Приезжаю к Атаману в офис. Мощная пилорама на берегу Иртыша, огромные штабели кругляка, готового пиломатериала, захожу в офис, в руках у меня Библия с закладкой на нужной странице. Атаман во главе стола на возвышенности, сухой, длинный. Мне показывает на стул у приставного стола. Я, не откладывая, говорю:
– Сегодня перед поездкой к вам Бог дал слово, давайте прочитаем.
– Давайте! – соглашается.
Я читаю: «Если же вы отступите и оставите уставы Мои и заповеди Мои, которые Я дал вам, и пойдёте и станете служить богам иным и поклоняться им: то Я истреблю…» Читаю и боковым зрением вижу, у него голова, как у гуся, вытягивается в мою сторону. Думаю, сейчас начнётся. Посетитель не успел поздороваться, как угрожать начал. Что ни слово, то уничижительное…
Наконец дохожу до последнего абзаца: «За то, что они оставили Господа, Бога отцов своих… за то Он навел на них все это бедствие».
Прочитал, закрываю Библию. Он говорит:
– Я понял!
Тут звонит его телефон, он бросает пару фраз в трубку и говорит мне:
– Всё, ко мне приехали, до свидания.
Поднимаюсь из-за стола и спрашиваю:
– Только я не понял, зачем был нужен вам так срочно? Что за проблемы у вас?
Он приподнимается в кресле, рукой показывает в сторону Иртыша:
– Да-к, а чё! Вы же не сможете Иртыш отодвинуть, остановить?
– Я – само собой, не могу, но у Бога, которому мы служим, нет ничего невозможного.
Предприятие Атамана на берегу Иртыша, который в тот год разлился как никогда, и вода продолжала прибывать.
– Вода под пилораму подходит. Затопит – капец. У меня мощный заказ на брус и доски полностью проплачен, это несколько миллионов. Часть сделано, часть в брёвнах. Иртыш затопит меня – я в заднице, этих денег у меня уже нет, они в обороте.
– Я-то, – говорю, – помолюсь. Но вы должны покаяться перед Богом.
– Ладно-ладно! Помолись!
Проходит день. Шаман Иваныч звонит, кричит в трубку:
– Всё! Отошёл! Отошёл!
– Кто отошёл? – не могу понять, о чём речь.
Кто-то умер, что ли. Скончался. Отошёл ко Господу…
– Иртыш отошёл! Атаман позвонил – отошёл, вода убывает. Он спасён.
– Классно! – говорю. – Так и должно было случиться!
Можете назвать меня самоуверенным, но я знал, так будет. Это было время, когда Бог меня слышал. Говорю Шаман Иванычу:
– Ты знаешь, что дальше делать Атаману – он должен покаяться. Бог показал Свою силу в его вразумление, нужен ответный шаг… Скажи ему.
С Шамана Иваныча весь позитив слетел. Что-то промычал в трубку и закруглил разговор.
История на этом не кончилась. Проходит неделя, снова Шаман Иваныч на трубе. Атамана укусил клещ, высокая температура ничем не сбивается, держится который день, надо помолиться.
– Слушай, – говорю, – с Богом так не проходит. Каяться он не желает, двигаться к Богу не хочет, а ему вынь да положь.
Шаман Иванович опять на ту же педаль давит:
– Прошу тебя, помолись из уважения ко мне, очень прошу. Он приедет ко мне и обязательно покается, а ты помолись, попроси Бога исцелить болящего, сам понимаешь – клещ! Вдруг энцефалитный…
– Хорошо, – обещаю Шаман Иванычу, – помолюсь.
Не уверен, что Атаман каялся. Он всё делает по методам Шаман Иваныча. Знакомый рассказывал, пришёл к Атаману, какие-то у них дела общие были. Атаман первым делом, не начиная разговор, достал свечу, зажёг со словами:
– Люди сейчас тут были, надо сжечь их отрицательную энергию. Этому его Шаман Иваныч научил.
Я честно помолился, попросил Бога за Атамана. Часа два прошло, Шаман Иваныч звонит:
– Юра, температура спала, едет ко мне. У меня он покается, ты не думай.
Уверен, не было никакого покаяния. Как можно покаяться у экстрасенса?
Закруглилась история таким образом. Стою в Таре на центральной улице. Джип Атамана выруливает. Я на обочине, невозможно было меня не заметить, поднимаю руку в приветствии, он проезжает в двух метрах и отворачивает голову, будто что-то страшно заинтересовало на другой от меня стороне, да так сильно, что меня не заметил. Не ответил на моё приветствие. И вижу сзади на стекле его машины эмблема с языческим коловратом. Всё по Библии: «… прилепились к богам иным, и поклонялись им, и служили им, – за то Он навел на них все это бедствие».
Более трёх лет я был с пятидесятниками, потом их церковь в Таре самораспустилась. Пастор с женой переехали в Омск, Гена ещё раньше куда-то исчез. Тогда я и пришёл к владыке Савватию, тогда епископу Тарскому и Тюкалинскому. Про себя скажу, будучи пятидесятником, не любил я наездов на православие. Если кто начинал песню про белого бычка: да они такие-сякие, попы у них хапуги, сами на доски крашеные молятся, – тут же перебивал:
– Стоять! В Библии что написано: «Кто поселится на святой горе Твоей?.. Кто не принимал поношение на ближнего своего». А кто твой ближний? Может, язычник? Нет. Кто Христу поклоняется, исполняет слово Божие, вот кто брат твой во Христе. Значит, и православный тоже. Будут христианам головы рубить, на одну чурку палач голову пятидесятника поудобнее разместит, чтобы ловко по шее топором ударить, рядом на другую чурку голову православного положит. И что им – спорить об иконопочитании в этот момент, священников обсуждать? Им надо будет просить друг у друга прощения: прости, брат, помоги тебе Господь спастись.
Я пришёл к владыке Савватию и попросил его: хочу перейти в православие. Так стал духовным чадом епископа. К тому времени, как решил идти на войну добровольцем, владыка стал епископом Бишкекским и Кыргызстанским. Позвонил ему и попросил благословения. Как сидеть в тылу здоровому мужику, когда Содом и Гоморра здесь и сейчас. Дьявол без маски вышел на большую дорогу. Видел рекрутский ролик армии ВСУ специально для элгэбэтэшников. Приземляется самолёт, из него выходит брутальный мен в камуфляже, его встречают, выстроились на аэродроме лощёные мужики… А они натуральные пидорасы. Как с этим жить? Гей-парады на православной Украине, храмы закрывают, из Киево-Печерской лавры монахов выгоняют, Почаевскую лавру гнобят, православную церковь превратили в изгоя. И это на земле, где князь Владимир крестил Русь.
Выбирая, куда идти воевать, посмотрел интервью Апты Ароновича Алаудинова. Чеченец призывает к сбережению русского народа, ратует за его демографию, православие, защиту учения Иисуса Христа. Мусульманин говорит, если будет уничтожено православие, вымрут русские, за ними исчезнут остальные народы России, победит антихрист.
На СВО увидел: война собрала людей, как в жизни. Кто-то пошёл воевать за родину, кто-то за машину, квартиру. Один ехал с настроением, да я всех одной левой, а нюхнул пороха, и «я всех…» сразу сникло, засунул его в задний карман штанов. У нас было два ингуша: да мы одними ножами укропов! Бой начался, где те ножи, заблажили, засуетились: «Вызывай, командир, БТР, сматываться отсюда надо». Контрактники, те, кто ещё до СВО пришли в армию, тоже всякие попадаются. У кого-то в голове – кредиты, ипотека. В мирное время жался ближе к кухне да складу, в военное – одна мысль – как бы подальше в тыл. Немало парней идут по зову совести, через которую Бог говорит с человеком. Эти твёрдо знают: враг пришёл не в кино, не в книжке, не на плакате, он ненавидит русских лютой ненавистью, не уничтожишь, уничтожит тебя и твоих близких.
Час назад Титчер звонил, Серёга из Москвы, вместе с ним в «Ахмате» служили. Тоже доброволец. Молодой, а в голове каша. Учился в пединституте на инязе, бросил, пошёл добровольцем. Позывной давали, спрашивают:
– По-английски учитель как будет? Титчер?
– Сам ты титчер, – Серёга смеется и произносит с английским прононсом: – Тичер!
– Не умничай, у нас будешь Титчером!
На второй день как приехали в ПВД, арта укропская заработала по селу, будто ждали нас, встречу отметить. Слава богу, никого не задело, Серёга спрашивает, как утихло:
– Если бы с концами накрыло, мы в рай попали, как мученики?
– Серёга, – говорю, – спустись с небес на землю. Иисус Христос был бит, оплёван, истязаем, распят, принял мученическую смерть на кресте. Ты сначала в плен попади и не отрекись от Христа, когда тебе пальцы будут дверью зажимать. Ты всю жизнь распинал Христа и никогда не каялся. И сейчас: что ни слово – мат, сигарету изо рта не выпускаешь. Какой ты мученик?
Серёга обижался на меня, но постоянно был рядом. Безжалостно долбал его с теми же матами. Учил: вылетел матерок, покайся: Господи, прости и помилуй. Сам через это прошёл, тоже было через слово непечатное слово. У пятидесятников реабилитацию проходил, пастор в один день взялся за меня, услышит мат, кричит:
– Стоять!
Я аж вздрагивал. В полный голос, будто между нами футбольное поле, как рявкнет «Стоять!» После чего изрекает нравоучительным тоном:
– Проси прямо сейчас у Бога прощения: Господи прости и помилуй, а моего пастора благослови.
Весь я день приседал на «стоять!» и благословлял его. Потом решил: друг мой ситный, так не пойдёт – я, выходит, грешник последний, а тебя благослови. Тебя-то за что благословлять. И на второй день Бог снял с меня сквернословие.
С куревом не так легко вышло. Уже Библию читал запоем, постоянно молился, а курить хотелось, как из пушки – уши пухли. На реабилитации курить под угрозой изгнания запрещено. Я к тому времени от побега в Омск отказался. Но бычки в деревне собирал, у колхозников сигареты стрелял и дымил тайком, как последний третьеклассник, что в школьном туалете над очком смолит. На четвёртый месяц Бог избавил. В тот раз добыл три сигареты, тащу два мешка дров в баню, расстояние километр. Иду, молюсь, мне тридцать семь лет, грехов на десятерых хватит. Бога прошу о том, об этом.
Дотащил мешки, дрова в топку заложил, бересты надёргал, зажёг, береста затрещала, скручиваясь от огня, дымком запахло. Никого нет. Сейчас, думаю, разгорится, и я закурю как взрослый, никто не видит, за руку не схватит, не заорёт над ухом: «Стоять!» И тут же мысль от Бога: «Всё тебе дам, о чём просишь, грех оставь». Я бросил в печку сигареты и поставил на куреве крест.