— Вот они.
Он по очереди посмотрел их на свет.
— Мне жаль, — произнес он. — И я признаюсь, что озадачен. Простите меня, но… человек, который проявлял пленку… вы сказали, что это полицейский фотограф?
— У меня, честно говоря, и мысли нет обвинить его в небрежности.
— Моя жена, — сказал барон, — в итоге утешится. Она не хотела никаких напоминаний о посещении этого места.
— Это так.
— Но я сожалею. По-моему, вы хотели получить фотографию саркофага.
— Полиция придает ей мало значения. Но фотография нашей группы в митреуме все же есть.
Он уронил на кровать снимок Кеннета.
Барон наклонился над ним.
В комнате было тихо. Шумный голос Рима не проникал за закрытые окна. Ласточки стрелой проносились мимо, слишком быстро, чтобы успеть их заметить.
— Да. — Ван дер Вегель выпрямился и посмотрел на Аллейна. — Ясный снимок, — проговорил он. — Не так ли?
Барон сел спиной к окнам и отпил немного холодного пунша с бренди.
— Великолепная смесь, — заметил он. — Мне нравится.
— Хорошо. Интересно, не окажете ли вы мне услугу?
— Услугу? Ну, разумеется, если это возможно.
— У меня есть копия письма. Оно написано на неизвестном мне языке. Мне кажется, это может быть голландский. Не взглянете ли?
— Конечно.
Аллейн подал его барону.
— Вы увидите, что оригинал был написан — на самом деле напечатан — на листке бумаги вашей издательской фирмы, «Адриан и Велкер». Прочтете?
Последовало долгое молчание, а потом Ван дер Вегель сказал:
— Вы приглашаете меня выпить с вами. Вы показываете мне… эти вещи. Почему вы так себя ведете? Возможно, в комнате у вас спрятан микрофон и магнитофон, как в каком-нибудь глупом фильме про преступников?
— Нет. Я действую не для полиции. Моя работа здесь закончена. Сомнений нет, мне следовало отдать это письмо им, но они найдут оригинал, когда обыщут комнаты Мейлера. Я сомневаюсь, что оно их заинтересует, но, конечно, я его не читал и могу ошибаться. Они очень хорошо знают, что Мейлер был шантажистом. Я видел, что в письме мелькает имя вашей жены. Осмелюсь сказать, что в этом деле я действую предосудительно, но думаю, у вас нет никаких причин швырять мне в лицо ваш пунш с бренди, барон. Он был предложен от чистого сердца.
Барон шевельнулся. Свет из окна упал на его лицо, и через мгновение белый Аполлон, взирающий Меркурий, слабо улыбающийся муж с Виллы Джулия словно бы по очереди проглянули сквозь эту маску.
— Я должен вам верить, — сказал он. — Что еще я могу сделать?
— Если хотите, можете уйти и оставить меня разбираться… например… с Кеннетом Дорном и его фотографией.
— Что я ни делаю, — протянул барон, — ясно, что я отдаю себя в ваши руки. Полагаю, у меня нет выбора.
Он встал и прошелся по комнате, по-прежнему довольно упругой походкой. И наконец заговорил:
— Думаю, мало будет смысла в моем отказе перевести вам письмо, поскольку вы сообщили, и я вам верю, что оригинал существует. Вы можете достаточно легко получить перевод. По существу, выходит так, что кто-то — вы увидите имя, — назвавшийся Сайласом Дж. Себастьяном, написал в мою фирму, спрашивая, могут ли они предоставить какие-нибудь сведения о моей жене. Видимо, автор сказал, что представляет американский журнал и готовит серию статей о нашествии в деловой мир представителей старых дворянских семей. С точки зрения их жен. Автор, очевидно, на этом не остановился, отметив, что имеет личный интерес к моей жене, так как полагает, что они состоят в дальнем родстве. Он, несомненно, спросил о девичьей фамилии моей жены. Это письмо является ответом на его запрос.
— Да?
— В нем говорится… — Барон, похоже, попытался уклониться от своего намерения. Он на мгновение закрыл глаза, а потом внимательно прочел письмо, словно впервые видел его. Затем чрезвычайно чопорным, будто не ему принадлежавшим голосом сказал: — В соответствии с моими инструкциями в нем говорится, что баронесса Ван дер Вегель неизлечимый инвалид и живет уединенно.
— Когда вы впервые встретились с Себастьяном Мейлером?
— Полтора года назад. В Женеве.
— И несколько недель спустя он написал свое письмо. Он даже не потрудился подыскать себе совершенно непохожий псевдоним.
— Он, без сомнения, чувствовал себя уверенно.
— В конце концов, — предположил Аллейн, — это письмо могло быть стандартным ответом, чтобы отвадить докучливых корреспондентов.
— Он так не подумал. И стал копать, — сказал барон. — Он расширил свои поиски.
— До?..
— Сожалею, я должен отказаться отвечать.
— Очень хорошо. Давайте примем, что он нашел свой материал. Это-то вы мне скажете? Когда вы на днях встретились с ним снова, в Риме, вы думали?..
— Нет! Боже мой, нет! Только за…
— Только?
— За неделю до… до Сан-Томмазо.
— А потом начался шантаж?
— Да.
— Вы готовы были платить?
— Мистер Аллейн, у меня не было выбора. Я слетал в Женеву и достал деньги в мелких купюрах.
— Вы храбро держались, — заметил Аллейн, — в этой экспедиции. Вы и ваша жена. Столько энтузиазма ради чего-то старомодного! Такое радостное чувство бытия!
Барон Ван дер Вегель спокойно смотрел на Аллейна в течение нескольких секунд, а потом сказал:
— У вас самого, кажется, выдающаяся и замечательная жена? Мы очень восхищались ее работой. Она великолепный художник.
Аллейн ничего не ответил.
— В таком случае вы должны знать, мистер Аллейн, что на увлеченность искусством повлиять нельзя… боюсь, мой английский не способен выразить все, что я хочу сказать… ее нельзя пресечь и перекрыть, как краны. Красота, а для нас классическая красота в особенности, — абсолютна. Никакое несчастье или тревога не могут омрачить наше чувство к ней. Когда мы видим ее, мы ее приветствуем, и она трогает нас до глубины души. Позавчера в Сан-Томмазо у меня имелись деньги, которые требовали от меня в качестве платы за молчание. Я готов был отдать их. Решение было принято. Я должен признаться, что на меня снизошла легкость духа и своего рода облегчение. Красота этрусских работ в том подземном мире во многом усилила это чувство.
— А кроме того, желательно было делать вид, что ничего не происходит, верно?
— Это тоже, — ровно проговорил барон. — Я признаю. Это тоже. Но это было нетрудно. Меня поддерживали работы этрусков. Могу сказать, я верю, что наша семья, очень древняя, появилась в античные времена в землях между Тибром и Арно.
— Так сказала мне ваша жена. Вы передали деньги?
— Нет. Не представилось возможности. Как вы знаете, он исчез.
— И снова очень понятное облегчение.
— Конечно.
— Знаете, в этой группе вы были не единственной его жертвой.
— Я так полагаю.
Аллейн взял его бокал.
— Позвольте налить вам выпить.
— На мою сдержанность это не повлияет, — заметил барон. — Но спасибо. — Когда Аллейн передал ему напиток, барон добавил: — Вы можете не верить, но мне принесло бы утешение, если бы я мог открыть вам, что именно он обнаружил. Я не могу. Но, честное слово, хотел бы это сделать. Я хочу этого от всего сердца, мистер Аллейн.
— Давайте примем это на веру.
Аллейн собрал фотографии баронессы — отпечатки и негативы.
— Возьмите это с собой, — предложил он. — На первых снимках нет ничего, что огорчило бы вашу жену. — Аллейн протянул их барону. Фотография Ван дер Вегелей в профиль лежала сверху. — Поразительный снимок, — легко заметил он, — не так ли?
Барон вгляделся в него, потом поднял глаза на Аллейна.
— Мы и думаем одинаково, — сказал он. — Моя жена и я. Вы могли это заметить.
— Да, — согласился Аллейн. — Я заметил.
— Когда встречается такая связь, а я думаю, встречается она очень редко, этому нельзя… я забыл английское слово.
— Противостоять?
— Возможно. Это нельзя пресечь. Это есть в вашей литературе. В вашем «Грозовом перевале».
Нелегко, подумал Аллейн, нарядить Ван дер Вегелей в одеяния Хитклиффа и Кэтрин, но все-таки подобная ассоциация была не совсем уж нелепой.
Барон допил свой пунш и, с хорошо наигранной живостью легко хлопнув себя по коленям, встал.
— А теперь я ухожу, — сказал он. — Вряд ли мы снова встретимся, разве что власти потребуют от нас выполнения каких-то формальностей. Я считаю себя вашим должником, мистер Аллейн, бес… беспредельным. Думаю, больше никаких слов вы от меня услышать не захотели бы.
— Ни единого звука.
— Как я и предполагал. Мы можем?..
Впервые за все время их краткого знакомства Аллейн увидел, что барон Ван дер Вегель действительно испытывает неуверенность. Он посмотрел на свою огромную руку, а потом, с сомнением, на Аллейна.
— Ну, разумеется, — отозвался детектив и обменялся с бароном кратким рукопожатием.
— Я искренне благодарен, — кивнул Ван дер Вегель и своей упругой походкой пошел к лифту.
«В общем и целом, — подумал Аллейн, — я никогда не встречал такого приятного убийцы».
Глава 10. Однажды в Риме
I
«Все встало на свои места, — писал Аллейн, — когда я увидел фотографию юного Дорна. Барона на ней не было.
Такая возможность существовала все время. Пока все мы выстраивались в ряд для этого нелепого группового снимка, практически не видя друг друга, он не подавал голоса. Она говорила с ним. Когда она велела ему отойти подальше и молчать, его там не было. Пока она копалась в поисках второй лампочки для вспышки — первая осечка была, разумеется, подстроена, — он ушел по переходу позади этого ухмыляющегося божка. У барона была назначена встреча с Мейлером. Он должен был передать ему деньги. Мейлер должен был от них избавиться — отнести, наверное, в машину, — потому он и отстал.
В тот момент, когда все мы услышали голос Виолетты, Ван дер Вегель шел по переходу. Я не думаю, что он стал свидетелем убийства. Я думаю, он вышел к Мейлеру, у ног которого лежала мертвая Виолетта. Я думаю, что Мейлер бросился бежать, и Ван дер Вегель погнался за ним по железной лестнице и настиг на следующей площадке. Завязалась борьба. Барон оглушил, оттащил Мейлера и сбросил в отверстие колодца. Тело камнем упало в колодец ниже, и по пути рукав пиджака зацепился за внутреннюю сторону ограждения и порвался.