Споткнувшись в который раз на корнях, причудливо торчащих в самых неожиданных местах, Миль расплакалась. Когда-то на празднике урожая шаман предсказал, что Великая лекарка умрёт за две луны до её сотого солнца. Сказал бы кто сколько солнц ей сейчас!
Она вытерла слёзы, осмотрелась и услышала звук, от которого пожилое сердце затрепетало словно в юности.
Миль пролезла под поваленным трухлявым деревом, и в низине, прикрытой густым папоротником, увидела журчащую серебряную нить. Словно зверь, потерявший свои повадки, Миль прильнула к воде с рыком, непохожим на человеческий. Казалась, если солнце поднимется ещё хоть на палец, источник испарится.
Знахарка отпрянула от ручья, чтобы перевести дыхание, и увидела поодаль кузовок из синей болотной лозы.
Всё ещё черпая ладонями воду, она подобралась к находке. От увиденного Миль охнула и заткнула себе рот. В корзине, едва завёрнутые в тряпицы, лежали два младенца. Пока один из них безмятежно спал, второй, в поисках материнской груди, присосался к его щеке. Миль осмотрела малышей и поняла, что братья родились несколько часов назад.
– Неужто у кузнеца двойня родилась? Это ж вас мне вслед несли, – ловя слёзы в глубоких морщинах, Миль обхватила лицо ладонями и завыла.
Двойня – метка Дьявола. А эти ещё и рыжие. Не было у них шансов. Не было без Миль. Каждый раз, принимая младенцев, она благодарила предков, что те ни разу за её долгое врачевание не послали двойню. Миль наполнила бутыль, с трудом взвалила на себя кузов и поплелась к валуну, у которого провела ночь.
Глава 4
Живот болел от тяжёлой ноши. Каждый раз, когда она неловко ступала, сердце грозило выскочить.
– Ты не представляешь сколько великих поступков совершишь и как прославишь свой народ, – Миль в сотый раз вспоминала слова старого шамана.
Уже через много лет она узнала, что он так говорил каждому. И ведь не врал. Каждый прославлял свою семью и защищал свой народ, и, воистину, гордились каждым.
Преодолев очередной камень, Миль посмотрела на вершину горы и попросила сил. В ответ чёрные сосны только качнули куцыми кронами.
– Ну и обойдусь, – знахарка пошла, цепляясь волосами за острые ветки и собирая колючки.
Укачиваемые трудной дорогой, малыши мирно сопели. Начало темнеть, когда Миль дошла до камня. Старуха поставила корзину и первым делом заглянула под ветки.
Волчица заволновалась и еле слышно зарычала. Всё ещё слабая, она так и не вставала. Стоило ей шевельнуться, как щенки снова начали тыкаться в вымя. Самка почуяла чужой запах, но лекарка сунула ей ладонь, наполненную водой, и погладила по голове:
– Милая, я твоих спасла, а ты моих спаси… – Миль вытащила из корзины одного ребёнка и осторожно положила в тёплое гнездо рядом со щенками.
Младенец услышал запах долгожданной еды и словно волчонок присосался к груди матери. Волчица фыркнула, желая встать, но задние лапы не слушались, и она повалилась обратно. Миль протянула волчице горсть ягод, которые сорвала по пути к логову, снова налила воды и подложила второго ребёнка.
Миль улыбалась, видя драгоценные живительные капли. Так кропотливо можно не только терять жизнь, но и сохранять. Молодая мать, ухаживая за своим выводком, вылизала и чужих детей.
Знахарка проснулась рано утром. Волчица уже смотрела на бутыль, но воды не было, вчера Миль отдала всё, что принесла.
– Я только верну их и принесу тебе попить, – знахарка сложила свои инструменты и бутыль, уложила детей в кузовок и пошла в родную деревню.
Пока шла, посчитала, что синяя лоза, из которой сплели корзину, даёт побеги раз в двадцать солнц.
Глава 5
– Что ты делаешь? – у молодого шамана тряслись руки и голос. – Тебе позволили достойно завершить жизнь, а ты предала свой народ и мало того, что сама вернулась с горы Предков, ты принесла это!
Юхта указал на корзину с детьми. Из-за гула и резких выкриков малыши заплакали. Вначале тихонько, но с каждым возгласом громче и громче. Чтобы жители слышали каждое его слово, Юхта говорил громче и громче, пока не перешёл на крик.
– Ведьма! – вырвалось из толпы, – забить её камнями, чтобы другим неповадно было!
Мужчины и женщины закивали головами, строго посматривая на новую знахарку, которая старалась кричать громче других.
Когда один из близнецов заплакал во всю силу, Миль вытащила его из корзины и подняла над головой.
– Смотрите! У него нет копыт или хвоста! У него человеческие руки, ноги и голова! – от волнения она поперхнулась, но продолжила. – Разве мы все одинаковы? Разве цвет глаз нашего шамана лучше, чем у кузнеца?
Кузнеца трясло словно в лихорадке. Он смотрел под ноги не в силах поднять глаза на своих долгожданных сыновей.
– Хватит, – отрезал Юхта. – Тебе не стоило возвращаться и, тем более, приносить проклятых в деревню. Я накажу тебя.
– Юхта, – голос Миль звучал тихо, – неужели мои заслуги больше ничего не значат?
Молодой шаман гордо выпрямился и покачал головой:
– Значат! Мы не убьём тебя. Сегодня же ты уйдёшь на гору. Но на твоих глазах мы расправимся с бесовьим отродьем.
Воины окружили Миль и, ожидая одобрения, подняли свои мечи. Из груди кузнеца вырвался хрип, и он упал на землю словно мешок с песком. Миль вернула ребёнка в корзину, подхватила её на руки и, утопая в слезах, закричала:
– Что ж вы молчите? Что может быть страшнее?
Соплеменники исподлобья наблюдали за истерикой старухи. Казалось, что предки почтили площадь своим присутствием: солнце спряталось в сизой дымке, воздух зазвенел, обжигая лёгкие и не позволяя лишний раз пошевелиться или хотя бы вздохнуть.
– Мора! – знахарка повернулась к тихой седовласой женщине, которая ютилась у главного колодца. – Твой сын погиб героем! Тебя всю жизнь почитают! А ведь он родился рыжим!
Толпа ахнула.
– Мора, не молчи! Расскажи, как мы побрили его сразу, как приняли. Слава Предкам, помощниц у меня тогда не было – удалось сохранить тайну.
Миль потрясла пальцем в сторону ученицы и продолжила:
– Получается, вы почитаете дьявольское племя? Ведь дьявольское племя долгие годы защищало наш народ! А ты, милая, – Миль указала на женщину в яркой кофте, – у тебя шестипалая дочка родилась. Помнишь, как я ей пальцы отсекла и приходила каждую ночь повязки менять?
В то время как голос Миль охрип, близнецы в корзине замолчали.
– Что вы молчите? Скольких ваших детей я спасла? А до этих, – тряся растрёпанными волосами, она кивнула на малышей в корзине, – вам дела нет?
Руки Юхты дрожали, во рту пересохло. В надежде получить совет он смотрел на свой народ, но лишь видел, как рыдали женщины, как его доблестные воины склонили головы и опустили мечи.
– Я всё равно это сделаю, – шаман стоял на своём.
Его последние слова заглушил ропот и причитания жителей.
– Юхта, не надо, – из толпы к нему подошёл отец. – Покажи шрам, который тебе оставил дикий пёс, пробравшийся в наш дом.
Шаман задрал рукав и с гордостью предъявил его людям.
– Это не дикий пёс. У тебя было родимое пятно, Миль его вывела, но на его месте остался шрам.
Гул стал угрожающим. Юхта побледнел и спрятал уродливую подпалину.
Миль поставила кузовок с детьми на землю и выдохнула:
– Как же твоя мать плакала, когда я тебе больно делала… но, иначе играли бы твоими костями шакалы на горе Предков. А теперь смотри какой хороший парень вырос… Да приведите ж кузнеца в чувства! Детей накормить надо, у его жены молоко ещё даже не пришло…
Озираясь на шамана и воинов, в любую минуту ожидая удара, здоровенный мужик согнулся в три погибели, схватил синюю корзину и, вытирая слёзы, понёс домой.
– Передам Отцам, что вы приняли их жертву. Живите теперь с этим. А меня ещё ждут в землях Мёртвых.
Миль вытащила бутыль из котомки и положила на землю свои инструменты.
В деревенском колодце она набрала воды и направилась в сторону горы. Всё-таки вспомнила, на её веку синяя лоза цвела уже пятый раз.
Краник
Татьяна Нырко @nyrkot
«Сегодня Феликса возили к доктору. Утром забрали, а вечером вернули.
Мама объяснила, что домашним котам подрезают краники, чтобы они не писали, где попало.
Я долго рассматривал Феликса, но так и не увидел никаких изменений. Может, меня тоже надо отвезти к врачу, чтобы я перестал писаться?
Ради мамы я готов на всё, лишь бы она снова любила меня».
С нетерпением слушаю запись на чужом телефоне. Мне нужна хоть какая-то информация об этом мальчике. Пока я знаю, что ему примерно пять-шесть и у него есть кот. Но этого слишком мало, чтобы делать выводы.
Надеюсь, следующие записи будут более информативными. Снова нажимаю на плей и получаю новый поток детских откровений.
«Феликсу плохо. Он не бегает, не ходит, просто лежит.
На моих руках почти зажили царапины от его острых когтей, а новых нет. Даже кот больше не играет со мной.
У мамы своя жизнь, свои игры. Я до них не дорос.
Каждый вечер к нам приходят гости. Чаще всего мужчины.
Раньше они приносили цветы и торты, а сейчас только бутылки. Сначала я радовался за маму, что ей весело, а теперь не радуюсь. Ей грустно. Она смеётся только по ночам за закрытой дверью, а по утрам ругается и плачет. Наверно, я во всём виноват. С гостями смешно, а со мной много проблем. Ещё и мокрые простыни по утрам прибавились. Мама говорит, что я – плохой мальчик. Я знаю это, но ничего не могу с собой сделать».
Я больше не могу слушать: внутри всё сжимается и переворачивается от боли и обиды за незнакомого ребёнка. Его тихий спокойный голос врезается в сердце сильнее громкого крика и слёз.
Дежурство выдалось тяжёлым, я буквально валюсь с ног. Уютная раскладушка так и манит прилечь, но нельзя: нужно слушать дальше. А вдруг я смогу чем-то помочь?
Присаживаюсь на старый деревянный стул и включаю очередную запись.
«Теперь я знаю, как больно шлёпают мокрые трусы. По попе звонко и щиплет долго, а по голове глухо и обидно. Мама впервые ударила меня. Наверно, берёт пример с гостей. Они бьют её, а она учится давать сдачу на мне. Или просто не надо писать в кровать?