Его развеселил мой тон, засмеялся:
– Всё я понял! Сейчас переведу вам тридцать тысяч, а вы решайте сами, сколько на сети, сколько на материал.
Пять минут назад у меня слёзы наворачивались от отчаяния, нечего было сказать моим дорогим женщинам, а тут слёзы подступили к глазам от радости.
Захожу в мастерскую, женщины на меня смотрят, что скажу про ткань, когда ждать поступления. Глаза вытираю, сажусь на стул, они рядом рассаживаются, вопросительно смотрят в лицо.
– Знаете, – говорю, – не могу найти случившемуся другого объяснения, кроме того, что Господь Бог есть. Он управляет всем и показывает нам, мы с вами поступаем правильно. Кто бы что ни говорил вам, мне и кому другому про наши сети – делаем богоугодное дело. Другого объяснения не нахожу.
Этот человек до сих пор помогает. Имя знаю, молимся за него, самого ни разу не видела. Задала однажды вопрос: как вас можем отблагодарить, мои женщины спрашивают, а ни имени, ни фамилии не знаю. Вы в очередной раз наш счёт пополните, я им говорю: деньги человек из Ватсапа перевёл. Вы проходите у нас «человеком из Ватсапа». Он рассмеялся, имя назвал, мол, этого вполне достаточно. Общаемся посредством сотовой связи. Время от времени обращаюсь к нему, говорю, что надо. Недавно понадобился парафин на окопные свечи, позвонила, тут же перечислил деньги на покупку триста килограммов.
Не скажу – сразу поверила в тему маскировочных сетей. В церкви говорили – может, возьмёмся, одно дело носки вязать, женщины занимались этим, деньги собирать, тут другое. Скажу честно, не уверена была, найдётся достаточное количество людей на селе. Не разовая акция – производство. Не сразу вдохновилась, отнюдь. Мы в последние десятилетия так мирно и спокойно жили, утратили чувство жертвенности. Одна женщина плетёт сети, а десять спрашивают: тебе за это деньги платят? Сколько получаешь? И страшно удивляются, что трудятся плетуньи за спасибо. Каждый день ходят в мастерскую, проводят там добрую часть личного времени и за здорово живёшь в их понимании. «Вы чё, – крутят пальцем у виска, – скопом заболели на голову?» Никто бы не заметил этой душевной патологии, не случись война. Бог, надо понимать, специально послал нам испытания, выявить, кто есть кто. Ну, ладно, тебе некогда, ты не хочешь, есть веские причины, но зачем у виска пальцем крутить? Зачем, спрашивается, других унижать.
Атрофирован орган сострадания. Для многих евангельское «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя…» – чистой воды абстракция. Мы очерствели. Никто твою драгоценную жизнь не забирает, всего-то вложи свою лепту, помоги солдату. Война оголила патологию душ. Отсутствие сострадания, гуманности, сопереживания, готовности изменять ситуацию к лучшему своими поступками.
Настоятель нашей церкви отец Александр предложил подключиться к волонтёрам в Омске, помогать им. Бросила на пробу клич в социальных сетях, люди откликнулись. Предприниматель Наталья Алексеевна предложила на первое время, сроком на четыре месяца, помещение. Новое, хорошее. Другой предприниматель изготовил каркасы для плетения, станки эти, нашли стол раскройный. Подобралась группа женщин. Кто-то пришёл, попробовал и утратил интерес, не осуждаю, но костяк образовался сразу. Из Берёзовки несколько женщин стали ездить. Не ближний свет, десять километров. Это не остановило, благо, маршрутка ходит, в другой раз я их подбрасываю, тоже в Берёзовке живу. Много времени уходило на ручную разрезку материала. Обратилась за помощью к нашим предпринимателям, они сделали станок для нарезки лент. И пошло-пошло.
Поначалу исходный материал давали девочки-волонтёры из Омска, сотрудничающие с нашей митрополией. Отвозили им готовые сети. Потом стали сами собирать деньги, я нашла поставщиков ткани, сетей, закрыли весь цикл производства. Дело закрутилось. Женщины из Гауф-Хутора загорелись присоединиться к нам, организовались у себя, потом Звонарёв Кут подхватил идею, у себя начал плести сети. Весть о наших плетуньях быстро разнеслась по району, сёла Привальное и Цветополье подключились. Сейчас девять точек в районе плетут сети. Мы их снабжаем материалом, забираем готовую продукцию. У меня подруга, муж у неё Андрей, музыкант, саксофонист. Люди верующие, мама Андрея на клиросе поёт. Андрея мобилизовали осенью двадцать второго года. Нынешней весной подруга звонит и торопится поделиться новостью, только что с Андреем разговаривала, он поведал историю. Вернулись с задания, устали, вымотались, а тут гуманитарка, и мешок с надписью: «аZOVоСЕТИ», Азовский район, Омская область. Растрогался, будто лично ему посылка, схватил, как ребёнок долгожданный подарок, к груди прижал, начал рассказывать про азовских женщин, которые плетут сети, про меня. Женщин-плетуний, о них по телефону рассказала ему жена, кого-то знает по церкви, кто-то у них в соседях. Мужчины смеются: «Андрюха, отпусти посылку, давай откроем, посмотрим, что твои землячки наплели». В посылке не только сети, мы часто подарочки добавляем. В ту заложили шоколад, сигареты, медикаменты. Мужики радовались, как дети под ёлкой в Новый год. Всё актуально, в том числе и медикаменты.
Как раз межсезонье было, весенняя сырость, а мы положили ещё и антивирусные препараты, жаропонижающие…
В другой раз Андрей звонит жене: «Передай Оле привет». У них прошла ротация, с линии соприкосновения вернулись на базу, пошли на озеро помыться. И видят, с другой стороны к озеру движется большая группа военных, примерно рота. Напряглись, вдруг укропы прорвались? Нет, наши ребята, тоже купаться. Андрей кричит:
– Из Омска есть? Ему отвечают:
– Есть.
– Из Азово есть?
– Есть.
– Прямо с самого Азово?
– Нет, с Берёзовки! Андрей спрашивает:
– Ольгу Анатольевну знаешь?
– Конечно! «аZOVоСЕТИ»!
– Будешь звонить, привет ей, спасибо за сети!
Наша мастерская – песчинка в большом океане России. Когда вижу рабочие чаты по закупке волонтёрами тканей, там столько регионов, практически все. Сумасшедшие объёмы. Пульсирующая кровеносная система покрывает всю Россию. К сожалению, не вся страна лицом к фронту. Добрая часть населения так и осталась в своём мирке: работаю, материально себя обеспечиваю, остальное меня не волнует. Это как при коме, дыхание есть, а органы не функционируют. Эти люди не готовы быть частью Родины в тяжёлое для неё время, не готовы вкладывать свои силы, жертвовать ради других. А женщины нашей мастерской – это соль земли русской, душа России. Без этой души у России нет будущего, и победы не будет.
Война меняет людей. Кто-то сразу откликнулся деньгами, трудом, кто-то позже пришёл в мастерскую, лишь со временем осознал, тоже должен вкладываться в победу. Тем более, меняются люди на фронте, где всё на грани жизни и смерти. Есть у меня хороший знакомый, наш сельчанин. Не сильно удивилась, когда Ваня пошёл добровольцем на войну. Первый контракт закончился, тогда ещё трехмесячные были, он вернулся, немного побыл дома и снова ушёл добровольцем. Знаем друг друга много лет. К моему повороту к церкви относился всегда с большим скепсисом. Не мог при случае не пройтись иронично по данной теме.
– Опять молилась? – с улыбочкой спросит, увидев – из церкви иду. – Давай-давай! Главное лоб не разбей. Заставь этого самого, ну знаешь кого, Богу молиться, он и лоб расшибёт!
– По-твоему я дура?
– В том-то и дело, – скажет всё с той же ухмылкой, – не дура, как раз наоборот, но удивляешь, зачем таскаешься в эту церковь? Ну что тебе это даёт? Ладно, моя бабушка, ей дома скучно, ей пообщается надо, попа послушать, с бабками новости обсудить. Придёт домой и ну восхищаться: «Какой батюшка умный! Как хорошо говорит!» Ты-то не замшелая тётка преклонных лет! Женщина кровь с молоком и туда же свечки ставить! Тебе что, делать больше нечего?..
Не сказать, сильно обижалась. Наш батюшка наставляет: споры с подобными атеистами Богу неугодны, вступать в них неполезно. В то же время обидно, Ваня разумный человек, глупым не назовёшь, но не хочет понять другого, выслушать. Непробиваемо категоричен был в своих суждениях. Случалось, отвечала колко, смирение не моя добродетель. Это его только раззадоривало:
– Ох-ох, как мы распетушились, задели чуткие струны тонкой натуры! Такой видной женщине в театры, на концерты надо ходить – себя показать, людей посмотреть, а не в платочке в церковь таскаться!
Второй раз Ваня вернулся с войны через полгода. Столкнулись с ним у магазина, разговорились. Он из тех людей, кто поговорить любит, рассказывает интересно, за словом в карман не лезет. Расспрашивала о том, о другом, о гуманитарке. Спросила, в чём острая потребность на передовой.
– Если ты о сетях ваших – это как носки одноразовые, нужны постоянно. Вяжите, бабоньки, вяжите, лишними не бывают никогда. Обсудили сети, окопные свечи, ему понравилось, что у нас появился человек, который плетёт браслеты выживания из паракорда.
– Классная вещь. Верёвка в любой момент может понадобиться, а браслет всегда под рукой – компактно, прочно. У нас парня ранило в ногу, кровь хлещет, вытечь минутное дело, жгута нет и никого рядом, он паракордом перетянул, остановил кровь, выжил.
В конце разговора спросила Ваню о Боге. Уверена, зная меня, ждал этого вопроса, и всё же возникла неожиданная для меня пауза.
– Скажи, Ваня, только честно, после того, как побывал за «ленточкой», твоё отношение к Богу изменилось или нет?
Он минуты две молчал. Это вообще на него не похоже. Чтобы Ваню смутила какая-то тема? На всё мгновенный ответ, своё мнение, суждение. Тут замолчал. Опустил голову, чуть отвернул от меня. Или хотел успокоиться, прежде чем начать говорить, чтобы избежать дрожи в голосе, или опасался, не сдержит набегающих слёз, и я, вечный оппонент его атеизму, буду свидетелем слабости. Постоял молча, после этого говорит:
– Ты знаешь, кроме того, что Бог есть и Он спасает, у меня нет объяснения тому, что произошло со мной.
И снова замолк.
– Поконкретнее, – спрашиваю, – можно?
– Сидим в укрытии, артналёт. Укрытие такое, что не блиндаж в три наката, большая яма, сверху в качестве крыши штук пять стволов тонких сосёнок, ветки на них наложены, поверх маскировочная сеть, типа вашей. Сидим, вдруг у меня внутри звучит: уходи с этого места!