Перед отъездом Манолису предстояло завершить кое-какие дела, оплатить несколько счетов – например, портному – и зайти попрощаться в пару любимых кафе. Затем надо было решить проблему с паспортом. Время летело быстро. Манолис хотел сообщить о своем отъезде Антонису, но так и не нашел времени написать ему. Что ж, он пришлет ему открытку из Мельбурна – то-то Антонис удивится!
Иногда Манолис вспоминал о Софии. Вряд ли они узнали бы друг друга, повстречавшись на улице. Скорее всего, девочка не подозревала о его существовании. Малейшее сомнение в том, что ее настоящий отец Андреас, было невыносимо для Манолиса, поэтому он гнал от себя подобные мысли. Он решил, что постарается написать Марии и ее мужу уже из Мельбурна и пришлет немного денег к следующей Пасхе. Наверняка всем двенадцатилетним девочкам нравятся новые туфли.
За день до отплытия Агати постучалась в комнату Манолиса. Жильцов попросили съехать до конца следующей недели.
– Я могу войти? – спросила она.
Манолис впустил ее. Агати вошла и протянула ему фотографию.
– Думаю, тебе это понравится, – сказала она. – Помнишь, у нас на свадьбе был фотограф?
На снимке Агати стояла между Манолисом и Ставросом. С тех пор минуло почти десять лет, и Манолис порадовался, что все участники той «церемонии» неплохо сохранились.
– Это очень мило с твоей стороны, – ответил он. – Спасибо большое. Я пока поставлю ее рядом с фотографией родителей.
– Кто будет тебе готовить, Манолис? Кто будет стирать твои рубашки? – На глаза Агати вновь навернулись слезы. – Я бы так хотела, чтобы ты встретил какую-нибудь хорошую женщину. Тогда я бы не стала за тебя сильно переживать. И куда только смотрят эти девицы – ты ведь самый красивый мужчина во всем Пирее!
Случалось, Манолис флиртовал с девушками, иногда ходил на танцы и пару раз просыпался в чужой постели. Но этим дело и ограничивалось.
– Ах, Агати… Если бы только у тебя была сестра-близнец! – Манолис знал, как она любит комплименты.
Женщина покраснела.
– Манолис, – сказала она. – Ты не представляешь, как я буду скучать по тебе.
Он обнял ее, и она ушла. Сегодня Агати собиралась паковать свою драгоценную коллекцию пластинок. Некоторые из них были виниловыми, но большинство – шеллачными и довольно хрупкими. Каждую из четырехсот пластинок приходилось упаковывать отдельно.
Тем вечером они впятером отправились ужинать в ресторан, поскольку квартира почти опустела – вещи Агати были подготовлены к отправке.
Все пятеро пытались казаться веселыми и не переставая поднимали все новые тосты за будущее, однако улыбки были натянутыми, а в душе царила глубокая печаль, оттого что близилась разлука.
Манолис посвятил Элли в свой план, и та чуть не испортила весь сюрприз, слишком крепко обняв его в конце вечера при прощании. Агати ничего не заметила, но Ставрос был слегка озадачен увиденным.
На следующий день, в пять часов утра, Агати со Ставросом вышли из своей квартиры, где ночевали в последний раз. Судоходная компания уже успела увезти все восемь больших чемоданов багажа. Агати заверили, что она увидит их через шесть недель, когда чемоданы выгрузят с того же корабля, на котором поплывут они со Ставросом. Последнему пришлось горячо убеждать Агати, что именно так и будет.
– Даже если этого не произойдет, моя голубка, мы купим тебе кучу блузок в Австралии, – заверял он ее самым обнадеживающим тоном.
– А как же мои фарфоровые леди? – волновалась Агати. – Некоторые из них такие хрупкие!
– Я видел, как ты их упаковывала, агапе му, – ласково отвечал Ставрос. – Они обернуты в такое количество слоев ткани, что им, вероятно, предстоит более комфортное путешествие, чем нам с тобой.
Некоторые из жильцов поднялись ни свет ни заря, чтобы проводить своих хозяев. Среди них был и Манолис. Он ждал в коридоре, его машина стояла у входа в пансион. Манолис вызвался посадить друзей на корабль. Его вещи уже лежали в машине – они занимали всего одну сумку, ту самую, что он привез с Крита много лет назад.
Путь до порта занял не более десяти минут. На стоянке Манолис открыл дверцу машины для Агати, затем достал из багажника два чемодана. После этого вытащил оттуда свою сумку и поставил на землю рядом с чемоданами.
– Куда это ты собрался? – удивленно спросила Агати, заметив сумку Манолиса. – Ты можешь еще целую неделю оставаться в пансионе.
– Это просто кое-какие мои вещи, – сказал Манолис и обнял свою подругу.
Именно тогда Агати заметила огонек в его глазах и все поняла. В конце концов, она слишком хорошо знала этого мужчину и очень сильно любила.
Агати вскрикнула и бросилась ему на шею.
– Манолис! – Она плакала от счастья.
Вокруг было много провожающих. Кто-то решил, что эта женщина прощается с очень дорогим для нее человеком, которого она может никогда больше не увидеть.
– Манолис! Манолис! Я не могу поверить. Я просто не могу в это поверить… – причитала Агати.
Ставрос улыбнулся и слегка покачал головой.
Раздался гудок, означавший, что до отплытия корабля осталось всего пятнадцать минут.
Манолис увидел, как к их компании приближается его товарищ Тасос, и мягко высвободился из объятий Агати.
– М-Манолис! – задыхаясь, проговорил Тасос. – Из-з-звини, что за-заставил тебя ждать! Ав-автобус опоз-з-здал.
– Не стоит переживать, – заверил его Манолис. – Теперь тебе больше не придется пользоваться автобусом. – С этими словами он вручил своему другу ключи от машины.
Тасос взял их, явно не понимая, что происходит.
– Н-н-но…
– Она теперь твоя, филе му. Води с удовольствием.
Тасос не знал, что сказать. Жест Манолиса стал для него полной неожиданностью. Он никогда в жизни не получал такого подарка. Ярко-зеленая «альфа-ромео». Красивая и блестящая. Мечта любого мужчины.
– Слушай, нам пора, – быстро заговорил Манолис. – Я напишу, как только доберемся. Береги себя… И помни: эта машина очень шустрая!
Он повернулся в сторону Агати и Ставроса, которые ждали его на берегу. Они оставались последними, а ведь предстояло еще пройти паспортный и билетный контроль. Громада корабля с несколькими палубами, заполненными людьми, возвышалась над ними. Пассажиры махали платками провожающим, те выкрикивали последние слова напутствия.
Манолис поднял глаза на корабль. Он долгое время работал на судах, ремонтируя их. Но с тех пор, как он плавал на одном из таких красавцев, минули годы. Ему казалось, что все это происходит будто во сне, его ладони стали влажными от пота, когда он взял свою сумку и начал подниматься по трапу. Манолис представил, что идет по мосту, переброшенному от его прежней жизни к новой.
Огромные тросы, удерживавшие корабль, отвязали, якорь был поднят, и судно медленно начало разворачиваться для выхода из порта.
Вскоре все трое нашли свои каюты, оставили там вещи и поднялись на палубу, где с трудом отыскали место, чтобы рядышком встать у борта.
Агати настояла на том, чтобы Элли с Филиппосом их не провожали, поэтому друзьям некому было махать рукой. После того как корабль развернулся, перед ними открылся потрясающий вид на Пирей. Втроем они смотрели на город, ясно осознавая, что видят его в последний раз.
Агати вновь заплакала и почти ничего не видела сквозь туман своих слез. Ставрос нежно обнял ее за плечи, стараясь успокоить.
Корабль медленно и неуклонно шел на юг, и Манолис не мог отвести глаз от города, который с каждой минутой становился все меньше и меньше, пока не превратился в точку на горизонте. А потом вся суша – материк, острова – постепенно исчезла из поля зрения. Родина осталась вдали. Впереди открывались бескрайние морские просторы, и ничто не нарушало ровную линию горизонта.
Манолиса захлестнула волна ностальгии, столь глубокой и сильной, что он чуть не потерял сознание. Большинство пассажиров, включая Агати и Ставроса, вернулись в свои каюты, поскольку ветер начал крепчать. Манолис же еще целый час стоял на палубе, вцепившись в поручни. Океан оказался очень уединенным местом.
Манолис вспомнил, когда в последний раз смотрел на волны, – на следующий день после смерти Анны, когда были еще совсем свежи воспоминания о ее прикосновениях и рана в его сердце горела огнем. В тот день в кармане его брюк лежала сережка Анны. Годы спустя он все еще хранил это маленькое сокровище и теперь нащупал его в кармане своей куртки.
Оно блеснуло на его ладони, и Манолис в последний раз представил себе, как сережка свисает с нежной мочки ее уха, представил себе ее улыбку… А затем он повернул ладонь, и украшение выпало из руки. Оно долго летело вниз, и цвет камней сливался с цветом моря. Манолис не видел, как сережка коснулась поверхности воды. Наконец он смог оставить воспоминания об Анне в прошлом.
Глава 19
Вскоре в Айос-Николаосе София впервые испытала настоящее горе. Мусатос-Паппус подхватил легочную инфекцию и больше года прожил в семье своей дочери. Однако оправиться так и не смог и осенью 1969 года мирно скончался в своей постели.
Когда умер Александрос Вандулакис, София была слишком мала, чтобы понять всю силу такой потери, но в этот раз она горевала безутешно, и Марии было труднее справиться с ее печалью, чем со своей собственной. Несколько недель София плакала по ночам. Казалось, со смертью дедушки закончилось ее детство, она стала взрослой.
Мария не навещала Андреаса все то время, что ухаживала за отцом. Ей не хотелось рисковать здоровьем своих близких.
После похорон и сороковин Мария решила первым делом поехать в Неаполи. За прошедший год она часто думала об Андреасе, но из-за нехватки времени не написала ему ни строчки, и ее мучила совесть. «Недостаточно просто переживать за кого-то, – как-то раз сказала она Николаосу, который надеялся, что визиты Марии в тюрьму наконец прекратятся. – Ты должен непременно показать этому человеку, что переживаешь за него».
Когда Мария вошла в камеру, Андреас лежал на кровати – лежал так тихо и неподвижно, что женщина подумала, будто он спит или заболел.