навыков, не могут при ранении оказать самопомощь. Горе-бойцы, а он сидит дома, киснет. Приводил разные примеры. Запомнилось: хороший знакомый работал дальнобойщиком, семья, двое детей. Большую часть жизни на дороге. Вернётся с рейса, в себя придёт, отоспится, отъестся домашними деликатесами, напарится в бане и снова за баранку. Дальняя дорога, большая фура – это была его стихия. Жена пилила: вечно дома нет, я одна с детьми, отца не видят, будто сироты последние. Пилила, ругалась. В конце концов поставила вопрос ребром: или я, или твоя дальнобойность, будь она трижды неладна. Он уволился, устроился водителем в городе и стал закисать, терять интерес к жизни. В этих бесконечных рейсах чувствовал себя полноценным, реализовывался по полной. Утратив привычное, начал прикладываться к бутылочке и спился в оконцовке. Дима говорил, что если он не пойдёт, будет жалеть всю оставшуюся жизнь. Хотя даже если бы я, как жена дальнобойщика, поставила вопрос ребром, Дима всё равно сделал по-своему, такой человек. И ушёл бы с тяжёлым сердцем.
Была поражена, когда прислал фото оттуда – счастливые глаза. Фото и видеоролик. Светится радостью. Жена Андрея Лена, мы как-то после похорон с ней и Андреем сидели вот тут же на кухне, я сказала про поразившие фото, Лена показала на Андрея:
– Аналогично.
– Как вы не понимаете! – Андрей, как всегда тщательно подбирая слова, чтобы сказать точно, произнёс: – Как бы ни было тяжело, Димка чувствовал себя за «ленточкой» настоящим. Он находился там, где должен, где не в чем себя упрекнуть.
Дима много раз повторял, с ним ничего не случится. Он знает, как вести себя в стрессовых обстоятельствах, как работать на адреналине. Ему приходилось бывать в чрезвычайных ситуациях, спасателей готовили к ним, серьёзно тренировали. Что всегда удивляло, Дима возвращался с прыжков уставший, но счастливый. Не падал батоном на диван, наоборот, тут же брался за какие-то дела. Прыжки вдохновляли, радовали.
В феврале двадцать третьего года погиб мой младший брат Костя. Воевал в «Вагнере». Почему оказался там, не знаю. Как мамы не стало, редко общались. Брат не посчитал нужным оповестить меня, что отправляется на войну. Попал по мобилизации или по контракту – не знаю. Вдруг звонок, спрашивают: вы такая-то? У вас есть брат такой-то? Да, говорю. Мне: ждите тело. Представляете мою реакцию. В документах он указал мой адрес на случай своей гибели. Женат не был, родители умерли. Из ближайших родственников одна я жила в России. Три года назад Костя получил российское гражданство, ещё раньше перебрался в Москву из Казахстана, мы сами из Казахстана. Старший брат Валера живёт в Казахстане в Акмолинской области. Там и похоронили Костю. Но через Омск, сюда пришло тело в закрытом гробу, окошечка не было. Военкомат помог переправить в Казахстан, похоронили Костю рядом с родителями. Дима плотно занимался похоронами.
После похорон спросила:
– Дима, что-то поменялось в твоём решении идти на войну?
Надеялась, вдруг реальная смерть человека, которого знал, его возвращение в закрытом гробу заставят переосмыслить ситуацию. Хочешь не хочешь, да подумаешь, а Костя ли в гробу? Его ли вернули домой? Мало того, что погиб… Опознания не проводили. Дима с Костей близкими не были, но он хорошо знал брата, не один раз мы до рождения детей ездили в Казахстан.
– Ещё больше захотел туда, – сказал Дима. – Жил человек, молодой, сильный, красивый. Что такое тридцать три года, только жить начал. Несправедливо, такие парни гибнут, не оставив после себя детей. Запад воспылал идеей нас уничтожить. И что, сидеть и ждать? Они в своих проектах и Омск должны извести.
С контрактом у Димы всё не получалось. В мае говорю:
– Дима, сделай паузу, не звони пока в часть, давай подождём выпускного Сони в детском саду.
Диму в детсаду все любили и уважали – от воспитателей до директора. В садике постоянно нужны мужские руки. Или напрямую к нему обращались (он часто отводил девчонок в сад), а то через меня. У Димы полный комплект инструментов, любил всё своё, чемоданчики загрузит в машину и едет в садик. Всякое случалось, когда с неохотой делал из-за дефицита времени, ворчал, но так чтобы категорично отказать, нет, находил возможность. Увидела двух воспитательниц на похоронах, так была благодарна за эту память. Знаете, как бывает порой, пока человек в силе, пока откликается на просьбы, идёт навстречу – рассыпаются в благодарности, случись с ним что – вычеркнули из памяти, как и не существовал.
Дима послушался меня, согласился подождать до июня. Андрей в это время был уже в России в госпитале. Они созванивались. Андрей предлагал Диме ещё раз хорошо подумать, стоит ему, отцу четверых детей, идти на войну. Не знаю, что толкнуло Диму пойти к гадалке. Меня не предупредил, тайком. Я потом узнала от женщин, гадалка популярна в Омске, не так просто к ней записаться. Она сумела в самом начале разговора убедить Диму, что обладает даром прозорливости, назвала имя моей мамы – Любовь, моего папы – Виталий. Не могла знать их. Такие вещи говорила про нас, о которых ей никто не мог рассказать. Дима показал фотографию Кости. Она сказала: это брат твоей жены. Когда Дима спросил, его мы хоронили, его тело было в закрытом гробу? Ответила – его. Описала место, где Костя воевал на Украине, это потом подтвердилось. Сказала, что Димин отец умер, но он против его решения идти на войну. И спросила: ты все равно пойдешь? Дима ответил: да. Может, что-то не договаривал мне, сказал: она нагадала – «ты вернёшься с войны».
Всегда со скепсисом отзывался об экстрасенсах, колдунах, тут пошёл. У него был момент, ещё до меня, снял с себя крестик. Умер отец. Жить бы и жить, сорок шесть лет, столько хотел сделать. Его сильно избили, отобрали деньги. Дима тогда в армии служил, он обиделся на Бога – почему так несправедливо. Снял крестик, но со временем одумался. Когда встал вопрос крестить детей, согласился безоговорочно. Младшую дочь и Максика крестили в церкви в 242-м учебном центре ВДВ. «Крестимся у батюшки Дионисия, – Дима решил, – это военный священник ВДВ, у него даже есть прыжки с парашютом, наш человек». Для Димы ВДВ – это бренд. «Максик обязательно должен служить срочку в ВДВ, – повторял. – Чтобы настоящим мужиком был!» Собираемся ехать на крещение, смотрю, Дима надевает под рубаху парадную тельняшку, я заулыбалась, он: «Праздник ведь!» Максик захныкал при крещении, батюшка: «Что это де́сант у нас раскапризничался? А?» Максик затих, будто застыдился. И всё крещение держался.
Димин друг Саша, тоже спасатель, вернулся с СВО через десять месяцев, как мобилизовали. Ситуация такая, он женился на женщине с двумя детьми, подал документы на их усыновление, родной отец от них отказался. Когда Сашу мобилизовали, ещё не было суда, не оформлено усыновление. У них свадьба прошла в июле двадцать второго, а мобилизовали его в сентябре этого же года. Саша вернулся в Омск в августе двадцать третьего, Дима к тому времени уже уехал. Сашу в приказном порядке демобилизовали, когда в часть пришли бумаги на многодетность. У него был ещё сын от первой жены. Дима с Сашей поменялись местами. Саша обратно в спасатели, Дима из спасателей на фронт. Они созванивались, списывались и раньше, и когда Дима попал за «ленточку». Саша был на похоронах.
Свекровь не хотела кремировать, я настояла исполнить волю Димы. Он в своей жизни похоронил много людей – родственников, друзей. Два года назад погиб друг Борис, между собой парни звали его Буйвол. Был старше Димы. Вдруг заболел. Помню, Дима пришёл домой, сел на кухне опечаленный. «У Буйвола онкология, – сказал. – Всю жизнь в спорте, никогда не болел». Самое интересное, он вылечился. К болезни подошёл не как к трагедии, а как к жизненному испытанию, которое должен во что бы то ни стало преодолеть. Носа не вешал, лечился у медиков, сделали операцию, народные средства применял. И выздоровел. Был такой же непоседа, как Дима – на мотоцикле гонял, с парашютом прыгал. Разбился на приземлении, набрал скорость и не успел затормозить. Дима пришёл с похорон не в себе:
«Зачем так плачут, зачем так убиваются? Слезами не поможешь. Значит, человек выполнил свою миссию».
Таня замолчала. После паузы произнесла:
– Следуя этой логике, Дима что – тоже выполнил свою миссию? А как же я, дети? Смотрела на наших девчонок, как Дима с ними возился, с маленькими нянькался и когда подросли, смотрела и радовалась – какой замечательный отец! Говорила уже, что сама росла папиной дочкой. Отец души во мне не чаял. Ввёл в спорт. Вместе бегали. Умел увлечь. В музыкальную школу настоял пойти. И Дима для девчонок – это всё. Я остаюсь с Максиком, они на рыбалку. Где-то за железнодорожным вокзалом озеро, туда поедут, чтобы на вечерней и утренней зорьке порыбачить. Девчонки не боялись комаров, червей, лягушек…
Дима мечтал, Максик подрастёт, тоже будет с удочкой сидеть. Разве он свою миссию выполнил?
Этот вопрос Таня задавала прежде всего себе. Предполагаю, не в первый раз. Себе и Диме. Уверен, обращается к нему, оставаясь одна. Я долил в свою чашку чай из заварочного чайника, разбавлять кипятком не стал, хотелось покрепче. Помолчали. Таня вернулась к своему рассказу:
– После похорон Бориса Дима сказал: «Вот, спрашивается, зачем с телом носятся. Оно своё отслужило, душа улетела». Мы с ним тогда вот так же, как с вами, сидели на кухне. Он наказал: «Не надо заморачиваться с моим телом! Всё это – кладбище, памятник, оградка – лишнее. Кремируй, чтобы не гнило, прах развей». Я возразила: «Ты что умирать собрался?» – «Борис разве собирался, наоборот, хотел жить, лечебные травы искал, настои пил, берёзовый сок каждую весну собирал в больших количествах, а вон как получилось».
Развеивать Димин прах не стала, вернее, разделила на две части. Дима не просто сказал «развей», всё продумал, наказал: «Парням отдай, на мотоциклах поедут и сделают как надо, развеют за Омском». Одну часть праха подхоронили к Диминому отцу, вторую оставила до весны, друзья на байках начнут гонять, сделают, как Дима хотел.
Получилось, он до своего тридцатипятилетия не дожил семнадцать дней, а тело дожило, в день рождения кремировали.