жуткую бесконечность.
– Эта… а тяжелее хто?
– Девка! – после недолгого размышления уверенно заявил часовой. – Там одного вымени…
– Ну вот и все, – прошептала дарко. – Кейн…
– Удачи! – я наконец справился с комком в горле. – Разделай там этого… тролля.
Ответ Сальватано – если он вообще был – заглушил тяжелый «бум», сопровождавший приземление тролля на дно ямы.
– Астарожна там, – обеспокоенно крикнул оставшийся наверху часовой, – не раздавы.
– Моя постарается… – закидывая девушку на плечо, пообещал тролль.
– И яма не засыпь… – проворчал часовой, после того как первая попытка его соплеменника вылезти наружу провалилась в самом прямом смысле – вместе с парой квинталов песчаной почвы. – Дай сюды… да не бабу, лапу…
Со второй попытки тролль все-таки сумел выбраться. Кое-как поднявшись, я вслушивался в его удаляющиеся шаги, ожидая сам не знаю чего… пока они не стихли вдали.
Тишина тянулась долго – минуту, две… час… вечность. Часов у меня не имелось, даже луна болталась где-то за краем ямы. Я попытался следить за звездами, однако ничего хорошего из этого не вышло – холодные белые искры так и норовили сорваться в безумный хоровод.
Потом я услышал справа шорох, сдавленные ругательства… Темная масса завозилась, переваливаясь в более удобное для себя положение, и вновь замерла. Я понадеялся, что шериф опять потерял сознание, но хриплый шепот почти сразу же развеял её.
– Эй… тебя ведь Кейном звать, верно?
Я не отвечал, и шериф повторил, уже громче:
– Кейн?
– Да.
– Правильно запомнил… – со стороны Шарго донесся неясный скрипящий звук, словно шериф пытался чесаться сквозь куртку. – На имена у меня память фиговая, но твое – запомнил. Гордись…
Толстяк наверняка бы ответил что-то вроде: «Ы-ы-ы, ща лопну!», но у меня на этот счет было другое мнение. Точнее, два мнения: рассудок желал промолчать, а внутренний голос топал воображаемой ногой и визгливо кричал, что завтра нас все равно сожрут, ну а раз так – чего теперь-то бояться?
– Откровенно говоря, шериф, – медленно произнес я, – предпочел, чтобы вы его не запомнили. Я, откровенно говоря, предпочел, чтобы вы его никогда и не узнавали!
– Ты даже представить не можешь, насколько это чувство взаимно! – прорычал Шарго. – Ведь это из-за тебя, Кейн, я оказался в этой яме. Из-за тебя и этого трусливого ублюдка Нарви!
– И это у нас тоже взаимно! – огрызнулся я. – Не устрой вы охоту на меня, черта с два я бы поперся в Запретные Земли.
– Да неужто?! А за каким орком ты вообще оказался в моем городе?!
– Это я вам сказал еще в прошлую встречу, шериф! Или ваша память удержала только имя?
– Бредятину насчет пропавшего братца? Как же, помню… я, – Шарго повысил голос, – тогда с трудом удержался, чтобы не пристрелить тебя на месте. Но ты выглядел настолько жалким, что даже твой лепет стал походить на правду.
– Это и была правда!
– А ты упорный парень, Кейн, как я погляжу. Тупой, но при этом наглый и упрямый. Даже сейчас, на краю могилы, цепляешься за свою дурацкую историю.
– Еще раз повторяю, шериф! Все, что я тогда рассказал вам – чистая правда!
– Хватит! – рявкнул Шарго. – Кончай держать меня за тупого гобла! Если ты приехал в Пограничье искать брата, чего ж ты его не искал?! А?! Хоть бы для приличия поспрашивал? Мистер, вы моего братца Авеля не видали?
– Моего брата зовут Кристофер.
– Твоего брата зовут Никто. Потому что первое, что ты сделал утром следующего дня – это явился прямиком к Эйхайму и принялся расспрашивать его про пропавших гномов. Было такое, Кейн? Или ты сейчас расскажешь мне, что твой братец тоже был гномом?
– Мой брат… – я осекся. Стоп, а вообще какого гоблина?!
– А может, мистер Шарго, это вы мне кое-что сейчас расскажете? Например, кто нанял стрелявшего в меня охотника? Почему ваши люди получили приказ доставить меня или пристрелить по дороге? Как, мистер Шарго? Может, вы знаете и то, почему Нарви Эйхайм так испугался моего визита? Что вообще общего между этим гномом и вами? Случаем, не тайна пропавших гномов?
– Вот и показал ты свое подлинное нутро, Кейн, – удовлетворенно произнес шериф. – Сучья тварь, ищейка на поводке у закона… или у тех, кто этим законом вертит. Много я перевидал таких вот, как ты… еще на войне.
– Не хотите говорить – ну и не надо, – я нарочито громко зевнул. – К тому же всего вы наверняка и не знаете. Просто подрабатываете на подхвате у Нарви. Подай то, принеси сё.
– Ты очень сильно недооценил меня, ищейка.
– В самом деле, шериф? А по-моему, достаточно и одного взгляда. Мистер Эйхайм – почтенный гном, важное лицо в крупной компании, вертит большими деньгами. А вы – всего лишь слуга закона в крохотном городишке… или, правильнее сказать, слуга беззакония.
– Ты… – судя по змеиному шипению, мне удалось задеть больную мозоль шерифа. Причем кувалдой и с размаху. – Что ты вообще знаешь про меня?!
– Ничего, – равнодушно произнес я. – И не очень-то хочу знать. Вряд ли вам удастся удивить меня, шериф.
– Значит, они даже не удосужились рассказать… – Шарго произнес это на удивление тихо и не с яростью, а с горечью. – А ведь когда-то и не так давно… я был героем.
– И где же? На большой дороге?
– На войне. Я был капралом… и героем – слышишь, Кейн! Настоящим чертовым героем, без шуток и скидок. Первым из бригады ворвался в траншею мятежников. И получил три пули, да еще штыком, для верности. Они бы еще добавили, но тут подоспела наша колонна – и меня завалило трупами. Один черт знает, как я не задохнулся под той грудой тел и не захлебнулся в крови. И ему же известно, как часто я проклинал небеса, за то, что этого не случилось… за то, что я выжил тогда!
Шериф замолчал, и некоторое время я слышал только его тяжелое хриплое дыхание.
– За этой проклятой атакой, – продолжил он, – оказалось, наблюдал сам генерал Томас. После боя он приказал найти тело героя, чтобы захоронить с подобающими почестями. Думаю, генерал жутко удивился, когда меня вытащили еще живым. Он… эй, пацан, ты там не уснул?
– Нет, я слушаю, слушаю…
– Ну, слушай. Тогда, после боя, они решили, что такому герою нужно дать шанс выкарабкаться из могилы. Отдельная палатка, личный врач генерала… потом, когда я слегка оклемался, меня перевезли в город, к патриотически настроенным дамочкам. Так что на ноги я встал довольно быстро. Ну а дальше покатилось – чин первого лейтенанта, тур по штатам, где меня выставляли на трибуну как чертову куклу. Глядите, олухи, вот парень, который зубами выдрал у судьбы красивый мундир! Вступайте в армию, вам тоже повезет… ну или хотя бы пожертвуйте на войну, кто сколько может. Боже! – шериф скрипнул зубами, – каким же идиотом я тогда был!
Каким был, таким и остался, зло подумал я, но вслух произносить это, разумеется, не стал. В конце концов, мы с Шарго сейчас были в одной яме.
– Представления эти шли с большим успехом. Да только я, кретин, вообразил, что раз уж мне повезло на войне, то нужно и дальше ловить удачу за хвост – во идиот! – и написал рапорт, с просьбой отправить меня назад в армию. Причем сначала ему даже хода не давали… был ценной куклой, да… тогда я начал пить и как-то раз, надравшись, принялся орать с той самой трибуны: мол, я-то выжил и получил мундир, а почти вся наша рота заимела только порцию свинца от Джонни-реба. Ну и участок земли, один для всех – бой был жестокий, после такого могилами редко кто заморачивается – чаще просто сваливают в траншеи чужих и своих да присыпают сверху.
– Приходилось… слышать.
– А видеть?! Хотя куда тебе… молокососу.
Я вдруг понял, что хочу, нет, мечтаю о том, чтоб Шарго замолчал. Занятно… похожий, в сущности, рассказ Линды я слушал как откровение с небес, ловил каждое слово, словно золотые доллары. Она… Благодаря этой истории дарко стала понятнее и… человечнее, наверно. То, что сейчас говорил шериф, производило схожий эффект, но проблема была в том, что я вовсе не хотел понимать Билли Шарго. Даже сейчас, когда жить нам осталось полночи.
– После того выступления я мигом оказался на фронте. Тут-то сучья девка Фортуна и показала свой переменчивый нрав – и зад. В первой же стычке я заполучил пулю, и в этот раз никто не лепил из меня героя. Полгода провалялся по госпиталям, все деньги, что успел скопить, ушли костоправам, чтобы не остаться калекой. А потом война кончилась – и я стал не нужен. Твари-политиканы, не знающие, с какого конца браться за ружье, вдруг оказались единственными, кто победил в той войне. Они, а не пушечное сало, без разницы, в синих мундирах или серых. Спасибо вам, сказали они, спасибо, что защитили наши особняки, наши шахты, заводы и лесопилки. Спасибо, что помогли нам сколотить огромные состояния на военных заказах. Вот вам за это пара висюлек на грудь – и валите на все четыре стороны!
Этот мотив был мне знаком, правда, в несколько ином исполнении – не про шахты-заводы, а «не жалейте на стаканчик виски для ветерана!». Стандартный припев для тех, кто не сумел найти себя в мирной жизни, а вернее, не пожелал этого сделать. Так что если Шарго рассчитывал на сочувствие – выстрел пошел мимо цели.
– Южане поняли это быстрее, – продолжал тем временем шериф, – мы-то были победители, как же. Вот Джонни-ребам доставалось сильнее… и они, нахватав шишек, начали вытаскивать из сундуков ружья и револьверы со словами: «Я свою войну еще не закончил!» Ну а мы цеплялись за иллюзии – кто меньше, кто больше.
– И люто завидовали Джесси Джеймсу? – не выдержал я. – В самом деле: какой смысл тянуть лямку за… сколько там у вас было жалование? 50 долларов в месяц? В тыщу раз меньше, чем зарабатывали лихие парни, подержав пару минут банковского кассира на мушке.
– Плевал я на Джесси, Янгера и прочих ему подобных! – прорычал шериф. – Все, что эти кретины умеют, это ворваться на галопе в городок, паля направо и налево, и так же умчаться. Рано или поздно их переловят… или пристрелят свои же, польстившись на награду и помилование… или они сдохнут от гангрены, словив свинец от охранника очередного банка или дилижанса. А вот мой план… если бы он только удался, я бы уже давно сидел где-нибудь в Филадельфии, дымил сигарой на балконе особняка.