Тут странное ощущение захлестнуло Джареда: боль свернулась лишь в сердце. Он пошевелил руками и ногами, попрыгал, пощупал ребра, недоверчиво потрогал нос, щеку, висок — ничего не болело. Совсем ничего! Даже перестал тянуть локоть, плохо заживший после давнего перелома, и сколотый зуб ощущался целым. Джаред ощупал языком обе челюсти и нигде не нашел привычных неровностей. Болеть не будет, это хорошо. Но и свистеть не выйдет. Правда, дома свистеть все равно было неприлично, и он свистел всегда в одиночестве…
Джаред повздыхал о непонятном состоянии, пользуясь им как предлогом отвлечься от тягостных мыслей. Он затянул потуже затейливый пояс с золотыми нашивками, за который знакомые ему девчонки отдали бы полжизни, одернул верхний, расшитый тесьмой хангерок, поправил складки на нижней лейне, перевязал завязки плаща, пригладил волосы — и рассмеялся до слез от собственной, въевшейся в душу аккуратности.
Глава 2. Ложная истина
Мидир двигался вперед уже не по зову крови, а по зову мести: если чудом обретенный племянник был прав, у волчьего короля имелись все шансы дознаться истины. По крайней мере понять, зачем и во имя каких идей люди лишили жизни его брата.
Озлобленные селяне вполне могли свести и Джареда в могилу. Каково сейчас самому Джареду, Мидир понимал прекрасно, слишком хорошо помня острое ощущение одиночества, настигшее его, когда он сам остался без родителей.
Чутье развернуло след волчонка и быстро привело его к дому, стоявшему в глубине леса, в таком месте, которое понравилось бы любому благому ши: полянку со всех сторон обступали ели и сосны, мягко пружинила опавшая хвоя, еловые ветки скрадывали звуки леса. В центре поляны бил родник, даря малахитовую, весеннюю свежесть траве, а потому впечатление создавалось совершенно идиллическое.
Правда, совершенство природы портили человеческие руки, вернее, то, что они не делали: вокруг во множестве разбросаны предметы обихода, как будто хозяин вспоминал о работе, не завершал и бросал на том месте, где захотел или где забыл.
Возле крыльца стоял таз, наполненный водой и протухшим уже бельем, около поленницы лежал покрывшийся ржой топор, сами дрова валялись как попало, а чуть ниже по течению вода переливалась через горку глиняных тарелок с белыми остатками костей.
А у журчащего ключа спиной к Мидиру скрючился мужчина, нервно теребя обрывки бумаги и бормоча что-то неразборчиво. Волчий король бесшумно подобрался ближе.
— Нет-нет-нет, так неправильно! Это не должно было произойти… Мы столько раз говорили, неужели он не мог запомнить? Я повторял ему и повторял, говорил же — не надо смеяться, боги не любят смех, ты сам как бог, не надо, не гневи его, не показывай себя, зачем ты смеешься, вот ты и мертв, Мэрвин! Неправильно, все неверно!
Мужчина закашлялся смехом и опустил бумаги в воду. Мидир вздрогнул — бумага дорого ценилась во всех мирах, особенно та, на которой было что-то написано.
— Это должна была быть твоя книга! — плаксиво всхлипнул мужчина. — Что же делать? Что же мне делать? Никто не знает, где правда… узнают, они узнают, когда Мэрвин станет бессмертным! Да-да, он и есть бессмертный, это ошибка, этот мальчишка ошибся… Прекрасно-прекрасно-прекрасно!
Он захлопал в ладоши, одобряя собственную придумку, еще раз ополоснул в воде листы и принялся водить по ним пальцем.
— Так и запишем, так и запишем: «Он воскрес»! Хи-хи-хи-хи-хи, — он потер руки. — Мэрвин будет жить во всем, он говорил, что все связано. Вот пусть и связывает!
Мидир на мгновение усомнился: неужели это и есть друг его брата? Но тот словно поспешил развеять его сомнения, прошептав:
— Я, Хендрик, напишу так, как должно быть. Так и будет. Нет-нет-нет-нет, не надо меня беспокоить! — человек не обернулся, но словно почуял шаги ши. — Я еще могу его спасти! Искупить свой страшный грех! Самое главное — написать! Они не понимают, не понимают! Люди-и-и! Послушайте меня!
— Чего не понимают люди? — мягко спросил Мидир.
Хендрик задрожал всем телом и обернулся, впился взглядом — словно Джаред, веря и не веря — а затем упал навзничь, распластавшись на старой хвое.
— Я знал! Я знал! Мальчишка пытался меня обмануть, он не достоин, а ты все-таки бог, Мэрвин, все-таки бог! Я знал! Месяц — не так красиво, но мы исправим! Мы все исправим, главное, ты вернулся, ты бог настоящий, бессмертный! Я знал, я знал, что все получится!
— Что должно было получиться?
Новый шаг Мидира — Хендрика затрясло, и он запричитал с новой силой:
— Это я сказал, это я! Ты должен был стать нашим, земным богом. Ты говорил, говорил, что больше не хочешь творить чудеса! Но нет, нельзя быть богом без чудес, и я вынудил тебя! Я убил тебя — и я тебя спас!
Теперь как громом пораженный замер сам Мидир.
— Погоди-ка, человече. Ты сказал, что меня нужно было убить?
— Конечно, — Хендрик заерзал в пыли, — конечно-конечно! Это я! Это все благодаря мне ты навсегда останешься в этом мире!
Крикливый голос сорвался на последней фразе.
Мидир замер. Поднял голову к кронам сосен и елей. Прислушался к шелесту леса и крикам птиц. Закрыл глаза.
Ветер шумел ветвями, тихонько, недоступно для человеческого слуха ронял отжившие иглы на землю, где они послужат ковром и почвой для новой жизни. Где они переродятся в иное через несколько зим. Где природа совершит свой естественный круг… Все будет как раньше, кроме его брата.
Ветер задул осенним холодом, растрепал волосы ледяными пальцами, забрался за ворот, вытянул тепло. Запах близкой воды, неопрятного жилья, огня, дыма и сумасшествия драл горло. Хотелось уйти от всего этого, забыть, вернуться в то мгновение, где брат был рядом… Вот так и уходят в сон-жизнь, да только нет у него этой роскоши забвения.
Мэрвин умер потому, что какой-то безумец задумал сделать его настоящим богом. Мэрвин умер потому, что умел, но не хотел колдовать. Мэрвин умер потому, что ему стыдно было оставаться черным волком, жить своей природой и соглашаться с естественным ходом вещей. Мэрвин умер потому, что был и оставался Мэрвином, воплощением порядка в хаотичном мире.
— Откуда ты знал, — Мидир перевел дух и посмотрел на червя в облике человека, распластавшегося у ног. — Как ты мог знать, что я вернусь?
— О, я слышал, я слышал про чудеса иных богов! В народе полно преданий, но они не знали, что ты бессмертный, а мне ты сказал, со мной ты был другом! Но как-то очень по-настоящему умер, — голос вновь скатился до плаксивого. — Я не ожидал, что ты меня бросишь, я перестал помнить об остальном, хотел только сказать тебе, что нужно обязательно воскреснуть! И сказать остальным тоже, а то они не знают, что ты настоящий бог. У тебя много друзей.
— Друзей у Мэрвина много, — медленно произнес Мидир. — Неужели все такие преданные, как и ты?
— Я самый преданный изо всех твоих друзей!
— Напомни-ка их имена.
— Я не помню, — замотал головой Хендрик и взвыл: — Я все забы-ы-ыл! Я ничего не помню, кроме того, что ты должен прийти.
— А зачем вы убили жену? Она всего лишь женщина, пусть сильная духом, но слабая телом.
— Я ничего не говорил про жену! Я говорил только про твое бессмертие! — Хендрик закивал куда-то в пыль. — Их было много, но я был самым первым, Мэрвин, пожалуйста, я умоляю тебя о спасении, о бессмертии, которое было даровано тебе! Подари его мне!
— Это успеется, — Мидир присел на корточки. — Посмотри на меня внимательно, человече.
Хендрик кинулся вперед, присматриваясь изо всех сил. Мидир выпустил когти, придерживая его рвение. Черные, дюймовые — они уперлись в худую, грязную человеческую грудь.
— Не подходи ко мне, Хендрик. Слушай меня внимательно. Я. Не. Мервин. Он не вернется из-за Грани. Ты убил своего друга и его жену.
Очень хотелось полоснуть по худому горлу, по которому туда-сюда ходил кадык. Но Хендрик, кажется, не понимал, что натворил.
— Из-за тебя убили Мэрвина. Из-за тебя убили его жену. Ты не спас его — ты убил того, кто мог стать вашим спасением. Ты убил того единственного, кого я любил.
Хендрик, жадно вглядывающийся в волчьего короля, словно что-то прочитал в его дрогнувшем лице. Человек закричал тоненько и рванулся вперед, напарываясь на когти. Но не умирал. Валялся в ногах, хрипел, булькал кровью, но не умирал.
Мидир полоснул по тощей желтой шее и отбросил труп подальше ручья. Щёлкнул пальцами — и ближайшая ель понятливо шевельнулась в ответ, поднялась из земли, отряхивая корни, прошлась по поляне — и опустилась на тело, скрывая его в мягкой влажной земле.
Жаль было поляну в добром лесу, испоганенную присутствием этого человека, да времени, потерянного впустую.
Что-то творилось в землях людей, что-то, толкающее их на необдуманные и безумные поступки. И он выяснит, что именно.
Насколько бы ни был Хендрик виновен в гибели Мэрвина, охотников за Джаредом послал не он. Только кто-то очень богатый и властный мог организовать большую охоту на одного маленького мальчика. Мидир давно не играл в кости и не верил в совпадения: загонщик должен был представлять, кого он хочет получить. На ум приходил единственный довод, почему живой Джаред так высоко оценивался: за него обещал награду кто-то, кто знает силу полукровки, которая пока тихо спит. Разбудить ее можно легко, особенно если знать как, затем набросить поводок, и тогда Джаред и правда станет орудием в чужих руках. Не только Мидир мог подтолкнуть Джареда к обращению. Это мог сделать даже сам Джаред. Конечно же, Мэрвин. Странно, что этого не произошло до сих пор. Похоже, мальчик не одну неделю провел в лесу, питаясь чем придется. Конечно, ягод и грибов в конце лета достаточно, но все же на них не пожируешь.
Видимо, подросток держал себя в такой строгости, что просто не мог позволить себе ничего из того, что толкнуло бы его в иной образ, в ипостась зверя. А ведь один заяц — и все могло сложиться иначе, сделай он это в порыве ярости и боли.
Случаи приручения полукровок людьми, конечно же, были редки. В Верхнем мире они старились и умирали как люди, пусть более одаренные, красивые и сильные, но — люди. По большей части Нижний мир не знал о своих потерянных детях, но если связь с Домом у них оставалась, их спасали, если еще можно было спасти. И уж тем более Мидир не мог допустить потери единственного родного племянника, того, кто мог бы занять место Мэрвина в опустевшей душе и пополнить их королевскую семью в Нижнем мире. Уговорить бы уйти!