– Спасибо, что пришла, Мария.
– Да что ты, это… это… – Мария запнулась в поисках подходящего слова.
Сказать «это мне в радость» значило солгать. «Это мой долг» – тоже было не очень похоже на правду. Женщина замолчала, не зная, как закончить фразу. Андреасу же явно не терпелось о чем-то рассказать. Он больше не был тем равнодушным, холодным гордецом, который женился на ее сестре. Прежде Андреас держался крайне надменно и со всеми, кроме своего отца, общался свысока. Сейчас перед Марией был совсем другой человек.
– Благодаря тебе моя жизнь полностью изменилась, – очень серьезно начал он, чем сильно смутил свою собеседницу. – Теперь я получаю письма от отца! После твоего последнего визита ко мне он пишет каждый месяц. К сожалению, нам не разрешают оставлять письма у себя. Но они все изменили. – (Мария не поняла, что Андреас имеет в виду.) – Вначале он писал мне о своем гневе, горе, унижении. Я прекрасно понимал его. По крайней мере, мне так казалось. Затем отец признался, что они с матерью почти не говорили обо мне после той ночи. Это был их способ справиться с навалившимся на них горем. Он очень ясно дал понять, что я разбил сердце матери. В том, что она умерла, был виноват именно я. Ольга уже писала мне об этом, но услышать подобное от отца было в тысячу раз хуже. Его первые письма сделали мое пребывание в этом жутком месте еще более невыносимым, если такое вообще возможно… Я стал их бояться. Иногда я даже не хотел их открывать. Я винил во всем тебя, Мария, потому что понимал: отец начал мне писать после того, как узнал о твоих посещениях. Все, о чем он писал, было правдой. Я чувствовал, как кинжал позора все глубже вонзается в мое сердце.
Мария заерзала на стуле. Она хотела извиниться за причиненную ему боль, однако Андреас не дал ей заговорить.
– Вначале от его писем моя душа разрывалась на части. Слова о том, сколько горя и печали я ему принес, постоянно крутились у меня в голове. Но его письма также служили подтверждением того, что отец признавал мое существование. Он как бы говорил мне: «Андреас, ты мой сын». Ты не можешь себе представить, что это значило для меня. Я с нетерпением жду каждого письма. Нам положено только одно письмо в месяц, и все же это лучше, чем ничего. Иногда в этих письмах всего пара строк, тем не менее они продолжают приходить, Мария. И только это по-настоящему важно для меня. – Андреас замолчал на мгновение. – Мне стало грустно от мысли, что ты махнула на меня рукой, а потом начались эти беспорядки…
– Я знаю, знаю. Сколько воды утекло… – пробормотала Мария.
Внезапно раздался звук открываемой двери.
Их время истекло. Андреас быстро вытер лицо рукавом.
– Мария, пожалуйста, возвращайся скорее. Я так много хочу тебе рассказать! И если увидишь моего отца, пожалуйста, поблагодари его за меня.
– Пошли! – рявкнул охранник. – Время вышло. Выходи. Сейчас же!
Мгновение спустя Мария покинула камеру Андреаса и, подгоняемая охранником, поспешила к выходу.
Этот визит сильно отличался от всех предыдущих. Тем же вечером за ужином Николаос заметил, какой радостной выглядит его жена после встречи с Андреасом.
– Его перевели, представляешь? – сообщила она мужу. – В этом новом корпусе очень чисто. И пахнет больницей, – поддразнила Мария Николаоса. Она знала, насколько важна для ее мужа гигиена.
– Почему его перевели? – спросил доктор Киритсис.
– Он не сказал. Он много чего не успел рассказать…
Николаос не стал вдаваться в подробности. Его совсем не радовало, что жена вновь стала посещать то ужасное место. Из-за этих визитов он чуть не потерял ее.
Однако не только это вызывало беспокойство доктора Киритсиса. Встречи его жены с Андреасом Вандулакисом пугали его. Что, если София узнает, кто ее настоящий отец? После Марии эта девочка была самым дорогим человеком в жизни Николаоса. Некоторое время назад они узнали, что Мария не сможет иметь детей. Это было одним из последствий проказы. Поэтому оба понимали, что, кроме Софии, других детей у них не будет.
Девочке исполнилось восемь лет. Она сильно вытянулась, научилась читать и постоянно задавала вопросы – все на свете интересовало ее. Она спрашивала о солнце и обо всем, что жило, росло, ползало и просто находилось под ним. По любому поводу София восклицала: «Почему?» Как ученый, Николаос мог ответить на большинство ее вопросов – ясно и просто объяснить то, что девочке так отчаянно хотелось знать. Он обожал ее, а она его боготворила. Николаос отличался от родителей многих школьных друзей Софии: умел красиво одеться, умел хорошо говорить. Особенно она гордилась серебристой шевелюрой отца. Девочка знала, что он занимал какую-то высокую должность в больнице. Папу очень ценили – нередко он получал подарки от тех, кому помог. Один мальчик в школе признался Софии, что Николаос спас жизнь его папе.
Доктор Киритсис не выносил одной мысли о том, что может потерять Софию, которая так умильно называла его баба – «папочка». Свидания Марии с Андреасом всегда вносили небольшой разлад в их семью, и весь следующий день после ее визита обстановка в доме слегка накалялась. Мария собиралась работать в больнице на полставке – Николаос надеялся, что с новой работой у нее не останется времени на Андреаса.
Марии не терпелось встретиться с Александросом Вандулакисом. Она хотела, чтобы старик знал, что́ его письма значат для сына. Поэтому уже в следующие выходные она с Софией поехала навестить Мегалос-Паппуса.
– Он первым же делом признался мне, – без обиняков начала Мария, – как важны для него ваши письма.
Александрос Вандулакис придвинулся к ней поближе.
– Мне следовало написать ему раньше. Именно ты заставила меня понять…
Но тут в комнату вбежала София.
– Мамочка! – радостно закричала она. – Кирия Хортакис научила меня делать печенье! Мы уже поставили его в духовку.
– Это очень здорово, любовь моя! Ты угостишь дедушку, когда печенье немного остынет?
– И тебя тоже угощу! – пообещала София и унеслась прочь.
Марии не терпелось продолжить разговор.
– Его перевели! Он больше не ютится в жуткой тесноте с пятью сокамерниками. Теперь у него одиночная камера в другом крыле. Очень чистая!
Александрос Вандулакис казался довольным этими новостями – его губы тронула улыбка.
– У меня не было времени как следует расспросить его, – продолжила Мария. – Я не знаю, почему его перевели и когда это произошло. Этот новый блок расположен довольно далеко от входа в тюрьму. Так что, пока я добиралась туда, время свидания почти вышло.
В этот момент в комнату вновь вбежала София.
– Они почти готовы, мама, – выпалила она, – осталось совсем немного. – С этими словами она вновь помчалась в кухню.
Александрос стал расспрашивать Марию о ее болезни. При рассказе о своем самочувствии Мария старалась избежать любых намеков на то, что болезнь и ее визиты в тюрьму были как-то связаны.
Вскоре кирия Хортакис и София принесли готовое печенье.
– Оно восхитительно, моро му, – сказал Александрос Вандулакис своей внучке. – Это лучшее печенье, которое я когда-либо пробовал!
– Можно, я возьму одно для папочки? – спросила София.
– Конечно, дорогая. Уверена, кирия Хортакис разрешит тебе взять не одно, а парочку для папы, – ласково заверила ее Мария. – Попросишь ее завернуть печенье нам с собой?
Пока София с экономкой возились с упаковкой, Александрос спросил Марию о ее следующем визите в тюрьму.
– Я очень надеюсь, что мне удастся навестить его в ближайшее время. Но я должна обговорить дату с Николаосом. В дни, когда я навещаю Андреаса, ему приходится отводить Софию в школу и забирать ее оттуда, – ответила она. – На следующей неделе я выхожу на работу, так что, боюсь, мое время будет немного ограничено.
– Когда поедешь к нему, можешь передать вот это? Пожалуйста… – Александрос Вандулакис дрожащей рукой протянул Марии конверт.
Им обоим было известно, что заключенным не разрешается оставлять письма у себя. После прочтения они должны вернуть их обратно. Но только в том случае, если письма приходили на адрес тюрьмы и передавались заключенным через надзирателей.
Мария взяла из рук Александроса конверт и молча сунула в сумку. Даже держать письмо у себя ей казалось незаконным, но Мария не могла отказать старику.
Им с Софией пора было возвращаться домой. Александрос подошел к девочке и наклонился, чтобы поцеловать ее в макушку. У старика было несколько внуков, но София была самой младшей из них и самой любимой.
В тот вечер после ужина Мария вспомнила о печенье, что они с Софией захватили для Николаоса. Когда она доставала его из сумки, то случайно коснулась конверта, в котором было письмо для Андреаса.
Пройдет несколько недель, прежде чем она сможет снова его увидеть. И хотя это немного сбивало с толку, Мария знала, что время для нее пролетит незаметно. А вот для Андреаса, должно быть, каждый час был медленной пыткой, потому что вместо будущего перед ним лежала пустота.
– Тебя что-то беспокоит, агапе му? – спросил Никос, заметив, что его жена рассеянно смотрит в пол.
– Нет-нет, Никос, ничего. Все в порядке. Я просто вдруг вспомнила, что София испекла для тебя печенье. Она так этим гордилась. Вот, попробуй! – И Мария протянула мужу пакет.
– Оно прекрасно, – похвалил Николаос, после того как попробовал лакомство. – Я вижу, вы отлично провели время в гостях у Александроса?
– О да, – подтвердила Мария. – Он очень любит Софию, а я люблю болтать с ним о том о сем. Старику нужна компания, и я боюсь, что дочери навещают его не слишком часто.
Она ни словом не упомянула о письме, прекрасно осознавая, какой будет реакция Никоса, если он об этом узнает. Ведь заключенным запрещено передавать что бы то ни было. Вероятно, нарушение запрета повлечет за собой неприятности как для Андреаса, так и для нее самой.
Конверт остался лежать в ее сумке. Более надежное место для него сложно было придумать, так что в течение нескольких недель Марии приходилось повсюду носить п