— Почему же?
— У него была встреча. С кем-то еще.
— С кем?
— Он не сказал. Я сообщил бы сказал вам, если бы знал. Он не сказал. Но у него была назначена встреча. Там, внизу. Он сказал мне.
Зазвонил телефон.
Когда Аллейн снял трубку, его охватило знакомое ощущение: полная тишина, нарушаемая отдаленным и глухим стуком закрывшейся двери, намеком на пространство и пустоту. Он совсем не удивился, когда густой голос спросил:
— Это не мистер Аллейн?
— Это он, отец.
— Сегодня утром вы упомянули, где вас можно будет найти. Вы сейчас один?
— Нет.
— Нет. Что ж, мы больше ничего в таком случае не скажем. Я позвонил вам, мистер Аллейн, прежде чем кому-то еще, в связи с одним возникшим делом. Может, это пустяк, а может, совсем наоборот.
— Да?
— Если я не очень вас затрудняю, я был бы очень обязан, если бы вы любезно заглянули в базилику.
— Разумеется. Это?..
— Ну, может, и так, а может, и нет. И, признаться, мне бы не хотелось вызывать к себе толпу полиции, если потом окажется, что это крыса.
— Крыса, отец Дэнис?
— Или крысы. Скорее последнее. Учитывая силу.
— Силу, вы сказали?
— Сказал. Силу запаха.
— Я буду у вас, — сказал Аллейн, — через пятнадцать минут.
Чемоданчик с профессиональным снаряжением для обследования места убийства стоял в гардеробе. Он взял его с собой.
Глава 8. Возвращение Себастьяна Мейлера
После захода солнца церковь Сан-Томмазо в Палларии выглядела по-другому. Ее фасад как будто потемнел, а окна лишь слегка светились изнутри. Тень совсем поглотила вход, где Виолетта проклинала Себастьяна Мейлера, двери были закрыты.
Аллейн недоумевал, как он попадет внутрь, когда из тени вышел отец Дэнис.
— Добрый вечер, и да благословит вас Господь, — произнес он.
Открыл маленькую дверь-калитку в монументальных дверях и вошел первым.
В темноте запах ладана и горячих свечей казался более ощутимым. Маленькие огненные язычки пламени неподвижно застыли перед святыми. Над главным алтарем светилась лампада рубинового цвета. Это было целиком заполненное изнутри пространство. Позитивное пространство.
Из ризницы вышел брат Доминик, и они проследовали в притвор с его задернутыми тканью киосками. Там горел свет и было душновато.
— Очень похоже, что я зря вас сюда вызвал, а вы, может, еще и не ели, — сказал отец Дэнис. — Могу сказать, что это было сделано с ведома моего настоятеля.
— Я полностью к вашим услугам, отец.
— Спасибо, сын мой. Подобные неприятности бывали у нас и прежде, понимаете, из-за раскопок и всего такого. Неприятности с крысами. Хотя брат Доминик здорово на них ополчился, и мы верили, что вывели их. И какими дураками показались бы мы, если б побеспокоили синьора Бергарми и его людей, которые заняты своей работой.
— Взглянем на то место, где, как вам кажется, что-то неладно.
— Взглянем? Скорее, понюхаем. Но идемте, идемте.
Аллейну, в третий раз предпринимавшему это путешествие вниз, показалось, что из-за тишины оно самое странное изо всех, что ему когда-либо доводилось предпринимать. Монах, послушник и он сам спускаются, образно выражаясь, вдоль вертикального сечения прошлого.
Когда они добрались до крытых галерей второго уровня, брат Доминик, который до сих пор не произнес ни слова, включил флуоресцентные лампы, и вновь Аполлон и Меркурий явили свою застывшую живость.
Вниз по винтовой железной лестнице спускались владельцы двух пар сандалий и пара кожаных туфель, сопровождаемые нарастающим шумом текущей воды. Нижний уровень и поворот направо. Здесь Кеннет Дорн расстался с Себастьяном Мейлером. Слева от них лежала маленькая прихожая перед митреумом. Впереди — свет загорелся — виднелись саркофаг и огражденный колодец.
Они подошли к ним.
Крышку на место не положили. Она стояла на боку, прислоненная к пустому каменному гробу, куда в спешке прятали Виолетту.
Отец Дэнис тронул Аллейна за руку.
— Здесь, — сказал он, и они остановились.
— Да, — согласился Аллейн.
Запах заявлял о себе: сладковатый, невыносимый, безошибочно узнаваемый.
Аллейн один прошел вперед, наклонился над верхней рейкой ограждения, где нашел кусочек ткани, и посмотрел в колодец, светя фонариком, который дали ему монахи.
Он выхватил стены, сужающиеся под резким углом перспективы, и неопределенную тьму на дне.
— Недавно, — сказал Аллейн, — когда я смотрел вниз, там что-то сверкнуло. Я решил, что это случайный отблеск света на движущемся потоке.
— Могло быть и так.
— А что там… внизу?
— Остатки каменной решетки. Такой же старой, — сказал отец Дэнис, — как само это место. То есть семнадцать столетий. Мы опустили фонарь и ничего важного не увидели, но там и слишком глубоко для этого.
— Решетка расположена над поверхностью потока?
— Да. В нескольких дюймах над нижним по течению краем колодца. И там только остатки. Можно сказать, фрагмент.
— Могло что-то приплыть с потоком и застрять там?
— В истории этого места такие случаи неизвестны. Вода чистая. Время от времени мы опускаем туда маленькую жестянку и берем образец воды для исследования. Никогда не было и намека на ее загрязнение.
— Туда можно спуститься?
— Ну, как…
— По-моему, я вижу опоры для ног и… да…
Заговорил брат Доминик.
— Можно, — сказал он.
— Там есть железные крюки?
— Есть.
— Они наверняка проржавели насквозь, — предостерег отец Дэнис, — и при малейшем прикосновении выпадают, как старые зубы.
— У вас есть веревка, отец?
— Конечно, мы держим их тут для раскопок. Вы же не хотите…
— Я спущусь вниз, если вы мне поможете.
— Доминик, принеси-ка веревку.
— И головной фонарь и комбинезон, — перечислил брат Доминик, глядя на безупречный костюм Аллейна. — Все это у нас есть. Я принесу, отец.
— Хорошо.
— Здесь вредно стоять, — сказал отец Дэнис, когда брат Доминик ушел. — Давайте пока отойдем.
Они вошли в митреум. Отец Дэнис включил свет, который использовали в часы посещения туристами. Алтарь засиял. В дальнем конце помещения, подсвеченный сзади, таращился в никуда пустыми глазами божок. Мужчины сели на одну из каменных скамей, на которых во втором веке сидели, изнуренные испытаниями, те, кто проходил обряд посвящения, и на их бледных лицах играли отсветы горевшего на алтаре огня.
Аллейну захотелось узнать у отца Дэниса, что тот думает о культе Митры, но когда повернулся к нему, то увидел, что монах ушел в себя. Он сидел, сложив руки и шевеля губами.
Аллейн выждал минуту, а потом, заслышав в крытой аркаде шлепанье сандалий возвращавшегося брата Доминика, быстро вышел через проем позади божества. Это был проход, по которому он и Ван дер Вегели покинули святилище.
Дважды свернув направо, он снова оказался около колодца, и там — с веревками, старомодным головным фонарем, каким пользуются шахтеры, рабочим комбинезоном и своеобразной шерстяной шапочкой — стоял брат Доминик.
— Я признателен вам, брат Доминик, — сказал Аллейн.
— Переодевайтесь.
Аллейн повиновался. Брат Доминик суетился вокруг него. Закрепил головную лампу и сноровисто обвязал Аллейна веревкой вокруг груди и пропустил свободный конец под мышками.
Аллейн переложил микроскопическую фотокамеру из своего служебного чемоданчика в карман комбинезона. Оглядевшись, брат Доминик попросил Аллейна помочь ему прислонить крышку саркофага к его емкости под правильным углом. Она была тяжеленной, но брат Доминик обладал большой силой и справился с ней без труда. Он дважды обернул свободный конец веревки вокруг крышки, перекрещивая ее, как это делают матросы, когда им нужно спустить с корабля тяжелый груз.
— Мы и без того выдержали бы ваш вес, — произнес он. — Но так лучше. Где отец?
— В святилище. Молится, думаю.
— Это на него похоже.
— А вот и он.
Отец Дэнис вернулся встревоженным.
— Надеюсь, мы правильно поступаем, — проговорил он. — Ты уверен, Доминик, что это безопасно?
— Уверен, отец.
— Мистер Аллейн, вы позволите мне закрыть… носовым платком ваше… а?
Он с озабоченным видом потоптался рядом и в конце концов все же завязал Аллейну нос и рот своим большим хлопчатобумажным носовым платком.
Доминиканцы засучили рукава, поплевали на ладони и взялись за веревку, брат Доминик у крышки саркофага со стороны Аллейна, а отец Дэнис на дальнем краю, рядом с поворотом.
— Отлично, — сказал Аллейн. — Надеюсь, я не доставлю вам хлопот. Ну, я пошел.
— Благослови вас Бог, — деловито откликнулись они.
Аллейн еще раз осмотрел стену. Железные крюки уходили вниз приблизительно через равные интервалы по обе стороны от угла. Размеры самого колодца составляли шесть футов на три. Аллейн пролез под нижней рейкой, обошел угол, держась спиной к отверстию, опустился на четвереньки, сильнее опираясь на предплечья, осторожно сдвинулся назад, к краю колодца, и пошарил внизу правой ногой.
— Полегче, полегче, — сказали доминиканцы.
Он посмотрел вверх, перемещая взгляд с обутых в сандалии ног брата Доминика на его рясу и ирландское лицо с широким ртом.
— Я держу вас, — сказал брат Доминик и в подтверждение немного натянул веревку.
Правая нога Аллейна нащупала крюк и встала на него. Аллейн нажал на крюк, проверяя его, и мало-помалу стал опускаться. Услышал скрежет скребущего по камню железа и почувствовал слабое движение под ногой, но крюк выдержал его вес.
— Вроде бы нормально, — сказал он сквозь платок отца Дэниса.
Вверх он больше не смотрел. По очереди, сначала правой, а потом — левой рукой отпустил край колодца и ухватился за крюки. Один из них наклонился, дрогнул и со скрежетом покинул свое многовековое гнездо. Он остался у Аллейна в руке, и суперинтендант разжал пальцы. Летел крюк, как показалось, очень долго, прежде чем Аллейн услышал, как тот упал в воду. Теперь, кроме одной руки и ног, его держала только веревка. Он продолжил спуск. Аллейн почти тыкался лицом в угол колодца и должен был следить, как бы не удариться о камень головной лампой. Она отбрасывала круг света, который делал четкой и близкой изъеденную временем поверхность камня. Оттенки цвета, неровности и колонии каких-то мельчайших лишайников уходили вверх сквозь свет, пока сам он осторожно опускался вниз.