В тот крайний мой выход противник расстрелял из танка позицию, потрепал наших бойцов, нужно было идти усиливать ребят. Группой в восемь человек двинули. Заходили вечером, стараясь себя не обнаружить. В ночи мы с Тихим выкопали окоп, буквально полтора на два метра. Три жерди сантиметров десять в диаметре положили для крыши, кусок полиэтилена нашли, поверх жердей расстелили, на полиэтилен ветки. Хорошо замаскировали, но… Над нами постоянно коптеры мониторили, и день на третий узрели новый окоп, расширение для пулемётной точки. И стали по позиции нашей накладывать. Мы с Тихим с наблюдательного пункта после ночного дежурства пришли, улеглись, и в одиннадцать утра прямое попадание мины в жердь. Почти всё на меня пошло, у Тихого один осколок в руку, второй в ногу, и подконтузило. У меня в голову два осколка, и по телу. Я сразу сел. От дурного сна, бывает, вскидываешься, садишься на кровати, так и тут. Кровь глаза заливает. Сразу сообразил: голова пробита, оттуда льётся. У меня на шее шарф-бафф, труба, его на голову натянул, своего рода повязка для начала.
Отрубило речь (через два дня восстановилась). Парни подбежали, промычал, чтобы достали антисептик, бинты… В аптечках первого эшелона – на бронике, и второго – на поясе, всё было. С помощью парней перебинтовался. Турникет на правую ногу, ботинок снял, кровь остановил, перебинтовался. Парни хотели обезбол – промедол – поставить, отказался, ранение в голову, лучше не надо. Эвакуация прошла просто чудом. Парни связались с командиром роты, он в трёх километрах от нас был. Броню подогнали практически к линии соприкосновения. Парни проводили меня и Тихого к броне. Еду безумно счастливый – всё болит, руки-ноги чувствую, значит, всё на месте, ничего не оторвало, и главное – коробочка быстро пришла. В одиннадцать ранило, после часу дня подогнали, в пять вечера мне уже в госпитале осколки из головы извлекли.
Ещё повезло, польская мина, калибр шестьдесят миллиметров. Я когда после взрыва сел, у меня под ногой хвостовик мины, как розочка маленький, привет от «польки» – польского миномёта. Прилети восемьдесят второго калибра, было бы всё.
Первый раз ранило – мина от «восемьдесят второго» была. Тогда как получилось. Ротный послал с отделением оборудовать позицию. Мы врылись в землю, чуть поодаль был блиндаж, его не стали занимать, но рядом с ним сделали НП. Хохлы засекли нас. Стали накидывать из миномёта. Меня сильно контузило. Голова разламывалась, тошнило, но дождался ротации, потом пошёл в госпиталь. Второй раз за «ленточку» зашёл в начале июня. С агрессией в душе, злобой, заряженный на продуктивность. Был настроен убивать. Разозлился на хохлов конкретно. Оснастился оборудованием, тепловизор купил, прицел, коллиматор. Меньше чем через месяц получил по башке, в прямом и переносном смысле, и пришло осознание: я переступил красную линию – с таким настроем воевать нельзя.
На Камчатке утвердился в своих мыслях, в церкви мужского монастыря с батюшкой поговорили, выслушал меня и сказал: дело делай, но без злобы в сердце, с Богом в душе. Прекрасно его услышал, сам до этого дошёл.
Война крепко дала два раза по голове. Добавила к тому, что было. Когда шёл на контракт, про дырку в голове не сказал, врачей не поставил в известность. За четыре года до этого заделывали швы на многоэтажке, в то время подрабатывал промышленным альпинизмом, на голову упал кусок бетона. Неделю в коме пролежал с черепно-мозговой травмой. Подписывая контракт на шесть месяцев, умолчал о травме, думал, на полгода меня должно хватить. Но ситуация изменилась, контракты автоматически продлеваются до окончания СВО. Ранения мои, с головой связанные, здоровья не прибавили. Зрение подсело, слух снизился и физически не та эффективность. Слово теперь за медкомиссией, как оценит моё состояние, скажет домой – пойду домой, скажут на войну – пойду на войну. Штурмовиком не потяну, это уж точно, предвидя данное обстоятельство, в отпуске окончил курсы тактической медицины, получил сертификат санитара-стрелка. Так что готов за «ленточку» в этом качестве. А если говорить в общем о войне, она ещё до первого ранения дала ответы на многие мои вопросы, с которыми шёл туда, второе ранение научило – воевать надо с Богом в душе.
Ты держись там, сынок
Прощаемся с Андреем. Не любят воины формулу «последний раз», предпочитают «крайний». Следуя этому, говорю: в крайний раз беседовали с Андреем за неделю до его отправки в часть. Через день было Рождество Христово. Поздравили друг друга. Наша встреча, как и предыдущая, состоялась на моей территории. Андрей приехал на велосипеде.
– Я на вездеходе, – прокомментировал транспортное средство. – Машину продал, отправляясь на СВО, а велосипед люблю с детства и сына приучил. Кстати, не хочет больше отпускать на СВО. Большой уже, десять лет скоро, понимает ситуацию, Димку хорошо знал, мы ведь семьями дружили. Димка его на байке катал. Спрашивал меня, как получилось, что Димка погиб.
Распрощались с Андреем у лифта крепким рукопожатием. Я попросил:
– Разреши обнять тебя?
Обнялись.
Велосипед Андрей оставил в подъезде, сразу за входной дверью примкнул к батарее.
Лифт забрал дорогого гостя, помчал к велосипеду. Я вернулся домой, подошёл к окну. Ночью прошёл рождественский снег, во дворе торжественная белизна, лёгкий ветерок колеблет голые ветви берёзы, что почти дотянулась до нашего девятого этажа. Андрей вкатился в зону моего обзора, высокий, в куртке болотного цвета, набирая скорость, поехал вдоль соседней девятиэтажки. Он уже поворачивал за угол, когда я спохватился и перекрестил согнутую к рулю спину. На память пришли строки, недавно встреченные в Сети:
Ты держись там, сынок, Мой любимый!
Мой брат!
Трудно, знаю,
Но всё же держись.
Ты – Герой!
Ты – Великий Российский Солдат!
И тебе уготована Жизнь!