– Интересно, почему он так внезапно исчез? Что могло с ним случиться?
Бидди подошла к ней сзади и вгляделась в портрет.
– Думаю, люди говорят правду, мисс. Он сплошная скверна. Это видно по его глазам.
– Бидди, а что за правду говорят люди?
– Что он напал на старого Чиллингема. В отместку за долгие годы плохого обращения.
– Что?! Я ничего подобного не слышала. Кто распространяет столь безумные сплетни?
– Это не просто сплетни! – с жаром возразила Бидди. – Гляньте, на чем вы сидите, мисс. Почему, думаете, старику понадобилось это кресло? Немощь поразила его внезапно. Одну неделю он был в полном здравии, а следующую едва шевелился.
Эвелин сжалась в комок. Спиной касаться спинки кресла ей внезапно расхотелось.
– Ерунда! У Чиллингема-старшего был апоплексический удар.
– Тогда почему спустя несколько дней его наследник сбежал? В этом нет никакого смысла. Про удар семья для приличия рассказывает. На деле горбун напал на отца и сделал ноги. Именно так говорят слуги.
Эвелин прищурилась.
– Кто-то из местных слуг поведал тебе об этом? Выдавать семейные секреты относительно чужому человеку они точно не стали бы! – Бидди пожала плечами и повернулась к доске для триктрака. – Ну, Бидди, признавайся! Ты завела дружка, и служит он на здешней конюшне, верно?
– Мисс, я определенно не понимаю, что вы имеете в виду.
Эвелин посмотрела на свою ладонь, лежащую на подлокотнике кресла. К сплетням служанки прислушиваться особо не следовало, однако невольно вспоминались прошлая ночь и то, как жутко разворачивалось кресло. Если старого Чиллингема и впрямь убил его старший сын… вряд ли он покоится с миром.
Говорят, духи убитых скитаются, пока правосудие наконец не свершится. Поскольку этому джентльмену отказали ноги, наверное, для него соответственно изменились и правила загробного мира.
Наверное, дух старого Чиллингема не скитался, а катался.
На сей раз Бидди осталась с ней в гостиной, и ближе к часу ночи Эвелин наконец погрузилась в сон. Только ее больной разум расслабляться не желал. Ей снились сны.
Ей снился старый Чиллингем с глазами-бусинками, пересчитывающий монеты, которые унаследуют его сыновья. Одна кучка таяла, другая росла, издавая мерное «звяк-звяк-звяк».
Потом приснился злодей Альфред, убегающий под покровом ночи. Он был без багажа, без пальто и даже без коня, который мог бы его нести. Он двигался как безумный – продирался сквозь лес, где с коня упала Эвелин, отчего подлесок источал свежий зеленый аромат. Его руки были в кровь изодраны колючими кустами. Не знай Эвелин правду, она решила бы, что Альфред бежит, спасая свою жизнь.
Постепенно ароматы леса сгустились во что-то сладкое, чуть ли не приторное. Деревья все это время эхом отражали немолчное «звяк-звяк-звяк».
– Мисс! Мисс! – издали донесся дрожащий голос Бидди. Эвелин сосредоточилась на нем, стараясь отвлечься от безумных движений Альфреда. – Мисс, не двигайтесь!
Легкий ветерок всколыхнул короткие кудряшки на лбу Эвелин. Или это Альфред погладил ее окровавленной рукой?
– Нет, не смейте! – Во сне Эвелин передернуло. Сломанную ногу обожгла вспышка боли, и Эвелин резко проснулась.
Она была на улице, лицом к клумбе с покрытыми инеем стеблями. Там и сям мелькали острые тонкие листочки: ни одному из известных ей растений они не принадлежали. За клумбой высилась каменная стена с чугунной оградой, и казалось – либо это от страха разыгралось воображение, – что шпили венчают маленькие металлические черепа.
– Мисс Леннокс! – Эвелин чуть не задохнулась от облегчения, когда появилась раскрасневшаяся Бидди и понеслась к ней по дорожке. – Что вы делаете?!
– Я… – начала Эвелин. Посмотрев вниз, она увидела, что ее тонкая, облаченная в ночную сорочку фигура скрючилась меж подлокотниками механического кресла.
Воспоминания возвращались путано: лесные ароматы из сна и мерное звяканье монет. Только никаких монет не было. Эвелин слышала скрип колес, с трудом катящихся по дорожке.
Она содрогнулась. Во сне люди ходят, но не могла же она усадить себя в кресло, направить его по коридорам, через парадную дверь и ничего не почувствовать? Если такое случилось… значит, она повредила голову куда сильнее, чем ей думалось.
Бидди осмотрела ее руки.
– Мисс, вы к чему-нибудь прикасались? – настойчиво спросила она. – Хоть к чему-нибудь?
– Вроде бы нет. А что?
– Вам известно, что это? – большим пальцем Бидди показала на клумбы с переплетенными стеблями. – Аконит. Он повреждает нервы так, что тело немеет, как замороженное. А вот это похоже на болиголов – он парализует тело снизу вверх. Что заставило вас сюда приехать? Вы даже не одеты!
– Я… я не приезжала сюда, Бидди. Не знаю, как…
На лице служанки отражался весь ужас, который чувствовала Эвелин.
– Нужно завезти вас обратно в дом, пока не проснулись другие гости.
Как и предупреждал мистер Чиллингем, для улицы кресло не предназначалось. На обледенелых дорожках колеса застревали и отказывались поворачиваться. Как же они вывезли ее из дома и прокатили по территории поместья?! Сейчас кресло двигалось лишь потому, что его со всей силы толкала Бидди.
Судорожно дергаясь, кресло выехало за открытые ворота. Навесной замок, который их удерживал, валялся на траве. Эвелин прочитала надпись на вывеске и поняла, от чего ее спасла Билли.
Кресло увезло ее в сад ядовитых растений.
У Эвелин не было желания ни участвовать в играх, ни даже наблюдать за ними со стороны. Без посторонней помощи она доехала до оранжереи, где печь обогревала нежные пальмы, папоротники и суккуленты. Леденящий холод, поселившийся внутри ее костей, печь прогнать не могла.
Существовало лишь два объяснения утренним событиям: либо от падения с лошади она повредилась рассудком, либо креслом управлял дух убитого старика.
По общему мнению, старый Чиллингем был человеком ужасным, но какую обиду он мог таить на нее? Зачем откалывать эти пугающие шутки? Зачем везти ее к ядовитым растениям?
Эвелин внимательно осмотрела латунные шесты и рычаги, постучала по деревянным подлокотникам.
– Что ты скрываешь? Чего ты хочешь от меня? – шептала она. Эвелин откинулась на спинку сиденья и принялась ерзать, чтобы оно, обмятое под стариковское тело, переобмялось под нее. Бесполезно. Единственным результатом стали застрявшие в колесах юбки.
Нагнувшись через боль, чтобы высвободить их, Эвелин заметила нитку, выбившуюся из обивки сиденья, и осторожно провела рукой под рамой. Там что-то было. Какая-то выпуклость.
Пальцы Эвелин нащупали в ткани идеально прямую прореху длиной около дюйма. Ее большой палец скользнул внутрь, и Эвелин поняла: прореха не случайная – ткань разрезали намеренно, чтобы устроить тайник.
Эвелин вытащила сверток из пожелтевшей бумаги, источающий прогорклый, как у мышиного гнезда, запах. С бесконечной осторожностью Эвелин развернула листок, обнаружив засушенные цветы: пурпурный колокольчик и веточку с мелкими бутонами. В складки свертка попала молотая зелень, вроде той, которой приправляют суп.
Эвелин переводила взгляд с одного сухого цветка на другой. Зачем их прятали? Неуверенной, плохо держащей карандаш рукой старый Чиллингем нацарапал на бумаге одно-единственное слово: «Улика».
Писал старик с явным трудом – отдал все силы, дабы провозгласить, что это доказательство, но доказательство чего?
В памяти всплыли слова Бидди: «тело немеет, как замороженное… он парализует тело снизу вверх». Старого Чиллингема парализовали намеренно. Только это, конечно же, не означало…
Эвелин снова взглянула на засушенные цветы. Листья у них были острые, как те, что она видела в саду ядовитых растений.
– Вы показывали мне, – потрясенно пролепетала она, – что Альфред не напал на вас перед побегом. Он вас отравил!
– Мисс Леннокс! – голос мистера Чиллингема разогнал ее мысли. Он стоял за порогом, озабоченно глядя вглубь оранжереи. – Вы нездоровы?
Эвелин растерянно на него смотрела. Прятать цветы было поздно: они лежали у нее на коленях.
– Я… немного выбита из колеи, – призналась Эвелин.
Мистер Чиллингем медленно переступил порог, закрыв за собой дверь, чтобы сберечь тепло. Он снова подошел к ней и опустился на корточки рядом с ее креслом. Его лицо буквально дышало заботой.
– Мисс Леннокс, вас ищет мать. Мой садовник сказал, что сегодня утром вы разъезжали по территории поместья в полубредовом состоянии. Это может быть правдой?
Эвелин замялась. Меньше всего на свете ей хотелось огорчать мистера Чиллингема за день до его свадьбы, но скрыть только что выясненные факты она не могла.
– Я была в саду, сэр. Только с бредом это не связано… Даже не знаю, как объяснить вам. На деле меня туда отвез другой человек. Намеренно. Дабы кое-что мне показать.
Мистер Чиллингем нахмурился.
– Кому понадобилось…
Эвелин передала ему сухие цветы и бумажный сверток.
– Я сначала тоже не верила. Но потом в сиденье кресла, принадлежавшего вашему отцу, нашла это. – Эвелин облизала губы. – Мистер Чиллингем, я видела эти растения. Сегодня утром, в саду ядовитых растений.
Мистер Чиллингем смотрел на сверток так, словно Эвелин протянула ему мертвую птицу.
– Яд? – непонимающе переспросил он. В отблесках печного пламени его глаза казались посаженными еще глубже, они словно ввалились в глазницы. – Сад ядовитых растений постоянно заперт на замок. Ради безопасности.
– Да, я уверена, что так оно и есть, но сегодня он заперт не был. Я нашла…
– Боже милостивый! – вскричал мистер Чиллингем. – Я правильно вас понимаю? Мисс Леннокс, вы пытаетесь сказать, что кто-то намеренно вывез вас из дома и пытался отравить?
– Нет-нет! Я говорю не о себе… Видите ли… – Рассказ ее получался неправильным, только как объяснить джентльмену, что к тебе являлся дух его отца? – Трудно передать словами, но я имела в виду мистера Чиллингема-старшего. Это кресло принадлежало вашему отцу, верно? Внутри сиденья я нашла эти цветы, вы видите, что на бумаге он написал слово «Улика»… Не думайте, что я сую нос в ваши семейные дела. Я никому не стану об этом рассказывать. Но мне подумалось, что вы мою находку увидеть должны. Вы должны забрать улику и распорядиться ею по своему усмотрению.