Ох, Лиз, Лиз… стоило мне лишь прикоснуться к этому, казалось бы, надежно запертому в дальнем закутке моей памяти сундуку, как воспоминания ринулись наружу, словно всполошившиеся кролики. Апрельский Париж… небольшая уютная гостиница на берегу Сены. «Город маленького кораблика» напоминал тогда одну большую стройку – префект Наполеона Третьего барон Осман мыслил масштабно, как заправский архимаг, парой росчерков пера превращая кварталы лачуг в ряды фешенебельных особняков, и мы просыпались по утрам от грохота ломовых телег по булыжной мостовой. Первые несколько дней мне, заокеанскому провинциалу, было чертовски сложно свыкнуться с мыслью, что все звучные названия из книг – Лувр, Пале-Рояль – находятся в считаных минутах неспешной ходьбы по набережной. Правда, на саму воду лучше было не смотреть, да и принюхиваться особо не стоило, а когда мы увидели, как её набирают парижские водовозы, то единогласно решили заняться дегустацией французских вин.
Это были упоительнейшие дни – дни, когда мы целовались на мостике Влюбленных, катались в кабриолете по Елисейским полям, слушали вечернюю мессу, стоя у Нотр-Дам, бродили по Латинскому кварталу… Я улыбнулся, вспомнив, как на третий день, точнее, вечер этих прогулок сцепился с пятеркой подвыпивших студентов. Они увязались за нами… Я не понимал их фраз, а покрасневшая Лиз отказалась перевести, но одни лишь ехидные ухмылки и наглые сальные взгляды, скользившие по белому платью, были, по моему мнению, вполне достаточным основанием.
Их было пятеро, и драться они, наверное, умели – в обычной уличной драке. Но по сравнению с Rebel Yell[28] и штыковой за баррикаду на Балтимор-стрит[29] – все равно что выпускать холеных «прикаминных» собак против матерого волка.
Потом, в маленьком ресторанчике на углу, Лиз долго протирала мои, как она сказала, «рыцарские раны» смоченным в коньяке платком. Закончив же, потребовала у смуглого, больше похожего на грека, чем на француза, гарсона мороженое и заявила, что до темноты мы в гостиницу не вернемся. Потому как мой вид: стремительно наливающийся синяк под левым глазом, ссадина на полщеки, измятая одежда и характерный аромат на десять ярдов вокруг – способен напугать нашу хозяйку до обморока.
Мы поднялись на холм и там, на фоне растворяющейся в вечерних сумерках белой громады Сакре-Ке один из местных обитателей за час и три франка запечатлел нас на акварели. А следующим утром мы отправились в Версаль…
– А вот и я! – торжественно объявила капитан «Принцессы Иллики», ставя на столик угловатую бутылку, украшенную до боли знакомой черной этикеткой, и, резко развернувшись, крикнула: – Мак, не спать за штурвалом!
– Вообще-то, – напомнил я, – речь шла о шампанском.
– Этим дурацким изобретением болвана-монаха ты, Крис Ханко, можешь сколько угодно накачиваться без меня, – весело отозвалась моя жена. – А раз уж позвал, то тебе придется смириться с моим выбором. N′est-ce pas, comte?[30]
– Вы великолепно выглядите в этой форме, – дипломатично отозвался Рысьев. – Нашивки коммодора флота её величества, если не ошибаюсь? Шляпа, правда, немного выбивается…
– Вы уже семнадцатый, кто это говорит.
– Девятнадцатый, – поправил я. – Ты забыла приказчика в магазине… и меня.
За это напоминание я был немедленно вознагражден взглядом, наполненным далеко не признательностью, и в очередной раз тихо порадовался тому, что мне после первой примерки удалось уговорить Бренду расстаться хотя бы с кобурами.
После того как оба отрекомендованных нам «лучших военно-морских портных Фриско» практически в одних и тех же выражениях отказались порочить «высокое искусство своего ремесла» – это выражение меня восхитило особо! – шитьем капитанского мундира для дамы, мне пришлось… скажем так, провозись я столько же над лотком в какой-нибудь пограничной речушке, добыча составила б не меньше полфунта. Умей я сам выступить в роли бравого капитана… но что поделать – в моем родном Кентукки с водными просторами неважно, условие же, выставленное мне свежеиспеченной миссис Ханко, было категоричным: настоящий капитанский мундир против штурманских курсов.
– В остальном же, – продолжил русский, – форма идет вам как нельзя лучше. И, не премину заметить, отлично сочетается с кораблем.
– Еще бы, – буркнул я. – Эта посудина на самом деле – крейсер в яхтиной шкуре.
Идея о свадебном морском круизе принадлежала Бренде. По её собственному выражению: «захотелось с шиком продефилировать мимо кое-каких окон!» Мысль об обычном экипаже была отвергнута, как обладающая недостаточно убойной силой, а вот собственный корабль… наверное, на меня в тот момент нашло очередное умопомрачение в виде призрака удаляющихся прочь белых парусов. Впрочем, все могло быть не настолько уж и плохо, только вот решение заказать корабль у гномов… да, конечно, это была единственная контора, в ценнике которой значились хоть сколь-нибудь приемлемые для нас цифры. Но что, спрашивается, могут понимать в судостроении эти пещерные карлики?
А я ведь битых три часа объяснял этому сморчку в мятой шляпе, как выглядел тот, исчезнувший за горизонтом ниэль. Приволок с собой дюймовую пачку рисунков, две гравюры… Чертов гном внимательно слушал, вежливо кивал, поддакивал в нужных местах, а в конце беседы долго и старательно заверял меня, что их почтенная фирма «Крамп и Гнуф» непременно выполнит все пожелания уважаемого клиента. Как же, как же…
Малыш Уин – интересно, что сейчас поделывает чертов полукровка? – помнится, поименовал схожий случай «нежеланием перестраивать технологическую линию». Папаша выражался проще: «Лень лишний раз почесаться!»
Этим коротышкам чихать было на мои рисунки – у них имелся «чертеж сторожевого корабля проекта 317-бис» и заказ от канадской береговой охраны на двадцать три посудин, так почему бы не приплюсовать к ним еще одну? Оптом ведь выходит дешевле, а предоплата все равно уже взята. В приложенных же к контракту спецификациях указана «парусно-двигательная яхта, такой-то длины, сякой-то осадки» – получите и распишитесь! «Что? Как это «не то»? Паруса есть?» – «Да, если эти ублюдочные «бабочкины крылья» назвать парусами?!» – «Вы ничего не понимаете, это последнее слово технического прогресса, рангоут с развитой механизацией…» – «В гробу я видел вашу механизацию… Я какой изгиб форштевня заказывал? Это, по-вашему, лебедь?!» – «Это, по-нашему, наконечник эльфийского меча, если вы, мистер, такой уж приверженец эльфийских мотивов, а вообще-то данная конфигурация – оптимальная по критерию скорость – мореходность – получена в результате полутора сотен натурных экспериментов в опытовом бассейне». – «Да я вас…» – «Не советую, э-э, человек, не советую, на нашу фирму работают лучшие юристы Западного побережья, тоже, кстати, люди… Искренне не советую связываться. Съедят!»
Впрочем, Бренде яхта понравилась. Паруса, изгибы – это все ерунда, заявила она, глядя на стоящее у пирса угловатое убожество. Главное – у кого больше пушка!
Пушка на гномьем творении, конечно, была. И даже не одна. Длинноствольная скорострелка в носовой полубашне и легкая мортира на корме. Попадись нам под горячую руку какой-нибудь «Дункан»[31] – пяти минут хватило бы на превращение его в пузыри и щепки.
Еще на яхте имелся таинственный «турбозубчатый агрегат», теоретически – я начинал ненавидеть это слово, особенно в устах гнома! – умеющий сообщать этой морской разновидности утюга гигантского фантастическую скорость в двадцать пять узлов. Это если коротышки просто-напросто не подкупили комиссию во время прохождения мерной мили. Потреблял сей агрегат, судя по итоговой цифре в представленной неулыбчивым механиком – разумеется, гномом, нанятым по рекомендации все тех же Крампа и Гнуфа, – мистером Спарксом, смете, исключительно серебро.
Что мы будем делать с яхтой по окончании свадебного путешествия, я пока не знал. Но вариант с поднятием «Веселого Роджера» готов был рассмотреть всерьез.
Где-то в Меланезии, Малыш Уин
Вельбот стоял в мангровом болоте, ярдах в трех от берега, и доносившиеся из зарослей звуки побуждали Уина то и дело поглядывать на аккуратно уложенный вдоль борта пулемет. Наконец из зарослей раздался особо громкий треск, сопровождающийся чуть более приглушенными ругательствами на Старшей речи.
Малыш усмехнулся и взялся за весло.
Роскошный, красный с многочисленным золотым шитьем – эполетами, обшлагами рукавов и так далее – мундир вексиль-шкипера Пита Викки, равно как и украшавшая голову вышеупомянутого офицера треуголка с пером какаду, неплохо подходили для горделивого стояния на мостике или столь же надменного присутствия на каком-нибудь человеческом «великосветском рауте». Против перемещения, тем более скрытного, по мангровой чащобе мундир решительно протестовал.
Впрочем, одежда спутника, точнее спутницы, вексиль-шкипера подходила, на первый взгляд, для этого занятия еще меньше – хотя бы потому, что причислить к разряду этой самой одежды, не особо кривя душой, можно было лишь высокие кожаные сапоги. Неширокий же пояс и дюймовые кольца-серьги ничуть не мешали всем желающим убедиться, что мисс Роника Тамм является подлинным украшением человеческой расы… если не акцентировать внимание на том, как уверенно она обращается с укороченной пятистволкой.
Где молодая привлекательная европейка могла обзавестись столь странным тамбо[32], Уин не знал и отнюдь не был уверен, что хотел бы узнать.
– Три! – выдохнул вексиль-шкипер, запрыгивая в вельбот. – Целых три, чтоб каменные черви им днище прогрызли, шхуны!
– Целых три или всего лишь три? – ехидно уточнил Малыш.
– Тебе смешно, да?
– Ничуть.
Мисс Тамм, как и подобало опытному наемнику, покинула враждебный берег последней, притом пятясь. То, какими телодвижениями… и теловращениями сопровождался этот маневр, заставило Малыша тоскливо констатировать, что он вот уже более двух недель пребывает вдали от семейного очага. Не то чтобы ему было столь уж непривычно воздержание… но к хорошему привыкают быстро, а за последние полгода миссис Уин, наверное, меньше всех прочих жен на свете заслуживала упрека в невнимании к супругу…