ставила бальный костюм и в такой позе.
Когда-то давным-давно читал у Александра Крона в романе «Дом и корабль», в блокадном Ленинграде были индивидуумы, кои ели торты, в то время как голодная смерть уносила сотни и сотни жизней. Во всесоюзном институте растениеводства имени Н.И. Вавилова селекционеры, умирая от голода (умерло от истощения двадцать восемь сотрудников), не съели ни одного клубня картофеля, ни одного зернышка из уникальной, лучшей в мире коллекции семян, а это десятки тонн еды. Коллекция была бесценной для продовольственного будущего страны. Что касается тортов блокадного Ленинграда, поедали их за дверьми с десятью засовами. Пиар не требовался. Персонажам «голой вечеринки» он был необходим как воздух. Может, двери на бесовский бал и заперли, дабы посторонние не вломились, но видеокамеры работали без отдыха.
Присутствовала на «голой вечеринке» известная барынька, любительница провокаций и скандалов, даже побывала в кандидатах в президенты, отхватила чуть ли не два процента голосов. Не упомянул бы её к ночи, да её интервью с устроительницей бала даёт пару убийственных штрихов к интеллектуальному портрету интервьюируемой. Унизить собеседника у барыньки всегда на первом месте. Зная уровень блогерши, с подковыркой подсыпала вопросы. Были они элементарные, но… На вопрос об авторе «Дворянского гнезда» блогерша ляпнула: Толстой. Уже хорошо не Пушкин, значит, есть в милой головке ещё один классик. На вопрос: «Фамилия императора Петра I» – тоже брякнула невпопад. Не зацепилось в милой головке, что император «по паспорту» Романов. И фамилия Джугашвили была для неё пустым звуком, весело округлила глаза, узнав, что принадлежит она Сталину. «Оно мне надо, – с хохотом реагировала на нулевой результат теста, – забивать голову Романовыми и Джугашвили, когда без того зарабатываю три миллиона долларов в год». Это уж точно, отвлекаясь на Тургенева с его «Дворянским гнездом» и даже «Отцами с детьми», столько не заработаешь. «Я тупая! – гордо бросала в камеру. – Тупая!» Чем бы казалось гордиться? А ведь есть чем. Четыре с половиной миллиона подписчиков в Ютубе у тупой блогерши и девятнадцать миллионов в Инстаграме – тупизм инфекционен…
Такая вот хозяйка бала. «Голая вечеринка» прошла на ура, гости визжали от восторга, забросали сети фото и роликами: любуйтесь, как мы шикарно отрываемся! Баловень судьбы ходил королём. Самая дорогая пятая точка вечера с бриллиантами в двадцать три миллиона не упускала случая лишний раз покрутить ею перед камерой, и бедный музыкант с носком на причинном месте тоже лез в фото- и видеокамеры…
И сеть взорвалась. Почти два года идёт война, параллельно ей вот такие вечеринки, пустышки, как в довоенные годы, из телевизора день и ночь не вылезают, при этом слова не проронили в поддержку наших бойцов – ни баловень судьбы, ни барынька, ни блогерша, ни поющая бабушка в кружевном поясе для чулок. С ходу не скажешь, почему взорвалась общественность, столько времени безропотно терпевшая. Скорее всего, подобные вечеринки не были из ряда вон для тусовок нашей богемы. Не исключаю, была дана отмашка сверху, поэтому информацию специально слили в широкий доступ, после чего разом возмутились журналисты, блогеры, политологи, поэты и простой люд. И как сейчас говорят – планка упала.
Первой поэтической реакцией на шабаш стала песня бойца из окопа, уже через сутки после вечеринки облетевшая все социальные сети. Лет сорока боец с гитарой чёрного цвета, в камуфляжной куртке пел в блиндаже. За спиной двухэтажные нары, другие атрибуты окопного быта. Песня была в бесхитростном трёхаккордном дворовом стиле, мелодия тоже не отличалась изысками. Автор не стал утруждать слушателя длинным музыкальным вступлением, сразу взял быка за рога, ударил по струнам с призывом:
Плетите сети всей страной, готовьте свечи.
После чего перешёл к героям баллады:
А у Ивлеевой сегодня добрый вечер.
Там «звёзды» мечутся в праздничном экстазе,
Готовя порцию редчайших безобразий.
Не будем предъявлять окопному автору претензий к отсутствию тонкого поэтического стиля, эффектных метафор:
Там чей-то задик миллионами блистал,
А звёздный сброд ему рукоплескал.
Гуляла бесноватая элита,
Довольны были Филя и Лолита!
Автор, не заморачиваясь высокой поэзией, бил в точку, в концовке даже в десятку:
Но ты, страна, готовь в окопы свечи,
И помни, что в тот самый добрый вечер,
Когда плясало войско сатаны,
В бой уходили лучшие сыны.
А они уходили и в тот вечер, и в сотни и сотни вечеров до него. Два месяца назад ушёл в бой Танин Дима, чтобы вернуться к жене в цинковом гробу.
Мы сидим с Таней на кухне. Квартира в панельной советской пятиэтажке основательно перепланирована.
– Дима – на все руки мастер! – ответила на мой вопрос Таня. – Всё сломал, ободрал и всё-всё сам – выровнял полы, стены, сделал натяжные потолки. Он всё умеет…
Сказала, осеклась и уточнила:
– Умел…
Зашёл двухлетний Максим, что-то пролепетал на своём языке. Оказалось, хочет молока. И тут же, пока Таня доставала молоко из холодильника, взобрался на табурет, открыл микроволновку, вытащил крышку для тарелок, освобождая место для желанного напитка. Таня поставила бокал в микроволновку, Максим накрыл его крышкой, закрыл дверцу. Попытался нажимать на кнопки, Таня опередила:
– Максик, ты ещё не умеешь.
Максим спорить не стал, подождал звуковой сигнал, возвещающий об окончании разогрева, открыл дверцу, потянул на себя крышку, под которой стоял бокал, вовремя Таня успела затормозить движение, быть бы молоку на полу.
– Хозяин растёт, – весело сказала Таня. – Старший мужчина в семье теперь.
Ничто в лице не дрогнуло. Подумалось, свыклась с мыслью. На самом деле нет – в один момент останемся на кухне вдвоём, она скажет:
«Такого мужа у меня уже не будет», – и мгновенно глаза наполнятся слезами. Они были рядом все два часа разговора и вот прорвались…
Двадцать четвёртого октября Дима вышел на связь, предупредил Таню, они уходят на работу, раньше чем через неделю позвонить не сможет. Это был его последний звонок.
О гибели мужа Таня рассказала нижеследующее:
– Я на истерике кричала у подъезда этим из военкомата: «Когда погиб? Когда?» Будто от точной даты что-то зависело.
Сказали мне: погиб двадцать шестого октября. Сопровождал гроб молодой парнишка из части, он уточнил: погиб двадцать четвёртого. То есть в тот самый день, когда в последний раз мы разговаривали. Дима звонил во второй половине дня по нашему времени. Получается, они вечером пошли на задание. Если верить сопровождающему гроб, группу в шестнадцать человек накрыла артиллерия. Более половины ребят двести и триста. Один осколок угодил Диме в шею, второй прямо в глаз, прошил голову насквозь, третий в ногу. Двадцать пятого их вытащить не смогли. Двадцать шестого опустился туман, и двухсотых вынесли. Гроб был с окошечком, мне посоветовали не открывать, уже прошло две недели после гибели. Дима был узнаваем – и я согласилась не открывать гроб. Лежал в форме, под нею тельняшка. Тельняшку он любил.
Военкомат пошёл нам навстречу – похоронить в два дня. В первый все простились в ритуальном зале. От районной администрации был человек, за день до этого приходил ко мне, попросил рассказать о Диме, хорошие слова произнёс на прощании. Было очень много народа. Агент похоронного бюро сообщил, что это самый большой ритуальный зал района, вмещает сто человек. Все не вошли, люди заходили, выходили. Кто-то смотрел на Диму через окошечко гроба, кто-то нет. Друг его Андрей ездил со мной на опознание, он первый посмотрел. Гроб доставили военным самолётом на аэродром Северный. Оттуда машина похоронного агентства привезла к моргу, и там происходило опознание.
– Таня, это Дима, – сказал Андрей. – Если тяжело, можешь не смотреть. Сомнений нет, он.
Я не простила бы себе, если смалодушничала и не посмотрела. После прощания в ритуальном зале Диму увезли в крематорий в Новосибирск. На следующий вечер привезли урну, утром мы поехали на кладбище. Захоронили как воина под троекратный салют, был оркестр.
Очень помог Андрей, он на СВО получил тяжелое ранение, после госпиталя находился в отпуске. Мы дружим семьями. На похоронах постоянно был рядом. Винился передо мной, он первым решил пойти на войну, Дима захотел воевать вместе с ним. Извинялся Андрей перед Диминой мамой за то, что послужил примером для её сына, перед Диминой тётей.
Моим девочкам объяснял, что папа не умер, он продолжает жить, погибло тело, его сожгла война, но душа отца жива. Говорил: у вас лучший в мире папа, придёт время, почувствуете – он не погиб, он по-прежнему в вашей жизни, помогает вам.
Папа у них был лучший, это точно. И у меня лучший муж в мире. Был…
Таня вытерла слёзы. С ней меня познакомил Сергей, староста церкви, в приходе которой имею честь состоять, церковь Ефрема Сирина. Пока мы на кухне беседовали с Таней, Сергей в комнате играл с детьми. Старшую девочку звали Софья, младшую Вера. Тоже история. Танину маму звали Любовь, её родную сестру Надежда. Святые мученицы Вера, Надежда, Любовь и мать их София стали небесными покровительницами женщин поколения бабушек и внучек. Из комнаты раздавались весёлые голоса. В один момент Сергей зашёл на кухню, дабы почистить мандарины, которые принёс для детей. Мандарины крупные, Сергей не просто снял шкурку, он ловко с помощью ножа разрезал её, и получилось подобие цветка лотоса. Девчонки пришли в восторг, Максим не оценил художественные старания дяди, тут же оборвал лепестки дивного цветка, дабы не мешали вкушать аппетитный подарок.
– В этом году шестого августа было десятилетие нашей семьи, – продолжила свой рассказ о муже Таня, после того как Сергей с детьми ушли в комнату. – Под эту дату купили шестиместную палатку, как раз три мальчика и три девочки. У Димы от первого брака сын Ярослав. Живёт с матерью, но для Димы он не вчерашний день, а сын, как и Максик. Опробовать палатку в деле так и не удалось…