– Господи, Боже наш, славою и честию венчай их, – троекратно пропел батюшка, повернувшись к алтарю и вознеся руки к небу.
И снова звучали молитвы, потом хор запел «Отче наш». Денис и Аня робко подпевали.
Батюшка поднёс нововенчающимся чашу с вином.
«Вино будем пить по очереди, – предупредила Аня дома, – не намахни сразу. Второй раз не наливают. Три раза батюшка будет подносить тебе, потом мне, тебе – мне… делаем по глоточку».
Денис, помня наказ, лишь пригубил. Вино было сладким, вкусным. Второй раз сделал решительнее глоток. Казалось, и не убавилось вовсе. Аня третий раз пригубила, батюшка глянул в чашу и произнёс:
– Сия чаша символизирует сладость и горечь вашей будущей семейной жизни, кому как не вам допивать её до конца. Кто главный в семье?
– Муж, – не раздумывая кивнула головой Аня.
– Всё правильно, мужу и допивать, – поднёс батюшка к губам Дениса чашу, скомандовал при этом: – До дна, до последней капли.
После чего соединил правые руки Дениса и Ани и повёл их вокруг аналоя с Евангелием… Шаферы неотрывно шли следом.
Правая рука Виктора с венцом затекла, занемела, но он помнил наказ Дениса не менять её. Наконец батюшка, выпевая молитву, взял венец сначала с головы Дениса, потом Ани…
После возглашения хором многолетия нововенчанным, после целования ими креста, который подносил к губам батюшка Владимир, последний, широко улыбаясь, громко произнёс:
– Вот теперь позволительно поцеловать друг друга! Поздравляю, дорогие мои!
На следующее утро Денис как обычно проснулся ни свет, ни заря, за окном только-только зарождался пятый день августа, солнце заметно позже поднималось над землёй, лето катило к осени, восток лишь чуть посветлел. Денис выскользнул из-под простыни, прихватил джинсы и футболку со стула, оделся в ванной и, стараясь ненароком не стукнуть дверью, вышел. Утренняя темнота пахла свежестью, ночью дождь окропил город благодатной влагой. В воздушные струи тонко подмешивались запахи осени – сухой травы, первых палых листьев. Денис закурил, постоял с минуту и решительно зашагал в новый день.
В полях запорожья
Чёрный «лексус» весело летел по трассе. Серый асфальт, зелёные полосы леса по сторонам, небо, задрапированное облаками, ненавязчивая бессловесная музыка из динамиков. Два Алексея в машине – отец и сын. Ехали из Сибири в Казань. За рулём старший. В их роду издавна велась линия Алексеев. Отец, дед и прадед у старшего Алексея носили это имя. Старший всё собирается копнуть родословную поглубже – заказать архивистам, пусть покопаются, глядишь, найдут ещё Алексеев в роду. Старший и младший походили друг на друга, оба лобастые, круглолицые, с упрямостью в глазах. Дорога им предстояла дальняя, в Казань. Старшему Алексею можно было не ехать, да он решил составить компанию сыну. И отмёл все другие варианты (самолёт, поезд) перемещения в пространстве из одной точки в другую. Не смутило, придётся столько времени провести за рулём. Наоборот, есть время пообщаться с сыном, наговориться, когда ещё вот так удастся, у него давно своя жизнь. Младший водил не только машину, даже танк, но он сидел на заднем сиденье, рядом костыли. Левая нога ампутирована по колено.
– Лёха, – в который раз выходил отец на больную для него тему, – завязывай ты с армией. Повоевал, долг Родине отдал.
– Папа, я офицер. Не мирные дни, война, значит, я должен быть в армии. Летали лётчики без ног, буду танкистом на протезе.
– Ты отличный механик, купим тебе станцию техобслуживания. Будешь командовать слесарями.
– Ты меня ещё поставь за прилавок.
В Казань ехали за протезом. Младший Алексей месяц назад был в столице Татарии, из московского госпиталя заезжал по пути домой, дабы мастера протезного искусства сняли с культи мерку. «Сделаем, никто не заметит, что на протезе», – пообещали.
В 2021 году Алексей окончил Омский бронетанковый институт, год прослужил, и война. Был командиром взвода, три танка в подчинении. Рассчитывал, дадут хотя бы «семьдесятдвойку» – Т-72, но получили Т-64. Как известно, «шестьдесятчетвёрка» выпускалась в Харькове, по этому поводу заряжающий изрёк: «Хохлы понаделали танков на свою голову». Алексей без энтузиазма отнёсся к факту оснащения взвода данной техникой, и даже не потому, что выпуска шестидесятых годов прошлого века, танки в два раза старше его. Двигатели «шестьдесятчетвёрки» отличались капризностью. В конечном счёте это стоило жизни наводчику и механику-водителю, а он потерял ногу.
Получили танки, навесили «кирпичики» динамической защиты и на передовую под Херсон.
В тот зимний день взвод выдвинулся на переднюю линию. Меняя позиции, расстреляли весь боекомплект по указанным целям, затем Алексей запросил у комбата разрешения вернуться на базу. Соблюдая дистанцию, танки заспешили домой. Машина командира шла замыкающей, и вдруг случилось то, чего больше всего опасался Алексей, двигатель заглох. Они были в полукилометре от лесополосы, в ней один за другим скрылись первые два танка. Как ни пытался механик-водитель запустить двигатель, ничего не получилось, сел аккумулятор, не удалось завести с помощью сжатого воздуха. Безжизненной громадиной стоял танк посреди поля, изрытого воронками.
На его беду был он не одинок в этой части вселенной, с неба хищной птицей осматривал землю украинский беспилотник. Алексей отдавал команду покинуть машину, когда прилетела первая мина, жёстко контузило механика-водителя. Вдвоём с наводчиком вытащили раненого из танка. Тот был без сознания, кровь шла из носа, ушей.
«Уносим подальше!» – скомандовал Алексей, знал, одной миной укры не ограничатся. Вторая не заставила долго ждать, легла не менее точно, осыпая осколками танкистов. Наводчик закричал, у него горлом пошла кровь, разжал руки, отпустил механика-водителя, повалился на спину. У механика-водителя на груди стало быстро расти кровавое пятно. Алексею болью резануло левую ногу. На всю жизнь в память врезалась первая мысль, пришедшая в голову: «Почему нога короче». Была перебита голень над щиколоткой, часть ноги в берце держалась на жиле. Превозмогая боль, Алексей перетянул ногу жгутом, всадил в плечо промедол, достал рацию, доложить комбату, что машина подбита, он ранен, требуется эвакуация. Связи не было ни с комбатом, ни со своими экипажами.
Внимательно осмотрел парней, заскрипел зубами от злости – оба двести. Забрал у них промедол. Пополз в сторону лесополосы, и сразу, стоило напрячься, потерял сознание. Придя в себя, решил ждать своих у танка. На случай появления укров имел в арсенале пистолет, два «калаша», две «лимонки». Был мороз, но холода не чувствовал. День скатывался к вечеру. Вколол в плечо ещё одну дозу промедола. На время забылся и очнулся в темноте от голосов, что доносились с украинской стороны. Они раздавались вдалеке, едва слышались, однако забытьё не притупило бдительности, ухо вовремя уловило посторонние звуки. Посмотрел в сторону позиций укров, увидел пляшущий луч фонарика. Похоже, трофейщики. Мысль заработала – что делать? Прикинуться мёртвым – не поможет, для того и идут, будут обшаривать карманы, переворачивать. Задрал штанину, посмотрел на ногу, торчала кость, он так и не перебинтовал её, у него перевязочного пакета не было, и у парней не нашёл. Вытащил нож, обрезал жилу, закрыл штаниной обрубок и полез под танк, прихватив автоматы. Трофейщиков было трое. Один с визгливым голосом ломано говорил по-русски и по-украински, Алексей решил – поляк. Несколько раз тот повторил «пан». Они обшарили механика-водителя и наводчика. Алексей не понял, кто из парней имелся в виду, когда поляк высказал подозрение – кажется, живой, после чего раздалось два пистолетных выстрела. Алексей лежал не дыша. Поляк озадачился, где третий, в экипаже трое. Укр с простуженным голосом предположил, наверное, убежал или в танке сидит. Начали обсуждать тему, лезть в танк или не стоит. Решили не рисковать, на этом настаивал визгливый голос, он опасался, третий, уходя, заминировал танк. Матерясь, ничем поживиться не удалось, даже броников нет, трофейщики ушли. Броники лежали в танке. Люки у «шестьдесятчетвёрки» узкие – без броника еле пролазишь. Кто знает, будь в брониках, может, парни остались бы живы.
Алексей не стал выползать из-под танка. Нога всё так же страшно болела. Он вколол последний шприц промедола. Стал думать о хорошем… Вспомнил маму. Всплыло, как учила с ним таблицу умножения. Никак не давалась эта вершина арифметики, путался, терялся. «Сынок, надо элементарно зазубрить, повторять снова и снова, это как в медицине, – мама была медсестрой, – все кости, мышцы ты должен вызубрить, вбить в память, и они останутся там навсегда». Не уставая, гоняла сына по таблице умножения, могла спросить в самый неподходящий момент, он бежит в туалет, ему вдогонку: «Семью восемь?» – «Пятьдесят шесть», – раздастся из-за закрытой двери.
А ещё вспомнил Дашу. На последнем курсе зимой у них в училище выступал женский ансамбль – пять человек, две гитары. Даша тоже играла на гитаре. Ансамбль не профессиональный, но курсантам очень понравился. И девчонки красивые, и пели красиво. Уезжал ансамбль после концерта на «газели» училища. Алексея отправили в качестве провожатого, вечер был поздний. «Каждую до подъезда доведи, дождись, чтобы вошла, – сказал ротный, – убедись, всё нормально, только тогда отвози следующую». Алексей обменялся с Дашей телефонами. Через пару дней позвонил, сходили на бардовский концерт, ещё пару раз встретились, а потом Даша один раз отказалась от свидания, второй, Алексей обиделся. Написал эсэмэску только через полтора года из Луганска, попросил прислать песню. В ней были слова: «Помолись обо мне, мой друг». Запала в душу на концерте. Даша пела одна, вышла на авансцену, длинное бордовое платье, волосы по плечам. Написал без особой надежды. Но уже на второй день Даша прислала песенный ответ. Записала песню специально для него, предварив словами: «Лёша, ты лучший! Ты настоящий мужчина! Я помогаю вязать маскировочные сети для вас. Береги себя!» Песню записывала дома, в том самом концертном платье, в котором выступала в училище. Он снова и снова включал ролик, слушая и любуясь Дашей.