— Жаль, Джаред, но мне в этой ягоде понравился только цвет. Как сырое мясо!
На что малец удивил волчьего короля, заявив:
— Да, папа тоже не любит… любил ягоды. Хотя не ел ни рыбы, ни мяса, только угощал гостей. А мне нравится. Бабушка всегда меня угощала.
И опустил нос в тарелку с самым независимым видом. Очень грустным и очень независимым. Бабушка, как помнил волчий король по рассказам Джареда, умерла несколько лет назад и оставалась одним из самых светлых его воспоминаний.
Мидир нахмурился и перегнулся через стол, чтобы похлопать племянника по плечу:
— Как бы то ни было, Джаред, все волки страсть какие разные. Наш главный повар, например, ужасно любит мёд и пытается запихнуть в каждого волка под разными соусами хоть раз в год!
— И чего ему это стоит? — интересовался малец так же холодно, как если бы предмет его не касался.
— Выслушивания массового ворчания! Но Вогану не привыкать, — едва сдержал усмешку, представив реакцию повара на столь неоткормленного волчонка. — А теперь будем есть фигуры. И не забывай, что жертвовать крупными — не всегда добро…
— Конечно! — заерепенился мелкий. — Лучше бить и бить со всех сторон!
— Нет, разумеется! — Мидир в таких беседах выходил из себя быстро. — Просто тактика должна быть разной.
Словесный бой перешел в фигурный, благо прошлая партия была недоиграна. Племянник словно из чистого упрямства двинул пешку, подставляя ее под удар. Волчий король хмыкнул на неосторожность и съел ее. Затем Джаред подставил вторую… Это походило на вредность, но было иным. Мидир просчитал ходы и замер от восхищения: жертва двух фигур дала возможность Джареду мгновенно развить свои позиции и перейти в активное наступление.
Черный король, выточенный из эбена, гордо стоял посередине поля, наблюдая за развернувшимися вокруг него боями. Баталии, стоило признать, разворачивались нешуточные. По крайней мере, настоящий черный король, сам Мидир, наблюдал с большим интересом. Еще пара десятков лет тренировок — и Джаред будет представлять не просто достойного противника, но реальную угрозу для врагов. Насколько эта угроза будет велика, Мидир пока старался не думать, однако воображение все равно рисовало приятную глазу картину. Волчонку недоставало знаний, учителя магии и опытных партнеров, а всем этим его легко мог обеспечить Нижний мир в благой своей части, отчего Мидир все более горячо желал затащить туда племянника.
Партия в итоге закончилась вничью, что произошло в силу единственной причины: Джаред не терпел, когда ему поддавались, предпочитая проиграть и получить новый ценный урок, пренебрегая сладким вкусом победы. Детское упрямство теперь подкидывало Мидиру новые, странные задачи, например, как проиграть так, чтобы поражение не выглядело слишком подстроенным. Племянник был рад как совершенно нормальный ребенок его лет, что внушало надежду. Воспитание Мэрвина, конечно, не перебить ничем, но заставить племянника жить в нормальных условиях еще можно.
Переживший новый прилив сил от довольного вида Джареда, Мидир решил на сей раз не уходить в свои покои, а потому прилично уточнил, можно ли ему тренироваться здесь, а получив в ответ любопытный блеск глаз и строгий кивок, остался.
Выходил за пределы своих покоев волчий король нечасто и только к Джареду, поэтому разминал тело обычными приемами шагов-и-ударов, используя тесноту комнаты себе во благо. Временами он ловил на себе взгляды племянника, то ли осуждающие, то ли восхищенные. За многие столетия движения отточились сами собой. Мидир знал это совершенно точно, поэтому наблюдениям не препятствовал. Он сам, будучи еще волчонком, неоднократно сбегал от прочих своих занятий, чтобы проследить за тренировками начальника замковой стражи или отца.
Киринн напоминал в движении ожившую бронированную башню: в полном доспехе, тяжелый латник с мечом и щитом выглядел завораживающе. Смотреть разве что нужно было издалека, вблизи для среднего принца Мидира выходило громко и страшно — живые башни не должны существовать в мире ши. Киринн, конечно, был волком, хотя и белым, вполне настоящим, восхитительным. Мидир мимоходом пожалел, что у Джареда не было подобного учителя, и даже прикинул, кому можно будет доверить обучение племянника.
Тренировки отца, когда удавалось их застать, больше походили на всепоглощающую ярость огня. Любимая пика стремилась дотянуться до воображаемого противника из любого положения, пронзала и колола, выскальзывала и рассекала воздух, отпущенная на волю только затем, чтобы опять вернуться в хозяйские карающие руки. Отец, Джаретт, обычно разминался в полночь или до рассвета, в то время, когда волчатам полагалось спать, но иногда Мидиру удавалось подсторожить даже настоящее представление: когда в смертельно-шутливом бою сходились тяжелая башня и всепожирающее пламя.
Мидир еще в том своем возрасте мечтал схватиться с настоящим противником, чтобы использовать что-то из подсмотренного. Теперь он вырос, схватки давно перестали быть для него чем-то красивым, превратившись, за редким исключением, в рутину. Однако сейчас, краем глаза замечая завороженно глядящего на него Джареда, Мидир вспоминал и впервые за долгие века вкладывал в каждое движение позабытый артистизм, чтобы простая тренировка напоминала смертельно красивый танец, где плавные повороты сменялись неуловимо резкими движениями и неожиданными остановками. Нужно было лишь дать восстановившимся мышцам вспомнить старую науку, вколоченную сначала палками и железом, а потом столетиями тренировок.
Как Джаред ни пытался скрыть, он остался в восторге и явно возжелал научиться чему-то такому сам. Тень Мэрвина еще будто бы возвышалась над плечом племянника, поэтому на прямое приглашение к тренировкам он ответил отказом, впрочем, не окончательным. В Верхнем мире или в Нижнем, ши или человеческий ребенок, Джаред уже проявлял хорошие способности переговорщика. Поэтому Мидир ушел из его комнаты скорее обнадеженным, чем недовольным.
Дни потекли один за другим, отсчитанные клепсидрой, перелились из верхней чаши в нижнюю, капали секундами и сочились часами, а Мидир восстанавливал силы, тренировался, играл в фидхелл, благодарил Лейлу за гостеприимство и спал.
Спустя неделю Мидир решил, что он готов, и дал себе отдохнуть от души. Лейла всегда тщательно следила за его настроением и оставалась лишь тогда, когда ощущала его желание. Впрочем, Лугнасад у них продолжался почти каждую ночь, Мидир не уставал шептать рыжеволосой прелестнице не только о ее красоте, но и о том, как он ценит ее помощь и доброту. Лейла, чувственная, нежная, добрая, вновь и вновь дарила себя, залечивая раны Мидира — как телесные, так и душевные. А что иногда шептала «Фелан», так это волчьего короля, признаться, только радовало. Пламя страсти освещало ночи, Мидир был изобретателен и пылок, обласканная и очень счастливая Лейла сверкала глазами, Джаред делал вид, будто ничего не замечает, Тикки все больше злилась…
Мидир видел этот пылающий костер, но, признаться, не догадывался, во что он может вылиться.
Проснулся Мидир оттого, что его целовали. Неопытно, но старательно. Незнакомая рука скользнула под одежду, девичья, едва обозначившаяся грудь терлась о его тело. Заснул он не так давно, Лейла все поняла без слов и не приходила, не нарушала покой отдыхающего накануне сражения воина, мужчины и волка.
— Тикки! — яростно схватил девчонку за руку.
— Не отталкивай меня, фейри! — сумасшедшим шепотом зачастила Тикки. Глаза светились в полутьме, распущенные темно-рыжие волосы ковром закрывали весь мир. — Ты не можешь меня оттолкнуть! Разве ты не видишь, что именно я нужна тебе, фейри!
Во-первых, ее ошибкой было то, что она назвала Мидира «фейри». Во-вторых, для близости нужно обоюдное стремление двоих. Пусть Тикки выглядела вполне созревшей и жаждала его, у Мидира не было никакого желания общаться с малолеткой ни словами, ни жестами, ни делами. В-третьих, он вполне осознавал, что стояло за этой горячностью, страстью и просьбой.
— Ты сам говорил, женщин бить нельзя! Я стану женщиной, и можешь бить меня — я не обижусь!
От хода мысли этой малолетней интриганки Мидир на миг остолбенел: перевернула его слова она знатно! Вертихвостка, опять поняв даже его молчание в нужную для себя сторону, прижалась еще сильнее.
— Я не хочу тебя, Тикки, — Мидир вскочил, сбрасывая с себя полураздетую прилипчивую девчонку. — И я не взял бы тебя в Нижний и не поделился силой, даже если бы ты отдала мне свою невинность. Ты бы лучше сначала изучила законы фейри, а потом навязывалась. Выйди отсюда, сделай благое дело и соблюдай вид, что ты не заходила.
— Ты пожалеешь, — прошипела Тикки, зло сверкая глазами и сжимая кулаки. — Ты очень пожалеешь!
— Вон отсюда!
Мидир в который раз действительно пожалел, что пообещал племяннику не вредить этой девчонке. Поэтому пренебрег новыми угрозами, молча вышвырнул ее в коридор, притворил магически дверь и улегся досыпать.
Птицы чирикали за окном, утреннее солнце расчерчивало дорогие янтарные руны, уложенные когда-то по настоянию Мидира, а по-осеннему золотые листья ольхи шевелились без ветра под белесо-голубым небом.
Что-то было вновь не так — знакомая магия колыхала воздух Верхнего мира.
— Дядя, — тихо позвал Джаред из коридора.
— Да какой я тебе дядя, ребенок?
Мидир спросонья не узнал голос, а потом спохватился, но поздно: Джаред уже замкнулся и приготовился замораживать взглядом птиц в полете, не меньше.
— То есть, да, Джаред, что ты хотел? — тяжкий вздох Мидира растопил ледяное непримиримое молчание сильнее, чем могли бы извинения.
Хотя Мидир все равно бы не извинился, он никогда не извинялся. В этом состояло одно из правил королевской семьи, которые соблюдались им, независимо от того, присматривал за ним Джаретт Великолепный, не менее великолепный старший брат, ныне оба покойные, или нет.
Джаред-младший иногда сильно напоминал их обоих.
Уж не пришел ли извиняться за Тикки?
— Я хотел узнать, как долго мне нужно будет погостить, — Джаред всячески подчеркнул это слово голосом, — в Нижнем мире, чтобы полностью овладеть азами доступной мне магии?