Устремляясь глазами ввысь,
Прохожу я над самым адом…
Молча, шёпотом или взглядом,
Где бы ни был я, помолись.
Это случилось перед утром. Силы оставили. Несколько раз начинались приступы рвоты, тошнило зверски, всего выворачивало, переборщил с промедолом, он и ещё бы вколол, боль не отпускала. И наступило безразличие – найдут его, не найдут, придут за ним, не придут. Нога горела огнём, казалось, боль втягивала в себя всё тело до последней клетки, хотелось разом покончить с невыносимыми мучениями, освободиться, и всего-то для этого достать пистолет…
В это время услышал звон – мелодичный, успокаивающий, и увидел Богородицу. Он, оказывается, уже по пояс выполз из-под танка, а Она стояла поодаль в сияющем ореоле, руки сложены крестом на груди, а лицом очень походила на маму. Он прошептал: «Мама». В ответ: «Сынок, потерпи. За тобой обязательно придут. Терпи, сынок». Богородица исчезла, стало легко, будто кто-то убаюкивающе взял на руки… Пришёл в себя на рассвете от рёва двигателей. Сразу решил: наши. Рёв раздавался с восточной стороны. Укры дали бы сначала выстрел по стоящей машине.
– Где ступня, командир? – спросит санинструктор, бинтуя ногу.
Это был его подчинённый, наводчик второго экипажа.
Алексей покажет головой:
– Вон.
Наводчик был из балагуров, носил позывной Артист:
– Похоже, командир, этой ногой ты в футбол отыгрался. Ну да не отчаивайся, вторая целёхонькая. У моего двоюродного деда обе ноги в Великую Отечественную войну оторвало, так он, рассказывали, на протезах в молодости едва не бегал, на машине ездил, пчёлами занимался, рыбачил, на гитаре играл и женился три раза.
– Хочешь сказать, на одном протезе я четыре раза женюсь, – через боль принял игру подчинённого Алексей.
– Как минимум, – хохотнул Артист. – Хотя, говорят, дед перед смертью сделал вывод – первая лучше всех.
В госпиталь несколько раз приходили священники, причащали желающих. Алексей расскажет батюшке о своём видении Божией Матери, что ликом походила на маму. «Может такое быть?» – спросит батюшку. «Мама, надо понимать, молилась за тебя», – ответит батюшка.
– Мама, ты за меня молилась? – спросит Алексей, когда мама приедет к нему в Москву в госпиталь.
– Конечно, сынок. Мне соседка тётя Таня всё рассказала, что надо делать, какие молитвы читать, книги принесла. В воскресенье ходила с ней в церковь. Ни одного воскресенья не пропустила. Причащалась, постилась по средам и пятницам. Отца брала по воскресеньям на молебен о победе русского воинства. Он столбиком стоял, мало понимая, книги читать не захотел, но ни разу не отказался. Сам спрашивал: «В это воскресенье идём за Лёшку молиться?»
Панихида после артобстрела
Закончилась литургия, батюшка произнёс проповедь, прихожане пошли к кресту. Лида встала в хвост очереди, приложилась, вернулась на клирос. До начала панихиды можно передохнуть. Чувствовала себя уставшей, среди ночи ни с того ни с сего проснулась и часа два, как говорила сама – дежурила. Ворочалась с боку на бок, читала по памяти псалмы, в иные ночи это помогало, но тут сон не шёл, а когда забылась, забубнил будильник в смартфоне. Подниматься не хотелось, да регент поручила читать часы, а значит, надо прийти в церковь пораньше.
В храме осталось человек десять, те, кто ждал панихиду. Лида присела на лавочку, в кармане завибрировал смартфон, звук на входе в храм отключила, пришла эсэмэска. Лида пробежала глазами по экрану, горло перехватило, поспешно поднялась, бросила подругам-клирошанам:
– Я сейчас.
Быстрым шагом покинула храм, в церковном дворе зашла за вагончик и дала волю слезам. Эсэмэску прислал двоюродный брат из Луганской области, вчера был артобстрел, несколько снарядов перепахали угол кладбища, где была похоронена бабушка Фрося. На месте могилы – воронка.
Бабушка умерла пятьдесят лет назад, Лида её почти не помнит, но в том, что радовалась белому свету, обязана ей. Первый муж матери, военный лётчик, погиб на учениях, она осталась с десятилетним сыном. Сошлась с мужчиной. Жили, не оформляя отношений, и мать забеременела. По образованию фельдшер-акушер, работала в роддоме, к абортам относилась с цинизмом советского медика. Какие проблемы, всё проще простого. Аборт считался стопроцентным средством предохранения от нежелательной беременности. Мужчина, с которым жила, замуж идти за него не предлагал, да она и не рвалась, если говорить честно. Ни к чему не обязывающие отношения устраивали, а связывать себя ребёнком, опять пелёнки-распашонки – не хотелось. Дескать, это в двадцать лет всё само собой происходит, а когда возраст не девичий… Так что рожать мысли не было. Она бы и не сказала об этом матери, произошло само собой, за ужином сообщила, что завтра у неё дежурства нет, но надо съездить в роддом, сделать аборт. Сообщила тоном, каким говорят: зуб надо полечить.
На что мать коротко и гневно произнесла:
– Сделаешь аборт – прокляну!
Дочь не ожидала такого поворота. «Прокляну» было сказано настолько грозно, настолько убедительно, таким убийственным тоном, что она испугалась.
– Рожай, я помогу, – сказала мать, – бывало, с тридцатью справлялась.
Это когда своих детей семь-восемь плюс племянники. В её деревенской молодости было заведено, женщину на последних сроках беременности на покос, другие полевые работы не брали, зато её братья и сёстры «свой горох», свою малышню отдавали на попечение беременной. Так сказать – лёгкий труд. А так как братьев и сестёр в сумме за десяток перевалило, набиралось племянников полный дом, да ещё свой подрост. Сидеть легкотруднице, любуясь на живот с очередным дитём, представляя, каким оно будет и во что вырастет, не приходилось.
Историю своего появления на свет божий Лида узнала, когда сама забеременела. И здесь бабушка, того не зная, сказала своё решающее слово. Лидина мать не пугала проклятием, просила хорошо подумать. И родилась у Лиды дочь Юля.
– Бабушке ты обязана жизнью, – говорила Лиде мать. – Если бы не она, обязательно пошла бы я на аборт.
Но и мать многим обязана Лиде. Последние восемь лет живёт благодаря дочери. Сначала был инсульт, хоть и отошла, но вынуждена была переехать к дочери. Последние два года вообще лежала.
Именем Лида тоже обязана бабушке, быть бы ей Оксаной. Мать его заготовила. На что бабушка сказала:
– Нельзя обижать святого, в день которого родился ребёнок…
Мать промолчала, хотя вертелось на языке: «Святую Анастасию ты не обидела, зато меня…» Своё имя не переваривала. Была крещена Анастасией, зарегистрирована под этим именем, и в паспорте оно стояло, но представлялась, как только уехала от матери после десятого класса, исключительно Надеждой. Рассуждала: документ документом, а Настями пусть кошек кличут. И все окружающие по взрослой жизни именовали её Надеждой. По данному поводу семейное предание хранит следующую историю. Отец Лиды с матерью расписались без Мендельсона, фаты и лимузинов с куклами на капоте. Мать, решившись рожать Лиду, заявила об этом отцу, и они пошли в загс.
У обоих был второй брак, романтический флёр по поводу необходимого свадебного антуража давно остался в прошлом. Подали заявление, по истечении нужного срока зашли в загс за свидетельством. Как уж отец пропустил нюанс с официальным именем жены, трудно сказать. В загсе, так как бракосочетание проходило без пышных торжеств, обошлось без перекрёстного допроса (такой-то, вы готовы стать мужем такой-то? Такая-то, вы готовы стать женой такого-то?), паспортное имя невесты во всеуслышание не прозвучало. В брачное свидетельство у новоиспечённого мужа тоже не возникло желания взглянуть. Одним словом, был абсолютно уверен, супруга его – Надежда.
В тот памятный вечер жена была на дежурстве, он позвонил в роддом и попросил у взявшей трубку позвать к телефону Надежду Васильевну.
– У нас такая не работает, – сказали официальным голосом на другом конце провода.
– Это четвёртый роддом? – отец решил уточнить правильность набранного номера.
– Да, – уверенно прозвучало в трубке.
– Мне, пожалуйста, позовите к телефону Логинову Надежду Васильевну.
– У нас такой человек не работает, – повторил женский голос. Его обладательница прекрасно понимала, кто нужен неизвестному мужчине, но решила чуток подшутить над незнакомцем, потомить его.
– Как это не работает? – не мог взять в толк отец Лиды. – Логинова у вас ведь работает акушером!
– Да, у нас есть акушер Логинова, – сказала трубка подчёркнуто официальным голосом. – Отличный специалист, её портрет недавно разместили на Доске почёта! Но её зовут вовсе не Надежда Васильевна, её зовут Анастасия Васильевна. Мы зовём Ася Васильевна.
– Что значит Анастасия Васильевна? Что значит Ася Васильевна! Не морочьте мне голову! Я муж Надежды Васильевны.
– Странно, муж не знаете имя жены, – насмешливо, не без кокетства сказала трубка. – Очень странно! Да будет известно мужу, что жену зовут Анастасия Васильевна. Запомните, пожалуйста, – и сказала по буквам: – А-на-ста-си-я Васильевна.
«Ну ты зашифровалась», – говорил потом отец матери.
Кстати, у него своя забавная история с именем. Его отца мобилизовали в 1916 году на Первую мировую войну, после которой он оказался в Красной армии, с частями которой пришёл в Хабаровск, почти как в песне: «И на Тихом океане свой окончили поход». Он окончил на берегу Амура. Сам не в безводной степи родился, пусть не в доме с видом на Иртыш, но приходилось много раз лицезреть эту не самую мелководную на земле реку. Однако Амур покорил величием и красотой. Как ни противилась жена, родив ему сына, младенчик получил имя реки, название которой звучало сладкой музыкой в ушах отца. Больше никто эту музыку не слышал. В том числе и сын, он промаялся Амуром до обретения паспорта. Получив сей удостоверяющий личность документ, не уставал демонстрировать родственникам и знакомым, что никакой он больше не Амур Иванович, а Владимир Иванович.
– Представляете, была бы Лидией Амуровной, – при случае смеётся Лида, – кабы отец не исправил себя.