Где-то в доме бьют часы, и Крауленд начинает обходить присутствующих, каждому он кладет на голову руку, тихо бормочет нечто похожее на молитву и вручает пять-шесть веток остролиста. Следом идут его сыновья и раздают всем куски бечевки, чтобы связать ветки в снопы.
Когда с этим покончено, Крауленд кивает тем, кто стоит ближе всего к входной двери, и те распахивают ее настежь, впуская в прихожую холод. Снаружи совсем сгустилась темнота, и только легкие как перышки хлопья задумчиво слетают с неба, одевая белизной двор и поле за ним.
Один из сыновей Крауленда передает Мюррею молоток, которым прибивал к стенам хвойные лапы, и приглашает первым подняться по ступенькам наверх. Мюррею совсем не хочется идти наверх, и тогда Крауленд мягко берет его голову и, наклоняясь к его уху, нашептывает слова, предназначенные только Мюррею, пока тот не начинает кивать и соглашаться. Мюррей утирает глаза и идет вверх по лестнице, сопровождаемый Краулендом и его сыновьями, в руках у каждого по снопу веток остролиста.
Слыша, что к нему идут, Джо голосит громче и, видимо, решив, что его сейчас выпустят, сыплет благодарностями Мюррею, пока тот вытаскивает гвозди из дверных косяков.
Сейчас я больше всего на свете желаю, чтобы меня отпустили с Солеварной фермы, но, похоже, неведомые силы принуждают меня торчать здесь вместе с остальными, пока они молча стоят и слушают, как приближаются вопли и звуки шагов: с верхнего этажа к верхней площадке, с верхней площадки по пролетам лестницы к нижней площадке, откуда несутся звуки борьбы и жалостные призывы Мюррея к Крауленду оставить Джо в покое.
Стойки перил содрогаются и трещат, когда Джо со всего маха врезается в них и полусъезжает-полускатывается по ступенькам; в попытках найти опору он цепляется за свисающие с перил пряди плюща и срывает их. Свечки рассыпаются по полу и гаснут, младшие бросаются их собирать, а их родители выступают вперед и стегают Джо своими снопами остролиста там, где он упал на лестнице.
Один из взрослых старается тащить Джо в сторону распахнутой двери, но тот вырывается и вместо двери бежит к кухне; испуганные дети разбегаются с его пути в руки к родителям, а Джо на бегу со всей силы врезается в пожилого мужчину, пытающегося схватить его. Пожилой хватается за челюсть, пошатываясь, отступает и задевает стремянку; та с грохотом падает, срывая со стены прибитые Мюрреем венки из омелы.
Те, кто посмелее, под предводительством Крауленда преследуют Джо, меня тоже увлекает в гущу погони, и я продираюсь в дверной проем сквозь плотный занавес из сосновых и еловых гирлянд.
Теперь Джо старается вырваться в сад, дергает ручку задней двери, а Крауленд с сыновьями пытается его оттащить. К ним присоединяются другие преследователи, Джо отпускает ручку двери, валится на пол, сворачивается калачиком, обхватив себя руками, и жалобно зовет Мюррея. Мюррей изо всех силенок старается пробиться к Джо сквозь плотное кольцо мужчин, но лишь тщетно цепляется за плечи, воротники и локти. Мужчины так плотно сгрудились вокруг Джо, что с легкостью оттирают Мюррея, и ему на долю тоже достаются колотушки хвойными снопами, пока Крауленд не отводит его в сторону, а другие мужчины тем временем крепко хватают Джо и тащат к прихожей, побивая хвойными ветками.
Не думаю, что когда-нибудь в жизни видел кого-то в таком безмерном ужасе, в каком сейчас Джо; он ежится и приседает под плотоядно ухмыляющимися ему со стен зелеными рожицами и кубарем катится по полу, когда кто-то швыряет в него сплетенной из веток боярышника оленьей головой.
Джо снова хватают, но он выдергивает руку и изловчается бежать полусогнувшись, а поджидающие у двери мужчины погоняют его снопами прочь из дома. Джо удается немного пробежать по двору, но вскоре он падает, увязнув в глубоком снегу, и не успевает подняться до того, как его достигают бросившиеся за ним вдогонку. Крауленд с сыновьями теперь подначивает остальных преследовать Джо, родители сажают на плечи детей, чтобы легче бежалось по снегу.
Мальчонку в красной вязаной шапке, оказавшегося в авангарде размахивающей снопами толпы, отец спускает на землю, и он бросается к Джо, чуть замирает в нерешительности, а потом хлещет Джо по голове куда беспощаднее других, разрывает ему ухо, норовит вонзить острые сучки остролиста Джо в глаза и между пальцами.
Наконец по команде Крауленда Джо ставят на ноги, тычками и свистом гонят на дорожку под тисами, вовсю охаживая ветками остролиста, когда он спотыкается.
Мюррей тащится им вслед, умоляет прекратить избиение, зовет Джо. Я тоже иду следом, но к моменту, когда мне удается достичь дальнего конца дорожки, Джо и его преследователи уже скрываются во мгле, одни только голоса доносятся со стороны дороги.
Боже, теперь они запели.
Полный торжества и радости хор поднимается над воплями Джо, в которых больше не осталось ничего человеческого. Скорее, они походят на те, что издавал бы пес под ударами кухонного ножа.
Голоса постепенно растворяются вдали, меня увлекает за ними. Какое-то время я ступаю по их следам, все вокруг усыпано ошметками хвои и обломанными веткам остролиста, по снегу вереницей змеятся капельки крови. Но вскоре снег заваливает следы, и я бреду как слепой. Во всяком случае, так мне кажется. На самом же деле неведомая сила направляет меня на каждой развилке, на каждом повороте, и я не в силах ей сопротивляться, не в силах повернуть назад или избежать развязки.
Вот от проселка отходит тропинка. Вот мост через замерзшую речку. Распахнутые ворота. Темное поле. Три облезлые лошадки пугливо жмутся к стене. Их пугает нечто, чернеющее на краю белого покрова замерзшего пруда. Мертвец, наполовину погребенный непрекращающимся снегопадом.
Вот и все. Этим, собственно, все и кончилось. Случилось это так давно, что, казалось бы, легче легкого усомниться в правдивости моих воспоминаний о том дне. Но они приходят ко мне, живые и яркие, живее и ярче прочих моих воспоминаний, – особенно под Рождество.
Если я решусь пересказать их Дэвиду, он ополчится на них со своей логикой, уж я-то знаю, и ему даже доставит удовольствие просеивать мои чувства сквозь сито своего анализа и строить гипотезы на фактах, которые не получится отрицать.
И конечно, он выяснит, что Солеварная ферма действительно существует и человека по имени Мюррей Оксбарроус на самом деле нашла в постели мертвым его жена и следствие не смогло установить, намеренно ли несчастный принял столько таблеток разом. Дэвид прочитает все слухи и домыслы, связывающие Мюррея со смертью некоего Джо Гулла, чей труп был найден поблизости от фермы, но только чтобы убедиться, что все это – не более чем слухи.
Нет, Дэвид не станет отрицать, что я ездил на Солеварную ферму, но заявит, что мои воспоминания ложны, построены исключительно на том, что я читал о ферме и ее окрестностях. Это единственный рациональный вывод, скажет Дэвид. А как насчет Крауленда? О нем нигде нет ни единого упоминания. А Хелен, та ради собственной же безопасности, должно быть, держит язык за зубами. Но тогда откуда я знаю о Крауленде?
На это Дэвид ответит, что я выдернул эту личность из какой-нибудь другой истории, которую слышал. Наш ум – тот еще барахольщик, Эд, приберегает все что ни попадя.
Но мне-то доподлинно известно, что все случившееся – не выдумки. И какие бы подробности ни отметал Дэвид как сомнительные и неправдоподобные, для меня они все равно останутся голыми фактами. И главный факт в том, что Джо Гулл уже несколько лет как был мертв, когда явился ко мне за помощью в церковь Святого Петра.
В следующие дни после возвращения с Солеварной фермы, когда я терялся в догадках, что из приключившегося со мной было реальным, пугался, что я лишаюсь рассудка, единственное, в чем я находил для себя хоть какой-то смысл, так только в том, чтобы воспринимать случившееся как великую притчу о смирении. Или о честности. Потому что, будь я честен с собой, я бы признал, что мне хотелось, чтобы Джо больше верил мне, чем Богу. И тогда я не услышал бы зова свыше; во мне звучал бы только собственный голос. Меня потому и направили на Солеварную ферму: чтобы указать мне мое истинное место, убедить, что мне отведена роль всего лишь безгласного очевидца Божьего промысла.
Уже позже я иногда гадал, может ли быть так, что, очутившись в некоего рода чистилище, Джо узрел во мне своего посланца, свой шанс на душеспасение. Вероятно, он так горько сожалел о содеянном, что исхитрился явиться с того света в страстном желании ухватиться за последнюю краткую возможность вымолить прощение у Оксбарроусов, не ведая, что Мюррей уже мертв, а Хелен давно не живет на Солеварной ферме.
А может быть, все обстояло иначе и Джо всего лишь хотел рассказать кому-нибудь о том, какая судьба его постигла и что Крауленд со своими приспешниками убили его, вероятно сами того не желая.
Каждый год под Рождество я заставляю себя вдуматься и понять, к чему было все произошедшее, и каждый год ни к чему не прихожу. Знаю только, что те события случились в реальности.
Да, они случились. И это все, что можно о них сказать. Хотя я и сам знаю, что этого недостаточно. Сказать «это случилось» означает оставить простор для сомнений.
Можете себе представить, каково это – больше никогда и ни в чем не быть уверенными? Так я вам расскажу.
Только вот Дэвид ни за что не поймет, что я имею в виду.
И Господь мне тут не в помощь. Никогда и не был. Он только и делал, что выставлял меня глупым мальчишкой со вздорной затеей уместить огромность небес в спичечный коробок.
Киран Милвуд Харгрейв. В карминной комнате
Я записываю свой рассказ о случившемся, как если бы это была моя исповедь перед Богом, моя молитва в уши ангелам, ибо сейчас у меня не осталось никого, кому я могла бы доверять, кроме себя самой: своему сердцу и своему перу. У меня нет привычки вести дневник, и сразу признаюсь, что все далее написанное – мои воспоминания. Однако клянусь спасением моей души: все происходило именно так, как я описываю. И до сих пор происходит.