– Вы, люди, очень странные создания, – медленно произнесла я. – Мы изучаем вас уже десятки веков и все равно никак не можем привыкнуть к вашей чуждости, инности. И каждый раз, когда мы решаем, что уже почти постигли сущность вашего загадочного племени, вы преподносите нам очередной сюрприз.
– Это ты к чему?
– К тому, – улыбнулась я, – что мой учитель никак не мог понять, почему в летописях люди так часто говорят «нет», когда кто-нибудь из Перворожденных зовет их за собой, на Авалон. Ведь те из людей, с кем доводилось общаться ему, были готовы на все, чтобы ухватиться за один лишь призрачный шанс получить подобное приглашение. Недавно ему показалось, что ответ найден – он решил, что в прежние времена люди просто слишком боялись неведомого, что они слишком привыкли ожидать подвоха от неведомых им сил.
– Попросту говоря, они трусили, – Крис наклонился за очередной горстью песка. – Забавно.
– Он очень мудр, мой учитель, – вздохнула я. – Но я встретила тебя… и позвала. А ты не идешь, хотя и не боишься ничего на свете.
– Ну почему же, – возразил человек. – Не так уж мало на свете вещей, которых я боюсь… но все же твой учитель не прав. И он говорил не с теми людьми.
– Он говорил со множеством людей. Статистика…
– Обычно не стоит бумаги, на которой напечатана. Подумай сама – кого может позвать за собой эльф? Какого человека?
– Того, которого он полюбит, – тихо отозвалась я полминуты спустя.
– Да, – кивнул Крис. – А таких людей… как песчинок в моей руке…
Вскочив, он широко замахнулся – и крохотные белые зернышки весело пробарабанили по склону соседней дюны.
– Как думаешь, – тихо спросил он, – захоти кто иной вот так же взять горсть песка с этого берега – велик ли шанс, что ему попадется хотя одна из них?
– Нелюбимая тобой статистика, – улыбнулась я, – оценивает подобный шанс, как пренебрежимо малый.
– Видишь…
– Сядь назад, – попросила я.
– Нет, – качнул головой Крис, вглядываясь в приближающийся ниэль. – Они уже ложатся в дрейф… сейчас вышлют шлюпку. Красивый корабль, – неожиданно добавил он. – Хотел бы я когда-нибудь сплавать на нем.
Замерший бортом к берегу ниэль был и вправду прекрасен – с его четким волнистым силуэтом взлетающего лебедя, изогнутыми, словно под порывом ветра, веточками-мачтами и призрачным струящимся ореолом вокруг – следом рассеивающегося заклинания «попутного ветра». Наверняка мои сородичи уже отчетливо различали нас – но в тот момент, когда я, вскочив, что было сил прижалась к груди того, кто был мне сейчас дороже всего на свете…
В этот долгий миг в мире остались только он и я – и ничего больше!
– Крис… останься со мной.
– В том-то и проблема, зеленоглазка, – грустно прошептал человек. – Только оставшись здесь я могу уйти с тобой таким, какой я сейчас… таким, как ты любишь меня. Иного выхода нет. Даже ваша магия не может остановить время… лишь обмануть… но за любой обман рано или поздно все равно приходится платить.
– Но ведь мы могли б попытаться, – чуть отстранившись, я вгляделась в его лицо, ища не ответ – я и так знала, каким он будет! – а просто желая в последний раз запомнить, впитать в себя его черты.
– Только не я, – отозвался Крис. – Жизнь отучила меня верить в сказки со счастливым концом. А для того, чтобы чудо свершилось, творящий должен верить в него. Верить – а не пытаться!
– Крис…
– Иллика… Иль… любимая…
Его руки соскользнули с моих плеч, и я торопливо отступила на шаг. Не хочу, чтобы онпочувствовал мою боль – довольно и того, что я знаю о его рвущемся сердце.
– Иди, – прозвенел, казалось, сам воздух между нами. – Хейя вальди, миа-леройя. Они уже вошли в полосу прибоя. Иди… и не оглядывайся.
– Хейя вальди, май-лари.
– Та-айо. Прощай.
– Неправильное слово. Правильнее будет – ар-рика.
Не думаю, чтобы он понял – ар-рика хоть и переводится на большинство людских языков так же как и та-айо, словом «прощай», но на самом деле несет в себе совсем иной смысловой оттенок. Это вовсе не окончательное прощание, а прощание-с-прошлым – а то, что оно ставит частицу отрицания в руне «будущей встречи», означает лишь то, что встреча эта не предопределена – как и все грядущее.
Но верить и ждать она вовсе не запрещает.
Я стояла у борта и смотрела вдаль, а стоящий у самой кромки прибоя человек точно так же вглядывался в растворяющийся на горизонте корабль. Он стоял долго, очень долго, ибо ему мало было того, что корабль пропал для человеческих глаз – он опасался куда более острого взора. А он хотел быть уверенным.
И лишь несколько долгих часов спустя он наконец решился и, достав из кармана рубашки крохотную зеленую безделушку на тонкой серебряной цепочке, зажал её в кулаке и – точь-в-точь как давешнюю горсть песка! – широко замахнувшись, швырнул прямо в пасть набегающего прибоя. Затем развернулся и, не оглядываясь, зашагал прочь.
Наивный! Неужели он и впрямь решил, что весь мой дар был заключен в этих трех лепестках?
Нить, протянувшуюся меж нами, уже нельзя было рассечь, и когда он, вскарабкавшись на вершину дюны, все же обернулся к океану, нить эта донесла до меня слова, которые сорвались с его губ… слова, которыми заканчиваются многие людские баллады об Авалоне. Людские, но не те, что слагал старый зануда Вальери!
– …на те холмы, в туманную даль.
Крис Ханко, идущий по дороге
– А я тебе говорю, парень, что ты мне не нравишься!
Голос маячившего перед моим столиком здоровяка я слышал плохо – ему мешал издаваемый стаканами шум. Нет, не дребезжание – сами стаканчики, все двадцать три штуки – нет, двадцать четыре штуки – ровным рядком выстроились на столешнице, весело подмигивая мне кругляшами перевернутых донышек. Шумели они непосредственно у меня в голове, и шум этот упорно складывался в крики чаек, мерный грохот прибоя, шуршание пальмовых листьев и шорох пересыпаемого бризом песка.
– Крис…
Так, это еще хуже! Я попытался было поднять руку, чтобы привлечь внимание местного… ик… и поведать ему о печальной судьбе… ик… двадцати четырех стеклянных братцев, тоскующих по своему двадцать пятому близнецу, но вместо этого едва не приложился лбом о неровно обструганную доску.
– Ты что, парень, не слышишь, что я тебе говорю?! – взревел здоровяк и в подтверждение своих слов так хряпнул ладонью по столу, что все двадцать четыре стаканчика дружно подпрыгнули по меньшей мере на дюйм. – А?
Ладонь его была размером с хорошую лопату. Возможно, в один из моих лучших дней я мог бы попытаться набить рыло обладателю подобной ручищи, но сегодняшний денек таковым явно не был. А значит, лететь мне со ступенек салуна мордой в грязь и лужи… возможно, даже не один раз. Дождя, кстати, не было уже дней десять, так что насчет содержимого луж иллюзий строить не приходится – конская моча. Подходящий повод убедиться, сильно ли она различается вкусом со здешним пойлом.
– Крис…
Ну вот, опять! Начинается!
В узком поле моего затуманенного зрения неожиданно появился новый интересный объект – угловатая бутылка, украшенная до боли знакомой черной этикеткой. Я начал было привставать, затем разглядел, что бутыль – увы! – уже не содержит даже намека на вожделенную живительную влагу, и с разочарованным вздохом плюхнулся обратно на стул. А зря.
Бутыль описала правильный полукруг в воздухе над столом и завершила его как раз на лбу склонившегося здоровяка. Лоб оказался крепче – осколки так и брызнули в стороны. Следующие секунды две не происходило ровным счетом ничего, и я уж начал было опасаться, что разбитие бутылки было единственным последствием столкновения, но тут глаза здоровяка закатились, и он, медленно качнувшись назад, с грохотом растянулся на полу.
– Зову его, зову, – ворчливо произнесла Бренда Карлсен, небрежно отбрасывая горлышко бутылки. – А он и не думает отзываться!
Высказав этот упрек, охотница уселась на стул напротив меня и аккуратно опустила новенький стетсон с серебряным шитьем на полях рядом с моей собственной шляпой – мятой, выгоревшей и лоснящейся по краям. Интересно, во всем остальном мы выглядим так же? Наверное…
– Типа надо что-то отвечать, да? – уточнил я минуту спустя.
– Неплохо бы, – усмехнулась охотница.
– Мне не давали тебя услышать.
– Этот? – покосилась Бренда на бездыханную тушу у своих ног. – Да, парень орал так, что слышно было еще на стоянке дилижансов. Чем это ты его так разозлил, а, Ханко?
– Я?!
– Ну не я же!
Мне немедленно захотелось объяснить моей собеседнице, что более мирного существа, чем я, в последние две… две? Как, уже две? Ну да, две недели… не было на этой земле со времен изобретения первого револьвера. Правда, высказать это словами у меня не получилось – я в очередной раз икнул, но при этом постарался вложить в оный звук все предназначавшиеся для вышеизложенной фразы чувства.
– Все ясно! – Бренда деловито нахлобучила свой шикарный стетсон обратно и с видимым сомнением покосилась на мой головной убор, явно решая, стоит ли рисковать прикосновением к столь неопрятно содержащейся детали туалета. – Пошли.
– Куда?
– Увидишь!
– Нет!!
– Еще? – деловито осведомилась охотница, продолжая сжимать мою шею воистину железной хваткой.
– Нет!! Я же сказал…
Буль-буль-буль…
Проклятье. У этой женщины не руки, а стальная гаррота.
Вода в поилке для лошадей была теплая и мутная, с явственным привкусом ржавчины.
– Хватит, я сказал!
– Сколько будет пять умножить на двенадцать?
– Что? Какого… шестьдесят! – поспешно выкрикнул я и замер, глядя на собственное искаженное отражение в десятой доле дюйма от кончика моего носа.
– Очухался! – довольно констатировала Бренда, убирая руки, из-за чего я едва не свалился обратно в поилку. – Ну и отлично. Вот теперь, Крис Ханко, я могу спокойно сказать, что чертовски рада видеть тебя.
– К сожалению, не могу ответить вам, мисс, тем же комплиментом, – отозвался я, одновременно пытаясь понять, какого орка «тигр» находится на левом бедре, а не на своем привычном, правом. Наконец отсутствие пряжки навело меня на мысль, что оружейный пояс нацеплен задом наперед. – Хотя и не могу не признать, что вы появились весьма своевременно.