – он рисовал в натуральную величину. И в остальном его творение тоже было натурально донельзя. То есть, понятное дело, единорогам одежда не положена, но…
– А-а-а п-п-почему она т-такая… п-п-п…
– Прекрасная?
– П-п-п…
– Прелестная?
– П-п-п-неодетая!
– Одежда помешала бы ей насладиться процессом! – заявил гоблин. – Но из виду я ничего не упустил. Смотри, вон лоскут на кустике… вон обрывок рукава… а лежит она на остатках юбки.
На самом деле Толстяк сказал не «процесс». Он употребил совсем другое слово, при этом еще и жестами его подкрепил. Конечно, я – не юная монашка, как и отчего появляются жеребята, знаю не понаслышке. Но…
– Да ты краснее помидора! – удивленно произнес Толстяк. – Эй, а ну, отвернись, нечего дышать в мою сторону! Мало ли какую заразу можно подх… Задница Сидящего! Ты чего, девственник?!
– Вот еще! – буркнул я, краснея еще больше.
– Промежду прочим, – с невинным, насколько это вообще возможно для гобла, видом произнес Толстяк, – ходят слухи, что близ горы Пьяного Шамана видели единорога.
– И кто его видел? Лично пьяный шаман?
– Ну, не скажу, что все свидетели были трезвы как проповедник, – заюлил гобл, – но, Эй-парень, подумай – с чего вдруг добропорядочному орку или троллю даже после трех-пяти… десяти кувшинов текилы видеть единорога? Этой твари в наших краях от Сотворения не водилось!
– Вот именно!
– А знаешь, почем нынче идет рог единорога? – заговорщицки прошептал Толстяк. – Шестнадцать долларов за унцию. А? Это тебе не с лотком горбатиться…
– Гобл безмозглый, да подумай же наконец! Если твои приятели никогда не видели единорогов, то с какой луны на них свалилось знание, что им привиделся именно этот зверь?! А?! Ты сам-то сумеешь отличить единорога от верблюда?
– Верблюда я уже как-то жрал! – с деланным равнодушием сообщил Толстяк. – Спасибо федеральной армии за доставку[81]. Деликатес из него, правда, вышел неважный, мясо почти все уварилось, да и на вкус оно было так себе. Зато жир из горба… м-м-м, когти оближешь!
Я медленно подошел к окну. Распахнул его, впуская в комнату свежий… ну, относительно свежий воздух. Выглянул наружу и с удивлением обнаружил, что городок выглядел почти как вчера.
– Ты чего?
– Проверяю, не перенеслись ли мы за ночь в Африку, – объяснил я.
– Это страна, откуда вы черномазых возили? – уточнил гоблин. – У нас в племени как-то завелся один…
– Завелся?!
– Ну, мы сожрали его белого массу и пятерых слуг, а этот старикан был такой дряхлый и костлявый, что и дров на него было жалко. Решили оставить его на завтра, на ужин, а вышло так, что поймали бизона, потом орки Р-рыгара…
На улице грохнул выстрел. Я сунулся к окну, но краем глаза засек, что гобл падает на пол, и последовал его примеру – очень вовремя, потому что в следующий миг выстрелы слились в одну сплошную трескотню. Прямо под окнами раздался дикий нечеловеческий визг – судя по громкости, подстрелили лошадь или троллиху. Затем пальба начала смещаться вдоль улицы, постепенно снижая интенсивность, и закончилась глухим «бабах!» динамита где-то в районе городских ворот.
– Так вот… – гобл по-прежнему лежал на полу, и я решил последовать примеру старожила – кто знает, как здесь обстоит дело со вторыми раундами?
– …негр этот, бывало, часами сидел и нес всякую муть про свою родину за Большой Соленой Водой. И знаешь, Эй-парень, послушав его, лично я понял, что наши Запретные Земли – далеко не самое паскудное на этом свете местечко.
– Это поправимо, – заметил я. – Причем я даже знаю, кем именно.
– Ну до вас, людей, – Толстяк приподнял голову, прислушиваясь, – нам…
На улице вновь грохнул выстрел. Я покрепче вжался в пол, но на этот раз продолжения не последовало.
– …далеко. – Как ни в чем не бывало закончил фразу гоблин. – Не, полежи еще… последний бах – это была пушка Билли Шарго.
– И-и?
– Пальба – это банда Билли перестреливалась с кем-то пришлым, – охотно пояснил гоблин. – Стволы незнакомые, судя по резковатой пальбе – гномские, и патронов эти гости не жалели. Прорвались к воротам, снесли… понятное дело, Билли был расстроен, причем настолько, что пристрелил кого-то из своих.
– А с чего ты взял, что шериф убил своего, а не пришлого?
– Чужака Шарго бы непременно повесил. – Гобл провел большим пальцем по шее. – Такая у него привычка, у нашего Билли-боя. Не-е, зуб против скальпа, Билли Шарго сейчас в очень дурном настроении… запросто может начать палить в окна и дураков, что не вовремя из них высунутся.
Милые манеры у здешнего шерифа, подумал я, ничего не скажешь. И вообще, с каждой секундой Погребальнец нравился мне все меньше.
– Вчера ты промолчал…
– Ы-ы?!
– Ты сказал, что в этом городишке только два развлечения: выпивка и девки.
– Ну да. Раньше-то, говорят, было веселее – раз в месяц горожане собирали суд Линча, вешали кого-нибудь… все, понятное дело, с выпивкой, музыкой, танцами. А с Билли-боем, – сказал гоблин, поднимаясь на лапы, – не разгуляешься. Он обстряпывает быстро и просто: накинул петлю, дал кобыле пинка и готово! Слушай… – не меняя тона, поспешно добавил Толстяк, – пошли завтракать!
– Пошли?! Нет уж, мистер гобл, это я пойду завтракать! А ты… ты…
– Да не кипятись ты так, Эй-парень, – фыркнул гоблин. – Мне ж не жалко, я могу и пообедать.
Гоблин слинял очень вовремя. Клянусь, просиди он рядом еще полминуты – и я бы позабыл даже про сорок пять мексиканских долларов. Потому что, когда ты пытаешься есть свиную грудинку, а нелюдь рядом с тобой то и дело чавкает: «Поймали мы как-то двух миссионеров»… или «В том форте был один капрал, до чего вкусный…» – тут уж рука сама по себе тянется к револьверу.
К счастью – своему – гобл сожрал доставшуюся ему порцию быстро. И сразу же куда-то пропал, оставив меня терзать ножом злополучную грудинку, бормоча при этом: «Это свинина, это обычная свинина, ну разве ты сам не видишь… Мак, черт возьми, это ведь свинина?!»
Хавчик материализовался около стола минутой позже. Одет он был менее устрашающе, чем вчера – белая рубашка, черный жилет – и вообще был сегодня больше похож на банковского клерка, чем на хозяина салуна в Пограничье. Образ нарушал разве что здоровенный тесак в правой руке.
– Проблема?
– Э-э… ну-у…
Гном не стал дожидаться от меня связной речи. Он быстро взмахнул тесаком, отрубил очень тонкий, почти прозрачный ломтик грудинки, понюхал его, а затем положил в рот и принялся тщательно жевать.
– Похоже на свинину, – сообщил он, закончив работать челюстями. – На кухне с утра имелось двадцать фунтов свиного мяса и пятнадцать фунтов копченого аллигатора. Аллигатор по вкусу напоминает курятину. Выводы? – резко спросил Мак, буравя меня из-под очков.