– Но в глубине души считали, что так оно и есть.
– Наверно… оттуда-то все выглядело проще: приехал, поспрашивал, нашел. Узнай мама, что я забрался в Пограничье так далеко, не говоря уж про Запретные Земли… ох, надеюсь, она этого не узнает, а иначе у меня будут ба-альшие неприятности.
– Больше, чем сейчас?
– А… да, сидя в яме у троллей, звучит глупо. Так вот, – вспомнил я, с чего начался разговор, – насчет страха. Я в первые дни был точно кролик, весь на нервах. А потом… ну да, здесь встречаются гоблины и орки, а в салунах не только пьют и бьют морды, а еще и стреляют иногда. Но если брать в общем – здесь просто живут люди.
– Кажется, – медленно произнесла дарко, – я понимаю, что ты пытаешься сказать.
– В таком случае ты больше меня понимаешь, – вздохнул я, – потому как у меня мысли путаются, словно клубок ниток, с которым котёнок начал играть.
– Это вторая причина твоей не-боязни. Ты просто слишком юн…
– …и глуп?
– Нет, дело вовсе не в глупости. Просто, когда молод, очень сложно представить собственную смерть. Что все останется таким же – поля и горы, деревья и трава… зима будет сменяться летом… но только без тебя.
– Говоришь, будто тебе самой уже пара с хвостиком веков. Разве мет… вы же не живете так долго?
– Мы, метисы, живем по-разному. Межрасовое… скрещивание, это всегда лотерея, никто не может заранее сказать, что именно унаследует ребенок от каждого из родителей. Я понятия не имею, сколько мне отпущено… и никогда особо не задумывалась над этим. Вроде бы старею чуть помедленней… но убедиться в этом теперь вряд ли получится.
Линда замолчала, и уже через минуту я вдруг почувствовал, что ненавижу эту вязкую, давящую тишину. Когда слышишь лишь свое дыхание… и ничего больше. Даже гончая перестала выть, и шаги часового больше не доносятся сверху. Только вдох, выдох… и назойливый стук молоточков по вискам. Еще минута и больше не выдержу, понял я, заору так, что на небесах слышно будет!
– Вот ведь скотство! – Сальватано коротко хохотнула. – Последняя, может быть, ночка в моей жизни, рядом, в двух шагах – симпатичный мне парень… и решетка между нами! Прямо как в исповедальне… да и то – ты даже не священник!
– А тебе что, хочется исповедаться?
– Значительно меньше, чем заняться… – слово, которое дарко произнесла следующим, было из гоблинского жаргона, но я знал его, как и любой мальчишка. И очень понадеялся, что темнота скроет румянец. – Но… ты прав – от исповеди я тоже бы не отказалась. В первый раз… с тех пор, как мне исполнилось тринадцать.
– Ну… ты можешь попробовать… хоть как-нибудь…
– Кейн! Через эти прутья ты даже мизинец не просунешь! И потом, если ты еще не заметил, у меня руки за спиной связаны.
– Кхм… я вообще-то про исповедь.
– Ллос… ты серьезно? Зачем это тебе? Хочешь заполучить кошмары на остаток ночи?
– Просто…
…хочу слышать чей-то голос. Вот и все. Черт, сейчас бы я согласился даже на Толстяка с его «обеденными» байками.
– …просто интересно. Не каждый день выпадает принять исповедь темного эльфа.
– Это уж точно.
Дарко вновь смолкла и лишь через два десятка бесконечных минут заговорила вновь, тихим, бесцветным голосом, живо напомнившем о Венге – так, что даже по плечам холодок прошел.
– Про мать я не знаю ничего. Ни лица, ни имени, кем она была, как и где они встретились… пустота. Отец никогда не говорил со мной про неё, в доме не было ни одного её портрета. Слуги тоже не могли ничего рассказать – что бы между ними ни было, это случилось не в поместье. Молодой лорд отправился в путешествие, а через год после его возвращения у входа в особняк нашли корзинку.
– И в ней – тебя?
– Нет, всего лишь карту острова, где зарыт сундук… – насмешливо произнесла Линда. – Меня, конечно. Странная вещь, – добавила она уже более спокойным тоном, – я не могу помнить это, слишком уж была крохотной. Но мне часто снился один и тот же сон: наш старый парк, окутанный туманом, сквозь него видны голые ветви деревьев… потом проступают стены, парадный вход… и черная рука опускает на ступеньки крыльца корзинку, стучит – а затем отступает назад, в туман. Из-за двери слышно кряхтение, скрежет, дверь открывается, и старый Джейкоб, привратник, подняв лампу, вглядывается в туман.
Сальватано вздохнула.
– У Джейкоба уже тогда портилось зрение. Ночью, сквозь туман, он бы не разглядел ничего. Но у той… у того, чьими глазами я вижу этот сон, взгляд куда острее. Я вижу, как он уносит корзинку в дом… там начинается суета, вспыхивают огни в окнах – и на этом сон всегда обрывается.
– Думаешь… – у меня перехватило дыхание. – Это была твоя мать?
– Не знаю. Это мог быть кто угодно… мама, кто-то из её родни, друзей… темные эльфы тоже не очень-то жалуют полукровок. Не знаю, – повторила Линда. – Ничего.
– Что ж, по крайней мере, – осторожно заметил я, – с отцом тебе повезло.
– Повезло?!
Не будь между нами прутьев… и не отбери тролли у Сальватано все, что хотя бы в пьяном бреду могло сойти за оружие, уверен – мое путешествие бы завершилось в этот самый миг.
– Э-э… прости, я не то хотел сказать… ну, в каком-то смысле…
– В каком-то смысле, – к моему счастью, дарко, похоже, остывала так же быстро, как и вспыхивала, – ты… прав. Богатый, знатный… и, похоже, моя мать произвела на него весьма яркое впечатление. Понадобилось целых одиннадцать лет, прежде чем оно поблекло, и лорд поддался на уговоры родни: найти себе нормальную жену и выбросить, наконец, из дома это ужасное чудовище… жуткую полукровку, напоминание о семейном позоре.
– И что, он просто так вот взял и вышвырнул тебя?
– Не на улицу. Он сдал меня в пансион. Хороший, дорогой частный пансион для девочек из хороших семей. Какое-то время я действительно старалась быть обычной… примерной девочкой. Только вот… когда тебе постоянно напоминают про «порченую кровь», постоянно тычут носом… больно… то рано или поздно эта кровь даст о себе знать. Я старалась, но все-таки они сумели разбудить во мне драу. Разбудили… Зверя.
Из-за решетки послышался странный звук – то ли полувсхлип, то ли скрежет зубов…
– Так и не знаю, что именно там произошло. Да и никогда не пыталась вспомнить. Красный туман… а потом, когда пелена спала… я не сразу это поняла, потому что вся спальня была в крови. Вся, понимаешь… на полу… на постелях… на окнах и потолке. И они… как сломанные куклы.
– А что было с тобой… после?
– После… мне очень сильно повезло. Если бы дело рассматривал светский суд, все кончилось бы костром. Но миссис Уилкинс, хозяйка пансиона, была так напугана, что стала кричать о «кознях сатаны»… а этим ведает церковь.
– И это было «повезло»? – удивленно спросил я. Конечно, англиканская церковь – это не католики с их мрачной славой, но когда речь идет о нечисти, разницу в методах и целях не различить даже с большой лупой.
– Среди тех, кого я… некоторые из жертв были благородного происхождения. Те самые… девочки из хороших семей. Для расследования был прислан опытный следователь из канцелярии архиепископа Йоркского, который привык отыскивать истину, а не просто находить виновных. Он… разобрался во всем.
– Разобрался?
– «Если вы завели детеныша тигра, но при этом обращаетесь с ним как с жалкой дворнягой, не стоит удивляться, что когда-нибудь он дотянется до вашего горла», – процитировала Линда. – Это из его послания архиепископу.
– Звучит разумно… – пробормотал я.
У нас в округе случилась как-то похожая история, вернее, даже парочка таких историй. Начинается-то почти всегда одинаково: с детенышей. Таких милых, пушистых, очень беспомощных и, само собой, нисколечко не опасных. Проблемы начинаются потом, когда детки вырастают…
Вслух я, понятное дело, этого говорить не стал.
– Дальше мной занялся Орден, – Линда не уточнила, который из трех орденов проявил к ней интерес, а я отчего-то не решился спросить. – Как оказалось, у них в Лондоне имелся особый приют… для таких, как я. Не только полукровок, разумеется – там были вампиры, оборотни… дети с «темной печатью»… и много еще кто.
– Жутковатое, должно быть, заведение.
– Там нужно было постоянно быть настороже, – забавно, но голос дарко мало соответствовал смыслу произносимого, приобретя скорее некую мечтательность, – следить за каждым сказанным словом… и за спиной. Но после тех… из пансиона миссис Уилкинс… мне там было хорошо. Наверно, даже можно сказать, что это были лучшие годы в моей жизни. Представляешь, Кейн?
– Нет! – честно признался я. Это действительно выходило за рамки – даже не моего воображения, а скорее, моей нынешней картины мира. Детский приют… кишащий живыми ужасами… наверняка с порядками в десяток раз похуже любой каторжной тюрьмы… И кто-то считает, что там прошли лучшие годы его жизни? Тогда остальное время этот… эта… она провела – где? В аду?
– А в Пограничье-то ты как оказа…
– Тихо! – оборвала меня Линда. – Кто-то идет…
Судя по гулкому тупанью, этот кто-то был троллем, который волок что-то тяжелое. Или – кого-то.
– Ну-у? – это спросил часовой, которого я уже час как считал то ли уснувшим, то ли окаменевшим.
– Глупая человека. Играть не умей, проигрывать достойно – тоже не умей, – с этими словами подошедший тролль спихнул в яму свой груз, оказавшийся, как и следовало ожидать, шерифом. Или его трупом… нет, услышав хриплый стон, поправился я, все-таки шерифом. Пока, по крайней мере.
– Драться тоже не умей. Увидел, что проиграл, на Трой прыг! Тот ему – шлеп! Один всего шлеп, а этот сразу раз – и брык!
– Которого дальше возьмешь?
«Меня», крикнул я, вернее, хотел крикнуть. Лучше уж этот чертов Трой со своим покером, что угодно… только бы сразу, только бы не ждать. Меня возьмите…
Сдавленный писк – вот и все, что мне удалось выдавить из глотки. Попытка вскочить и замахать рукой, хоть как-то привлекая внимание, также провалилась позорнейшим образом. Мое тело попросту отказалось подчиняться. Ему было глубоко наплевать, что каждую секунду ожидания рассудок старательно растягивал в