Ван дер Вегель взобрался на ограждение верхнего колодца, чтобы посмотреть вниз и убедиться, что тело действительно свалилось прямиком на самую глубину. При этом рельефные резиновые подошвы его туфель оставили полосы поверх следов коричневого обувного крема, которые вполне мог оставить там этот отвратительный Свит, когда возвращался, усадив леди Б. в атриуме. У его башмаков был начищен свод подошв, как это сделал бы денщик, которого Свит никогда не имел. Возможно, Свит заметил Виолетту или Мейлера или обоих и стал подглядывать.
Я утверждаю, что Ван дер Вегель, посмотрев вниз и увидев, что тело Мейлера исчезло, увидел тело Виолетты, лежавший там, где его бросил Мейлер. Барон вернулся и поместил его в саркофаг, намеренно оставив торчать край шарфа.
Он хотел, чтобы Виолетту нашли.
Он хотел, чтобы полиция поняла, что ее убил Мейлер. И хотел, чтобы они поверили, будто Мейлер скрылся, имея на своей совести ее смерть.
Все произошло, как говорится, гораздо быстрее, чем я описал. Самое большее, за восемь минут, я бы сказал, а баронесса возилась гораздо дольше, расставляя нас, суетясь и причитая, заменяя лампочку, делая второй снимок. Неслышно ступая в туфлях на резиновом ходу, он вернулся как раз вовремя, чтобы и самому сфотографировать нашу группу. Доставая же пленку из фотокамеры баронессы, он постарался, чтобы значительная ее часть засветилась. О снимке юного Дорна он не знал.
А баронесса? Тут я мог бы нажать на него посильнее. Мог бы заставить признаться в том, что было, как я убежден, ее ролью в этом спектакле. Думаю, она знала, что Мейлер их шантажировал, и думаю, барон попросил ее задержать нас, пока он отлучится на тайную встречу и передаст деньги. Я уверен, она не знает, что барон убил Мейлера, и не уверен, что это хоть как-то повлияло бы на их страстный, неодолимый союз, если бы она и узнала.
И наконец — основания для шантажа? Трой, дорогая моя, случаи поразительного физического сходства между дальними родственниками вполне возможны. Но они действительно очень дальние родственники. В нашей работе нас учили, что ухо — это одно из самых ценных доказательств идентификации. Уши у Ван дер Вегелей если не идентичны, то чертовски близки к этому, и это очень, очень странные, большие уши.
Фокс, с его талантом вызывать на откровенность, узнал у лондонского представителя фирмы „Адриан и Велкер“, что покойный барон был, по его описанию, малый не промах и с европейской репутацией в этом отношении. Баронесса, говорят, принадлежит к эмигрировавшей ветви данной семьи. Она не сопровождает своего мужа во время его поездок в Гаагу и считается инвалидом. Она! Баронесса! Инвалид!
Я много писал об их странности, да? Об их сходстве не только друг с другом, но и с этрусскими античными статуями, которые их так привлекают? Я вижу их во всей красе: античные фигуры, скрывающиеся, подумать только, за внешностью сектантов. И я думаю, что они, очень вероятно, являются наполовину братом и сестрой.
Ничего этого нельзя будет доказать в суде. Даже отсутствие барона на снимке юного Дорна можно будет объяснить. Он скажет, что вышел в этот момент из кадра, и никто из нас не сможет поклясться, что это не так.
Джованни? Этот чудовищный Свит обманул, эксплуатировал и запугал Джованни. Он жаждал и жаждет отомстить Свиту, живому или мертвому, и ухватился за возможность состряпать свою ложь про возбужденность Свита и его подозрительное поведение. Его историю подкрепляют единственно слова о том, что Свит стоял на ограждении на среднем уровне. Очевидно, что это он действительно проделал.
А развязка? Римская полиция представит досье, в котором имеющиеся свидетельства укажут на Свита. Я ничего от них не утаил. Не навязывал им свое понимание дела. Они компетентные специалисты, а это дело — их дело. Я получил данные, за которыми меня посылали, и завтра встречусь за закрытыми дверями с представителем Интерпола. Мейлера и Свита разыскивали в Англии, и если бы они остались в живых, я обратился бы с просьбой об их экстрадиции и привез бы их в страну.
Барон всегда будет представляться мне личностью античных времен, который во внезапном приступе античного гнева обрушился на своего врага, как молния. Его супруга и их союз оказались под угрозой, и таким образом он ответил. Находясь в Риме, он действовал, как древние римляне. Боюсь, он нисколько об этом не жалеет, и, боюсь, я, говоря по совести, тоже об этом не жалею.
Здешнее посольство предложило отправить мой отчет с дипломатической почтой. Я вложу туда и это письмо. Итак, моя любимая…»
— Что ты будешь делать? — спросил Барнаби Грант у Софи Джейсон. — Теперь, когда все позади? Возьмешь свой путеводитель и отправишься своей дорогой, радуясь?
— Отправлюсь своей дорогой… да, наверное, так.
— Во Флоренцию?
— Сначала в Перуджу.
— А ты примешь в Перудже гостей, если они там случайно появятся?
— Я не собираюсь жить в Перудже затворницей.
— Странное дело, Софи, но со следующего понедельника у меня забронирован номер в «Розетте».
— Да что ты говоришь? И с каких же это пор?
— Ну… с того дня, как мы танцевали в Риме.
— Приятно будет снова увидеть тебя в Перудже, — улыбнулась Софи.
— Ты не против?
— Нет. Буду ждать с нетерпением.
— Ну, что же ты так много говоришь. Неужели ты не можешь бросить на меня застенчивый, уклончивый взгляд? Неужели не можешь, как Джульетта, ограничиться одним «нет»?
Софи расхохоталась.
— Софи, мне кажется, я тебя люблю.
— Правда, Барнаби? Не говори ничего, пока ты не уверен.
— Послушай, — произнес он, — ну разве Рим не чудесен? Звонят колокола, носятся ласточки, взирают с высоты святые, и журчат фонтаны.
— А на Вилле Джулия улыбаются этруски.
— А в садах пахнет жасмином. Разве Рим не чудесен?
— Чудесен! — согласилась она. — Но в то же время странные вещи могут происходить под его покровом.
— И всегда происходят, — сказал Барнаби.
ОБМАНЧИВЫЙ БЛЕСК МИШУРЫ
Моему крестнику Николасу Дейкру-Мэннигсу — «на вырост»
Действующие лица
Хилари Билл-Тасман — хозяин поместья «Алебарды», землевладелец
Катберт — дворецкий
Мервин — главный лакей
Найджел — второй лакей
Уилфред (по прозвищу Кискоман) — повар
Винсент — садовник и шофер по совместительству
Том — мальчик на побегушках
Трой Аллейн — прославленная художница
Полковник Фредерик Блошингтон Форрестер — дядя Хилари
Миссис Форрестер — жена полковника
Альфред Маулт — камердинер полковника Форрестера
Мистер Берт Смит — большой авторитет в области антиквариата
Крессида Тоттенхэм — невеста Хилари
Майор Марчбэнкс — начальник исправительного заведения «Юдоль»
Рэйберн — суперинтендант полицейского управления в Даунлоу
Родерик Аллейн — суперинтендант управления уголовного розыска (Скотленд-Ярд)
Инспектор Фокс — детектив управления уголовного розыска (Скотленд-Ярд)
Сержант Томпсон — детектив-специалист по отпечаткам пальцев, из Скотленд-Ярда
Детектив сержант Бэйли — штатный фотограф Скотленд-Ярда
Прочие гости и правоохранители
Глава 1. «Алебарды»
— …После того как мой почтенный родитель, — говорил Хилари Билл-Тасман, складывая руки домиком, — был ввергнут в совершенную нищету Великим Обвалом[54], он, представьте, начал торговать утильсырьем, освоил ремесло старьевщика! Я не мешаю вам разговорами?
— Вовсе нет.
— Благодарю. Описывая его занятия в подобных терминах, я вовсе не имею в виду ничего унизительного. Он вошел в долю по этой тряпично-мелочной части с моим же дядюшкой Бертом Смитом; у того к этому времени уже имелись лошадь, повозка и хоть короткий, но все же какой-никакой жизненный опыт. Кстати, «дядюшка» в данном случае — лишь титул учтивости[55].
— Вот как?
— Завтра вы с ним познакомитесь. Так вот. Мой родитель тогда как раз овдовел и вложил свою долю в предприятие, обогатив его некоторыми элементами фамильного имущества — теми, что он ухитрился укрыть от ненасытных кредиторов. Среди таковых имелась ваза мейсенского фарфора весьма значительной ценности — в монетарном отношении по крайней мере, хотя в эстетическом, боюсь, нет. Дядюшке Берту недоставало квалификации на высшем уровне своего ремесла, и он наверняка спустил бы за бесценок эту драгоценную реликвию, как и другие ей подобные, у ближайшего забора. Отец, однако, снабдил его письменными гарантиями и полномочиями, которые заранее исключали любые придирки относительно подлинности изделия. А потом отправил партнера прямиком на Бонд-стрит[56], где тот заключил такую сделку, что сам не поверил своим глазам и еще долго потом мог только моргать ими.
— Здóрово. Не могли бы вы не размахивать руками?
— Пожалуй, могу. Итак, они стали преуспевать. Когда мне исполнилось пять лет, у них имелись уже две повозки, две лошади и кругленькая сумма в банке. Должен, кстати, поздравить вас: вы сами ни словом не обмолвились при мне об этой нашей истории в духе «Степто и сына»[57]. Признаюсь, я склонен встречать новых знакомых как раз по этой «одежке»… Итак, у отца открылись неожиданно яркие способности к торговому делу, и он даже научился извлекать выгоду из Депрессии: покупать по дешевке, а потом, пусть пережив порядочную нервотрепку, тревогу неизвестности и риска, — продавать дороже. И вот настал тот день, когда в лучшем своем костюме и в галстуке, право на какой он заработал потом и кровью, старик отправился продавать королю Фаруку