Аллейн встал, как и Вальдарно, который поклонился с отменной учтивостью. Он произнес лишь: «Дамы и господа» — и указал им их места.
Леди Брейсли, одетая, с чрезмерно развитым чувством случая, в черное, проигнорировала это приглашение. Она направилась к Вальдарно и протянула руку, как для поцелуя. Он ее взял и поцеловал свой большой палец.
— Баронесса, — проговорил он.
— Слишком ужасно, — пожаловалась леди Брейсли. — Я не могу в это поверить. Во все это. Просто не могу поверить…
— К сожалению, это правда. Прошу вас! Садитесь.
Полицейский поспешно подтолкнул стул сзади под колени леди Брейсли. Она резко села, пристально посмотрела на Вальдарно и медленно покачала головой. Остальные с беспокойством наблюдали за ней. Ван дер Вегели обменялись быстрыми, недоверчивыми взглядами. Кеннет что-то недовольно буркнул.
Бергарми закончил отдавать приказы по телефону и уселся на небольшом расстоянии от письменного стола начальства.
— Не станем ждать, пока соберется все общество, — начал Вальдарно. Он важно объяснил, что в обычных условиях и по правилам такую беседу провел бы его заместитель, но так как потребовался бы переводчик, он решил провести ее лично.
Аллейн подумал, что это отклонение от установленного порядка сэкономило не так уж много времени, поскольку комиссар постоянно прерывался, дабы перевести на итальянский, на котором вел записи Бергарми.
События, так тщательно исследованные ранее, снова были исследованы, и ничего нового не появилось, если не считать нарастающего нетерпения и беспокойства части присутствующих. Когда Кеннет попытался протестовать, ему холодно напомнили, что с обнаружением тела Мейлера все они оказались вовлечены в это дело гораздо глубже. Кеннет и его тетка, судя по их виду, перепугались и умолкли.
Комиссар величественно повествовал дальше. Он добрался до ухода из митреума, когда Грант, который все больше и явно терял терпение, вдруг перебил его:
— Послушайте, мне очень жаль, но я просто не вижу смысла во всем этом повторении. Наверняка теперь ясно, что был ли звук, который мы слышали, произведен этой дурацкой крышкой или нет, совершенно невозможно, чтобы этого человека убил барон, баронесса, Аллейн, мисс Джейсон или я. Я полагаю, что идею о заговоре вы не рассматриваете, и если так, у вас есть неоспоримое доказательство того, что никто из нас ни на минуту не оставался один на протяжении всей экскурсии.
— Может, и так, синьор Грант. Тем не менее показания нужно взять…
— Хорошо, уважаемый, хорошо. Их взяли. И с чем мы остались, бога ради?
Он посмотрел на Аллейна, который в ответ поднял бровь и едва заметно покачал головой.
— Мы остались, — повысил голос Грант, — насколько известно группе, с тремя подозреваемыми. Леди Брейсли в атриуме. Простите, леди Брейсли, но вы там были, и, уверен, никто не думает, что вы его покидали. Дорн…
— Нет! — прошептал Кеннет. — Нет! Как вы смеете. Как смеете!
— …Дорн, поднимающийся наверх — в одиночку.
— …и кто еще… кто еще? Продолжайте. Кто еще?
— …и майор Свит, который, похоже, непомерно долго добирается на эту встречу…
— Вот, — быстро подхватил Кеннет. — Вот! Видите? Что я всегда говорил. Я говорил…
— И одному Богу известно, кто из посторонних, — закончил Грант. — Насколько я понимаю, у вас нет неопровержимого доказательства, что кто-то совершенно посторонний не подкарауливал внизу Мейлера, убил его и скрылся. Это все. Я высказался не по порядку и не жалею об этом.
Вальдарно начал: «Мистер Грант, я должен настоять…», когда зазвонил его телефон. Он сердито дал знак Бергарми, и тот снял трубку. На другом конце потоком полился итальянский. Бергарми восклицал и спрашивал так быстро, что Аллейн мог разобрать только его слова. Он понял что-то вроде «…недопустимая некомпетентность. Немедленно. Все вы. Слышите меня! Все!» Со стуком бросив трубку на аппарат, Бергарми повернулся к своему начальнику.
— Они его упустили, — сказал он. — Болваны! Идиоты! Дураки! Он от них ускользнул.
— Векки?
— Векки! Нет, синьор комиссар, нет. Свит. Майор Свит.
Глава 9. Смерть поутру
Он оторвался от них в бушующей толпе.
После ухода Аллейна накануне днем он начал наблюдать из-за оконных жалюзи за человеком внизу на улице. Этот человек сменялся трижды, вторым был низенький, смуглый тип в зеленой шляпе. Свит не был уверен, полицейские ли это агенты или шпионы, нанятые Джованни. Последние были бы намного опаснее.
Он поел в номере, сказавшись нездоровым, а для верности подкрепился еще и виски, хотя с наступлением вечера принял уже больше, чем способно выдержать большинство людей.
В какой-то момент, отвлекшись от улицы, майор устроил в пепельнице крохотный костер из бумажек. Два листка побольше он разорвал на мелкие кусочки и спустил в унитаз в туалете на другой стороне лестничной площадки. Но вообще-то он никогда не держал при себе много по-настоящему уличающих документов, да и от тех скоро избавился.
Когда стемнело, майор не включил свет и продолжил наблюдение. Мужчина в зеленой шляпе нисколько не старался остаться незаметным. Зачастую он смотрел прямо на окно, так что у Свита, хотя он и знал, что это невозможно, создавалось впечатление, будто они глядят друг другу в глаза. Прибывший ему на смену приехал на мотоцикле, и агент прямо указал ему на окно майора.
Туалет находился в конце лестничной площадки. Свит встал на сиденье унитаза и посмотрел в окошко сквозь щели жалюзи. Да, кто бы сомневался — еще один человек следил за задним двором гостиницы.
Спустившись с сиденья, Свит увидел, что оставил на нем след обувного крема. Он всегда тщательно ухаживал за своей обувью, обращая внимание и на свод подошвы. Он вытер следы.
Если там внизу полицейские, значит, Аллейн сообщил полиции, и они решили держать его под наблюдением. А если, как сказал Аллейн, Джованни арестован? Он все равно мог договориться о слежке. И если он это сделал, дела совсем плохи.
В одиннадцать часов он все еще сам следил и находился под наблюдением. В пять минут двенадцатого на лестничной площадке настойчиво зазвонил телефон. Майор услышал, как мужчина в соседней комнате заворчал и вышел. Как Свит и ожидал, раздался сильный удар в его дверь, потом захлопнулась дверь рядом. Он пошел к телефону. Звонил говоривший на примитивном английском сотрудник вице-комиссара полиции Бергарми. Путешественников просят собраться завтра утром в управлении, где их официально допросят. В 10.30.
Майор выждал две или три секунды. Трубка скользила в его руке.
— Чудненько, — сказал он. — Это можно.
— Прошу прощения, синьор, что вы сказали?
— Я там буду.
— Спасибо.
— Подождите минутку. Постойте. Вы нашли Мейлера?
Пауза. Совещание по-итальянски.
— Алло? Вы слышите?
— Да, синьор, Мейлера нашли.
— О.
— Нашли его тело. Его убили.
Надо было что-то сказать. Не следовало вешать трубку без единого слова. Теперь уж слишком поздно.
Он лежал на кровати и пытался думать. Шли часы, и периодически майор задремывал, но всегда, вздрогнув, просыпался и вставал посмотреть на улицу. На Рим опустилось тихое спокойствие предрассветных часов, а потом, с первыми лучами солнца, постепенно вернулся шум транспорта. Скоро началось и движение в гостинице.
В восемь часов в коридоре послышалось гудение пылесоса. Майор встал, побрился, уложил маленькую сумку со всем необходимым для ночлега, а затем сел, глядя в никуда и не в состоянии связно мыслить.
В 9.30 началась крупнейшая студенческая демонстрация года. Местом сбора была пьяцца Навона, но по мере нарастания беспорядков толпа вышла за ее пределы и потекла бурным потоком по узкой улице под окнами. Шайка юнцов пробежала по ней, толкая и сдвигая в стороны припаркованные автомобили. Майору видны были бритые головы подстрекателей в этой толпе. Он лихорадочно засобирался. По-прежнему поглядывая на улицу, он натянул пальто. В кармане лежал шарф. Он замотал им шею, прикрыв рот. Затем достал твидовую шляпу, которую не надевал со дня приезда. Проверил, на месте ли в карманах паспорт и деньги, и взял сумку с принадлежностями для ночлега. На улице уже шумели вовсю. Группа студентов толпилась вокруг мотоцикла наблюдателя. Парни открыли бензобак и подожгли топливо. Шестеро или семеро из них окружили мужчину. Завязалась драка.
Майор слышал, как открывались в других номерах окна и раздавались голоса.
Лестничная площадка и лестница опустели.
Когда он вышел на улицу, мотоцикл был объят пламенем. Толпа подхватила владельца. Он вырывался, увидел Свита и закричал.
Свит бросился бежать. Его швыряли и толкали из стороны в сторону, и в конечном счете он попал в общую массу людей, двигавшихся по улице в сторону большой магистрали. Там он пустился наутек и бежал среди безучастной к нему толпы, пока не задохнулся.
На одном из перекрестков образовался затор. Майор увидел свободное такси, добрался до него, распахнул дверь и упал на сиденье. Водитель злобно закричал на Свита. Тот достал бумажник и показал бумажку в десять тысяч лир:
— Stazione!
Движение возобновилось, и автомашины сзади оглушительно загудели. Водитель жестом показал, что вроде бы отказывается, но потом тронулся в общем потоке, по-прежнему что-то неразборчиво выкрикивая.
Затем Свит услышал сирену.
Где-то сзади ехала полицейская машина, но водители уступали ей дорогу. Свит и водитель встретились взглядом в зеркале заднего вида. Свит обоими кулаками забарабанил по спине водителя.
— Вперед! — завопил он. — Вперед!
Такси, визжа тормозами, остановилось. Полицейский автомобиль поравнялся с ним, и Свит выскочил через противоположную дверь.
Мгновение он виднелся в транспортном потоке: хорошо одетый мужчина в английском пальто и твидовой шляпе. Потом он бросился под приближавшийся фургон.
— Они не надеются, — сказал Бергарми, — что он придет в сознание.