– То есть Пломмер не врет? Киттинг действительно знал, где сокровища?
– Похоже на то. По крайней мере, – заметил Николай, – я не вижу других причин, способных позволить человеку, высаженному взбунтовавшейся командой на необитаемый остров, по возвращении прикупить небольшой особняк и спокойно прожить отведенный ему Господом остаток дней тихой и размеренной жизнью состоятельного буржуа. Другой вопрос, что та карта, которую он вручил на смертном ложе своему другу Джону Фитцджеральду, видимо, кое в чем отличалась от той, что он получил при схожих обстоятельствах от Диего Томпсона.
– Он соврал? Но зачем?
– Кто знает, – пожал плечами вампир. – Впрочем, мне самому больше импонирует версия о том, что изменения в карту внес сам Фитцджеральд. Я видел его тогда, в пятьдесят третьем, во Фриско – болван болваном.
– Лично видели? – недоверчиво переспросил Крис.
– Ну да, – кивнул русский. – Я тогда первый раз попал в вашу замечательную страну… вторым помощником консула. И, надо признать, Сан-Франциско произвел на меня изрядное впечатление… после Сибири…
– А с чего вы так заинтересовались этим Фитцджеральдом?
– Им сложно было не заинтересоваться, – желчно усмехнулся Николай. – Потому как о планируемой им экспедиции в Сан-Франциско не знали разве что садовые улитки.
– И вправду болван.
– Так вот, – продолжил Рысьев, – даже если Фитцджеральд и сам изменил карту – например, надеясь последовать примеру Киттинга и попытаться набить карманы бриллиантами втайне от остальных участников экспедиции, то это у него не получилось. Ну да бог с ним – а тогда, в пятьдесят третьем, меня куда больше заинтриговала другая персона, также заявившая о том, что ей ведомы кое-какие сведения о зарытых на Кокосе сокровищах.
Подходящий момент усомниться в здравости собственных ушей, решила я.
– Что, еще одних?!
– Не совсем.
– «Не совсем» – это как?
– Как вы, без сомнения, помните, – Рысьев чуть заметно качнул головой в сторону орудующего шваброй Пломмера, – по рассказу нашего нового друга Карла, сокровища на пристани Кальяо в сентябре 1820-го лежали грудами в самом прямом смысле этого слова.
– Помним. И что с того?
– Дело в том, – пояснил вампир, – что на борт «Мери Диар» попали далеко не все «сокровища Лимы», как поименовали сии богатства испанские историки. Часть из них осталась на берегу и была впоследствии погружена на галеон под названием «Релампаго».
– Только не говорите, – недоверчиво сказала я, – что сами испанцы, испугавшись дальней дороги, решили припрятать оставшееся у них золотишко на этом чертовом разнесчастном Кокосе!
– Отнюдь, – с жаром возразил Николай. – Они…
– Простите, граф, – неожиданно перебил его мой муж, – что приходится прерывать вас, но у меня к вам есть одна небольшая просьба.
– Да, Крис?
– Не могли бы вы излагать вашу, вне всякого сомнения, весьма занимательную историю на тон ниже. Дело в том, что… – Крис оглянулся и, подавшись вперед, перешел на полушепот: – Последние полчаса наш рулевой уделяет куда больше внимания вам, чем компасу.
– Ох, я ему сейчас…
– Прошу вас, Бренда, не надо. – Рысьев скорчил рожицу, долженствующую, по его мнению, изображать нечто жалостливое. – Как справедливо заметил ваш муж, это мне стоило бы укротить мою луженую глотку.
В другое время меня б не удержал и десяток жалобных Рысьевых. Однако сейчас мне до зарезу хотелось услышать окончание истории о кокосовых кладах, и потому я решила малость повременить с дисциплинарными разборками.
– Так что было дальше?
– «Релампаго» вышел из гавани под конвоем четырех военных судов, – для вящей наглядности вампир продемонстрировал нам ладонь с загнутым большим пальцем. – Испанцы считали, что такого эскорта вполне достаточно, чтобы обеспечить благополучную доставку сокровищ в Испанию, и ничуть не обеспокоились, когда вскоре после отплытия эскадру начал нагонять одинокий бриг.
– А следовало бы?
– Еще как! Этот бриг уже встречался в бою с испанцами и их союзниками французами. Он отличился в ходе знаменитого Трафальгара, когда под командованием капитана Александра Грэхема выполнил особый приказ лорда Нельсона. Грэхем же и продолжал командовать бригом. Правда, поскольку официально королевства Англия и Испания заключили мир, одной из статей которого обговаривалось запрещение столь любимого Александром каперства, мистер Грэхем счел за благо именоваться Альфонсом Белафонте.
Я тихонько присвистнула. Этот самый Альфонс Белафонте сумел оставить о себе столь «хорошую» память, что на западном побережье Мексики его порой поминают и в наши дни… правда, не к ночи.
– Это его прозвали «Кровавый Меч»?
– Сия подробность мне неведома, – сказал Рысьев. – Если таковое прозвище и имелось, то картотека моего ведомства… то есть ведомства, к которому я еще недавно имел честь принадлежать, отчего-то не сочла нужным зафиксировать его. Итак, – продолжил он, – Грэхем-Белафонте вступил в бой с испанской эскадрой. Бой был короток и жесток. К его исходу на плаву оставались лишь два корабля. Изрешеченный ядрами и с минуты на минуту грозящий исчезнуть в пучине «Девоншир» и… – Николай сделал паузу, – «Релампаго»… – еще одна томительная пауза, – взятый англичанами на абордаж.
На этот раз очередь свистеть выпала Крису.
– Этот парень, похоже, любил хорошую драку, – заметил он. – Все-таки на море трудно сыскать более лихих и отчаянных парней, чем те, кто плавает под «Юнион Джеком». Что бы там ни говорили некоторые остроухие…
– Ну, положим, – возразила я, – мои предки-викинги тоже чувствовали себя на волне не хуже, чем на родных скалах.
– Да и российский орел тоже не так уж плохо реет над волнами, – улыбнулся Николай. – Но Крис прав, у ребят с Островов есть чему поучиться. Все эти Морганы, Дампиры и Грэхемы… именно такие, как они, превратили королевство Британия в «Империю, Над Которой Не Заходит Солнце!». Впрочем, – продолжил он, – в тот момент французского флибустьера Белафонте мало волновало грядущее величие Великобритании. Содержимое трюмов «Релампаго» его занимало куда больше.
– Попробую угадать. – Ханко задумчиво уставился на «украшавшие» его правую руку темные ободки ногтей. Нахмурился… я уже начала раскрывать рот для очередной, пятьдесят восьмой за текущий месяц нотации, но вместо привычного перочинного ножа из кармана на свет божий явилась всего-навсего изящная маникюрная пилочка. – Они решили, что столь ценный приз следует как можно скорее куда-нибудь припрятать, и направились к ближайшему острову, который, по их мнению, идеально подходил для этой роли.
– Истинно так, – подтвердил Рысьев. – Ближайшим же подходящим для оной цели островом, как вы, я полагаю, догадались, был Кокос.
– Вы еще скажите, – фыркнула я, – что как только они закончили перетаскивать сокровища в тайник, у входа в бухту нарисовалась испанская армада.
– Нет-нет. Прятать добычу господам флибустьерам не помешал никто. Флот же – причем не испанский, а британский, занимавшийся, согласно договору с испанским правительством, отловом чересчур расплодившихся пиратов, поджидал мсье Белафонте у берегов Коста-Рики, куда он отправился сразу после Кокоса. Не знаю, открыл ли Альфонс-Александр бывшим сотоварищам по «Юнион Джеку» свое истинное лицо или нет – доподлинно известно, что на приговоре королевского суда сие не сказалось.
– Его расстреляли?
– Повесили, – сухо сказал вампир. – Расстрел, да будет вам известно, это в некотором роде честь, которую еще нужно заслужить. Личности же, подобные мсье Альфонсу, по мнению британского военно-морского устава, вполне могли удовольствоваться пеньковой веревкой и нока-реем.
– Наиболее же престижным видом казни, – подхватил Ханко, – числилось усекновение головы мечом. Здоровенным таким двуручником… впрочем, этой, как вы, граф, правильно заметили, чести удостаивались исключительно дворяне, да и то не всегда.
– И впрямь новость, – медленно произнесла я. – Для меня. Жаль, право, что об этом также не знали бедолаги на обочине мексиканских дорог – мне частенько доводилось натыкаться на них. А уж те из них, кого удостоили удара мачете по голове… знаешь, любимый, хороший удар мачете способен раскроить череп ничуть не хуже твоего двуручника.
– Знаю, – мрачно сказал мой муж. – В шестьдесят третьем… ну да, второго июля… на одном Маленьком Круглом Холме я так лихо размахнулся «Спрингфилдом», что в щепки разлетелся не только приклад, но и ложе[37].
– А что стало с головой мятежника, на которого ты замахнулся?
– Ничего! – еще более угрюмо сказал Крис. – Я промазал и попал по стволу дуба. А реба заколол парень, бежавший следом за мной.
– Второе июля шестьдесят третьего… – задумчиво повторил Рысьев. – Да… я помню тот бой, Крис. Правда, я наблюдал за ним с другой стороны…
– Вы что, сражались в рядах мятежников?!
– Боже упаси! Я всего лишь изображал мирного репортера при штабе Ли.
– И как вам понравилось шоу?
– Ну, – начал Рысьев, – по сравнению с Бородино и Лейпцигом…
– Стоп-стоп-стоп! – вмешалась я. То, что двое ветеранов любой войны способны предаваться воспоминаниям о-очень долго – истина столь же непреложная, как падающий сверху вниз дождь. – Давайте вы насладитесь громами былых битв как-нибудь в другой раз. Сейчас мне все же хотелось бы дослушать окончание истории Грэхема-Белафонте.
– Собственно, – моргнул Николай, – история Грэхема-Белафонте, равно как и большей части его команды, закончилась, как я уже сказал, в пеньковых петлях. А нежданно явившееся миру в пятьдесят третьем продолжение возникло благодаря некоей Мери Уэлч.
– У парня, который выдумывал эти истории, явно было туго с фантазией по части имен персонажей, – ехидно заметил Крис. – Сначала два Диего, теперь вот вторая Мери.
– А кто, – спросила я, – была первая?
– Шхуна Томпсона называлась «Мери Диар».
– Точно.
– Оная Мери Уэлч, – продолжил вампир, – претендовала ни более ни менее к