– Ммм, ничего особо… вроде, – промычала Саша.
– Столько неуверенности в твоем голосе, cara, вот выпей.
Магда поднесла ей стакан.
– Ну, посмотрим. – Паола надела очки и начала читать.
Через полчаса полной тишины Паола отложила листы, встала, дотронулась до Сашиного шарфа.
– Твой текст такой же колючий, как этот шарф.
Сашины щеки вспыхнули румянцем. Ну вот ее и разоблачили. Не прошло и недели.
Паола встала, поманила Сашу за собой, прошла в гостиную и открыла стоящий в углу деревянный сундук с медными замками. Потертый со всех сторон, с глубокими и не очень царапинами и выпуклостями, сундук явно повидал на своем веку немало. На итальянском это звучало как vissuto (переживший).
– Любимый сундук моей бабушки, – Паола нежно погладила поверхность и открыла крышку.
Внутри лежали кашемировые шали и свитера, переложенные сухими листьями.
– Листья пачули помогают от моли, так считали в Европе в прошлом веке.
Паола достала кашемировую шаль бежевого цвета. На краю болталась бумажная бирка. Паола подошла к Саше, сняла шарф и укутала ее плечи шалью. Саша зажмурилась от удовольствия, на каждое плечо уселись по десять ласковых мурлыкающих кошек.
– Пишешь ты хорошо, – произнесла Паола, усевшись в бархатное кресло гостиной, – прилежно. Ты очень дисциплинированна и усердна.
Саша сжала губы, не понимая, хвалят ее или критикуют.
Паола встала и зашагала по комнате. Полы ее нежного розового пеньюара касались мрамора.
– Однако дисциплина, дорогая моя, не всегда работает. Твой текст не льется… он прерывистый, нервный, словно ты пишешь на краешке неудобного табурета.
Саша зажевала нижнюю губу, вспомнив табурет бывшего, впилась ноготками в кулаки: «Глупая, глупая, какая же ты глупая и бесталанная».
– Тебе не хватает… – Паола прищурилась, подбирая слова, – вкуса к жизни… Ты всё хорошо описываешь, емко и по делу, но эта книга больше чем просто биография… и ее невозможно написать только через упорный труд.
Паола замолчала.
– Невозможно писать хорошо, если ты несчастна. Нет, можно, конечно, но тогда получится книга, наполненная болью. А нам нужна книга, наполненная наслаждением и любовью к жизни.
Паола направилась к двери:
– И вообще, писатель должен себя беречь. Вкусно есть, заботиться о своем теле, исследовать мир, окружать себя красивым, чтобы черпать вдохновение. Ведь писать – довольно энергозатратный труд, знаю это по себе.
Паола вышла и уже в коридоре выкрикнула:
– С завтрашнего дня начнешь жить по моему расписанию! Завтракаем вместе.
Весь оставшийся день Саша просидела над рукописью, пытаясь сделать текст легче. Она злилась, переписывала, стараясь добиться сочных метафор, но получалось сухо и бесцветно. После пяти часов работы голова раскалывалась, писать стало невмоготу, и Саша сдалась. Она оделась и вышла из дома.
Субботний Альбаро прихорашивался к вечеру. Официанты расставляли столики и готовили барные стойки с аперитивами, заполняя тарелки крохотными бутербродами, гигантскими оливками и сырами с прошутто. Саша, обычно равнодушная к еде, почувствовала дикий голод. Она зашла в маленький супермаркет, остановилась у просторного прилавка. Элегантная синьора в огромных черных очках попросила у продавца ассорти для пасты с морепродуктами, и тот вытаскивал наружу грозди креветок, кальмаров и еще каких-то неизвестных Саше каракатиц.
Она купила готовый суп, хлеб и виноград.
Магда фрукты покупала не в супермаркете, а в лавках fruttivendolo. Небольшой магазинчик выставлял на улице деревянные ящики с образцово-показательными овощами и фруктами. Гигантские мандарины без единого изъяна, словно отполированные гранаты, идеальные, как с картинки, букеты артишоков.
В старом городе Саша видела такие же, но в три раза дешевле.
Саша хотела взять к винограду какого-то необычного сыра, вспомнив, как в одном из баров виноград лежал рядом с сырными кусками, но, растерявшись перед таким разнообразием, купила знакомый пармезан.
– Паола сказала, что мой текст нервный и мне не хватает удовольствия от жизни. – Саша сидела на террасе и любовалась тем, как небо затягивается розовой закатной дымкой.
Подруга хмыкнула:
– Я тебе это всё время талдычу, Сашуль. А включи видео, покажи, где ты, или у вас уже темно?
Саша повернула экран к морю.
– Ааааа, – закричала Люба так, что Саше пришлось убавить звук, – шоб я так жил! Это что, правда море?
– Ясный перец, мы ж в Лигурии, – деловито заметила Саша.
– Какая же красота, какое невероятное небо! Ну и как тебе Лигуриияяя? – смешно «якнула» Люба.
– Да я толком еще ничего не видела, сижу работаю целый день.
– Эх, Сашуль, ты на море, среди такой красоты, вот бы меня туда… я бы прожила на полную катушку эту вашу дольче вита. Ладно, я пошла, хочу помедитировать перед сном, и тебе советую… – зевнула Люба.
Раиса Марковна хмыкнула: «Ерунда эти ваши медитации».
Саша заснула на удивление быстро и проспала всю ночь напролет.
Глава 8
Паола в широкополой белой шляпе покачивалась в соломенном кресле-качалке и что-то читала. Тарелки переливались в лучах утреннего солнца, как перламутр раковин.
– Доброе утро, синьора Паола, – Саша вышла на террасу.
– Зови меня просто Паола, ладно?
Саша примостилась на край узкого стула.
– Почему ты села именно туда? – спросила Паола.
Саша пожала плечами.
– А ты подумай, почему ты села на самое неудобное место. Ведь здесь есть гамак, кресло-качалка и два удобных кресла.
Саша потерла затылок и потянула носом. Вчера с моря дул сильный ветер. Она быстро вытерла нос рукой. Паола достала из кармана, спрятавшегося в складках нарядного пеньюара, накрахмаленный тканевый платок и протянула Саше. Несмотря на заложенный нос, она почувствовала запах изысканных духов.
– Как вкусно пахнет…
– Эти духи я покупаю в местной парфюмерной лавке, ей больше ста лет. Запах ванили и корицы, а еще бергамот, лимон и апельсин. Какие твои любимые запахи?
– Не знаю, не задумывалась как-то, – пожала Саша плечами.
Паола взяла со стола половинку лимона и поднесла к носу.
– Например, я обожаю запах лимона.
Паола подошла к ряду зеленых вазочек с базиликом и провела рукой по листьям.
– Еще я люблю запах базилика, запах кофе и запах моря… я знаю все свои любимые и нелюбимые запахи.
Магда вернулась с серебряным подносом. Поставила на стол две чашки с коричневым молоком, корзиночку с завернутой в промасленную бумагу фокаччей. Паола поморщилась, Магда словила ее взгляд, ловко убрала бумагу, нарезала желтую, в крупные дырочки фокаччу на узкие полосы и положила на блюдца чашек.
– Это молоко с кофе. Мы называем его caffelatte. Кофе с молоком. Хотя молока здесь больше. Ну что же, приступим.
Паола взяла фокаччу, обмакнула ее в caffelatte, откусила и закатила глаза.
– Это невероятно вкусно, попробуй…
Саша быстро обмакнула, так же быстро поднесла фокаччу ко рту, но Паола остановила ее, прикоснувшись к Сашиному запястью.
– Нет, дорогая, так не пойдет. Давай заново. Не суетись. Итак, обмакни еще раз фокаччу. Хорошо, а теперь очень аккуратно неси ее в рот. Медленно откуси. Теперь очень медленно жуй, почувствуй вкус. Ешь медленно, пожалуйста. Brava.
Саша почувствовала на языке странный новый вкус. Фокачча размякла, стала сладкой, кофейной и молочной одновременно, она нежно таяла во рту.
– А теперь отпей кофе, – приказала Паола.
В кофе-латте плавали масляные круги, и недавно сладкий напиток стал соленым.
– Необычное сочетание, – промычала Саша.
– Этот вкус и есть Лигурия. Соленый, как море, нежный и сладкий, как наши местные цветы.
Паола встала.
– Смотри, какое сегодня красивое море.
«Море как море, синее, как обычно».
– А ты присмотрись, – словно услышав ее мысли, произнесла Паола, – видишь, видишь, ближе к берегу море лазурное, а дальше сапфировое, как мое кольцо, – и Паола сверкнула крупным сапфировым перстнем. – Дальше море совсем белое, оно почти сливается с горизонтом. Море становится небом… – Паола втянула воздух. – Сегодня прекрасный день. Жду тебя после обеда, дорогая, поедем в Камольи.
Саша произнесла вслух: «Камольи». Звучит красиво.
Дорога, первая римская автотрасса с красивым названием Аурелия, петляла влево, вправо, между живописными обрывами, соснами и домиками на вершинах скал. На нее словно жемчужины нанизаны города и бухты. Камольи, Рапалло, Портофино.
Стефано ехал медленно, позволяя обгонять себя загорелым подросткам на мотороллерах.
– Я тоже так летал, когда моложе был, – хмыкал он и улыбался.
Генуя делила Лигурию на Ривьеру-ди-Леванте, ближе к востоку, и Ривьеру-ди-Поненте. Леванте, по которой они ехали прямо сейчас, имела неоднородный ландшафт, а Поненте начиналась широкими песчаными пляжами в Италии и заканчивалась во Франции.
Они доехали до Камольи, и Стефано оставил их возле местного вокзала. Они спустились вниз по длинной лестнице.
– Смотри, такое ты встретишь только в Лигурии, – она остановилась у разноцветного дома.
На бежевых фасадах красовались бордовые завитушки, а на розовых – ставни на тон темней. Из некоторых окон выглядывали девушки в старинных чепчиках и мужчины с рыболовными сетями.
Нарисованные ставни казались настоящими, а персонажи – реальными жителями городка.
Они спустились к крохотному порту, на волнах качались небольшие яхты и разноцветные, потрепанные морем лодки, затянутые рыбачьей сетью. Рядом возился старик. Морщинистые загорелые руки, такое же морщинистое лицо и выцветшие глаза.
Паола следовала дальше, вдоль набережной тянулись кафе и магазинчики, она остановилась у одной вывески с надписью Foccaceria.
– Раз уж сегодня начали фокаччей, ею и продолжим.
Из-за прилавка тесной хлебной лавочки выплыла пышная румяная хозяйка.