Как на грех, Нэлла была самой натуральной бабой. Внешне красотка, конечно (базово понятно, на что её супружник польстился), в постели ничего так (Владимир не удержался и оценил), но на деле — жуткая мегера, тупая, приставучая и истеричная. Иногда ему хотелось превентивно её пристрелить… Но он напоминал себе, что она умеет неплохо отсасывать.
— И что ты тут делаешь? — уточнил он раздражённо.
Её губы дрогнули, и она села на своего любимого конька:
— Ты почему со мной так разговариваешь?
Владимир мысленно простонал.
— Я слегка занят, если ты не заметила.
— Почему все мужчины постоянно говорят мне, что заняты?! У меня срочное дело! Я что, по-твоему, совсем дура? — она подходила всё ближе, радостно включив режим бензопилы.
— Тебе сказать честно? — фыркнул он, фиксируя броню для погружения. Вырубить эту шокером, что ли…
Он на самом деле не смог бы сказать, что именно его насторожило. Что-то неправильное почудилось в движениях, мимике, тенях… Пожалуй, сработал инстинкт, не раз спасавший жизнь.
Он отшатнулся, схватился за оружие — и грёбаная тентаклиевая тварь, растопырив щупальца, бросилась на него.
Эйм. Здесь. Сейчас. Какого хрена?!
Владимир успел схватиться за оружие — у него был опыт и хорошие рефлексы. Заряд замедлил тварь, но не остановил совсем, и он в отчаянии шарахнулся назад, надеясь выгадать время. Он попытался ударить, но щупальца обвились вокруг его запястий.
Он привык резать проклятых тварей на кусочки в лабораториях, под защитой хорошего оружия и отрядов спецназа. Он знал, как вскрыть твари череп, куда точно нужно ударить, чтобы связь между Эймом и симбиотом оказалась нарушена. Он лично заманил в ловушку нескольких Эймов, потому прекрасно понимал свои шансы.
Он попытался соединиться с виртом, но обнаружил полную блокировку сигнала. Он хотел заорать, но с щупальцем в глотке это сделать довольно сложно. Он дёрнулся, но кости в его руках хрустнули, ломаясь под тяжестью давления.
— Ты прав, — сказал Малатеста ласково, — каждая служба должна быть оценена по заслугам.
И Владимира не стало.
*
“Неоптимально”, — сказал Двадцатый.
У Малатесты на этот счёт было своё мнение, менее цензурное, очень длинное и более эмоциональное. Но, справившись с мерзким тошнотворным привкусом, он заключил:
— Какая же, мать его, гадость.
Двадцатый согласно шевельнул щупальцами.
“Мы должны стать им,” — напомнил Двадцатый.
— Ненавижу свою работу, — пробормотал Малатеста.
“Это для нашей колонии”, — с едва заметной ноткой сомнения заключил Двадцатый.
— Мой хозяин — идиот, — Мал ненавидел эту часть работы. Вот правда. Его тошнило от одного беглого взгляда на этого вот, с позволения сказать, высшего примата. И мысль о том, чтобы оказаться в его теле и в его голове, вызывала у Малатесты маету. И желание уволиться. Ностальгические воспоминания о любимом офисе, секретарше и стейках накатывали с новой силой. Опять же, на "Эл-дорадо" сейчас наверняка происходило всё самое интересное, например, игра "ДеймосVSБобриха" была в самом разгаре. На фоне этого у Мала были вполне обоснованные подозрения, что Деймос на волне азарта и некоторых... не вполне свойственных ему эмоций может натворить такое, что Малу потом придётся долго и нудно разгребать.
Собственно, если совсем честно, то он был в этом на сто процентов уверен.
Но с начальством не спорят, верно? Особенно когда это начальство — твой лучший друг, спаситель и единственная семья в одном существе. Тут в дело вступает уже не та фанатичная преданность, которой требовал в своё время Канцлер (и которая Малу, будем честны, давалась плохо), но нечто совершенно другое. Эмоции, которые Мал испытывал к Деймосу, были в разы сложнее и глубже просто преданности и благодарности. Потому Мал был готов на многое.
Даже играть в бобров. Даже спасать идиотов. Даже натягивать на себя личность крайне неприятного со всех сторон существа.
Вообще Малатеста был неправильным Эймом. Собственно, Малатеста — это было имя, данное Деймосом. Изначально его звали Эйм-20/118. Ну, и ряд рабочих имён, уместных “в поле”. Но Малатеста был не совсем правильным Эймом — как и Двадцатый был не совсем правильным симбиотом. Они, можно сказать, друг друга нашли.
“Мы ломаем его совсем? — уточнил Двадцатый. — Или как ту самку?”
“Совсем, — вздохнул Малатеста. — Причём с полным погружением. Ты помнишь задание.”
“Может, просто убьём, считав поверхностную информацию? — вопреки всем законам психологии Амо, в мыслеголосе Двадцатого отчётливо звучало сочувствие. — Я могу растворить всю его органику, не превращая его в полноценную часть колонии.”
Малатеста скривился.
“Надо. Фобос ждёт от Деймоса полный отчёт”.
“Выполняю,” — сочувствия в тоне Двадцатого стало ещё больше.
А потом Малатеста забыл себя.
Сколько всего может поместиться в одной доле секунды? О, вы бы удивились. Время кажется незыблемой субстанцией, но на самом деле оно не незыблемо. Оно может быть очень разным — в зависимости от скорости, с которой двигаешься ты сам.
Импульсы в умирающем мозгу человека стандартной модели, как показывает практика, очень быстры…
...
И вот он уже рождается.
В довольно благополучной семье, на самом деле: нижняя граница среднего класса, ничего ужасного или крамольного, никаких кошмаров с голодом или побоями, никаких лишений. Родители — типичные менеджеры очень среднего звена на индустриальной густонаселённой луне-миллиарднике, из тех, где “маши крыльями, или сдохнешь”. Слишком маленькие, чтобы ощущаться чем-то по-настоящему великим, слишком большие и густонаселённые, чтобы быть полным захолустьем. Сколько разбросано таких планеток по склонному к колонизационным амбициям Земному Союзу? Ох, не сосчитать…
Перед глазами мелькают пейзажи пост-космической агломерации с их куполами, многочисленными высокотехнологическими производствами и верфями для сбора кораблей.
Он ненавидит эти картины. Он ненавидит улицы, и людей, которые постоянно куда-то спешат, и верфи, на одной из которых ему, наверное, предстоит однажды работать. Отправлять корабли — и смотреть им вслед… Звучит, как кошмар. Звучит, как приговор, как расписаться в том, что ему никогда не улететь самому.
Но больше всего он ненавидит своих родителей — люто, по-подростковому страстно.
В общественных глазах, у него отличная семья. Они одевают его, обувают, заботятся о его образовании; они не забывают сбрасывать деньги на его вирт-счёт; они по-деловому щепетильно следуют советам из популярных книг о том, какой именно должна быть жизнь ребёнка…
Они никогда не видят его. У них нет для него времени. С самого начала, с того дня, как они заказали его зарождение в банке жизни, он для них — немного инвестиция, немного гражданский долг и немного — интересный девайс. Его будущее продумано, а настоящее очевидно. Он должен соответствовать ожиданиям…
Он ненавидит соответствовать ожиданиям.
Он ищет выход из того, что кажется ловушкой.
В вопросах воспитания детей, как и во многих других, его семейство консервативно. Они выполняют все рекомендации планетарной администрации, они переживают о том, чтобы их ребёнок вырос достойным гражданином. Они полностью доверяют системе воспитание ребёнка. Да и у них, собственно, неет времени ни на что иное.
Он довольно быстро понимает, как много можно получить, если работать на систему. Непослушание карается, послушание помогает получить власть. Это простые постулаты, очень понятные. А ещё они помогают сделать так, чтобы на тебя, наконец, посмотрели. Чтобы тебя увидели.
Работай на систему, подчиняйся ей — и ты получишь право быть выше других. Лучше. Слышать похвалы. А может, и наказывать тех, кто хуже… Для таких, как он (тех, которых не замечают) это очень заманчивая опция.
13
Он взрослеет. Он всё ещё наблюдает, как корабли уходят с верфи. Это зрелище завораживает. Он ищет способ улететь с ними, стать чем-то более значимым, чем он есть. Он начинает интересоваться женщинами, и чем дальше, тем больше его они злят. Те, которые готовы со всеми, готовы и с ним, но это не интересно. Ему нравятся девчонки высокого класса, с породой, мозгами и стилем… А таким он не интересен. Таким тоже нужны порода, мозги и стиль… то есть, деньги и власть. Что же ещё, правда?
С мозгами у него всё не слишком радужно. Дураком не назвать, но и слишком умным тоже. Слишком умные, эти прутся в робототехники или другие профессии для головастиков. И живут в шоколаде. У него так не получается. Он, пожалуй, может в спорт — но не до такой степени, чтобы это считалось выдающимся. Тем более что большинство серьёзных спортивных занятий требуют или полного отсутствия кибер-модификаций, или строгой их регламентации. Он же делает себе импланты в мышцы и скелет, чтобы стать более сильным.
Сила важна.
Он не хочет думать о будущем. В будущем маячит верфь, куда родители, видя не особенно выдающиеся успехи сына в учёбе, хотят во что бы то ни стало пристроить его на работу оператором.
Короткое обучение. Спокойная работа, рутинная и однообразная. Непыльная должность. Удобная. Как раз по способностям.
Он ненавидит всё это. Он хочет значить больше, добиться большего — но не умеет. Это угнетает.
Совет Передовых Космических Технологий, одна из крупнейших и богатейших полугосударственных организаций, объявил о наборе бойцов-добровольцев, и он чувствует, что именно это может оказаться его шансом. К тому же… кто там сказал, что человек с оружием в руках чувствует себя немного Богом? Вот так, с большой буквы. К тому же, всякие штуки, которые по форме отдалённо напоминают член и которыми можно убивать других людей, традиционно были мужскими игрушками. Это потом прибежали разные чистоплюи и начали кричать о запрете оружия на мирных планетах. Как его это всё бесит! Вечные лицемерные глупости от помешанных на порядке идиотов. Он знает: эти все разговоры о цивилизации и сдерживании — просто лицемерие, сказочки для слюнявых идиотов. На деле же