— Стойте. Не хотите же вы сказать?.. Черт!
— Я обещала молчать. Наверное, эти три остальных сюжета до некоторой степени освобождают меня от данного слова, хотя все равно… Господи, ну ладно. Это произошло сегодня перед ужином. Уверена, что главный лакей тут ни при чем. Больше не хочу ничего говорить, не загоняйте меня в угол.
Некоторое время Хилари сидел неподвижно. Затем встал и начал спокойно распаковывать елочные игрушки.
— Я вот что сделаю, — произнес он наконец. — Я вообще не буду ничего делать. Выберу стратегию виртуозного бездействия. Некто хочет спровоцировать меня на грандиозный скандал, а я его устраивать не стану. Не стану я огорчать своих верных работников. Не дам испортить себе Рождество. Я тебе покажу, неизвестный трус! Слушайте, сейчас еще только десять вечера. Ну, никак не позже одиннадцати. Скорее за дело!
Они вместе набросились на елку. Хилари задумал композицию в золотистой гамме: в ход пошли игрушки позолоченного стекла; те, что побольше, — на нижних ветвях, чем миниатюрнее — тем выше и ближе к верхушке, а на самую маковку — навершие в виде золотого ангела. А также, конечно, пушистые гирлянды сияющего золотом «дождика» и масса свечек из золотого воска. Золотые звезды таинственно сверкали сквозь зеленеющую хвою. Замечательная получилась елочка.
— Даже фигурки в вертепе я решил позолотить, — признался Хилари. — Надеюсь, тетя Клумба не рассердится… Красиво. Увидите еще, как все это заиграет, когда зажгутся свечи!
— А подарки? Подарки тоже будут?
— Конечно! Детям — в золотистых коробках, их будет раздавать дядя Блошка, по одной на семью. А нам — на отдельном столике в сторонке, каждому в подходящей ему упаковке. Но каждому придется искать свой подарок самому, потому что дядя без очков не прочтет, что написано на наклейках. Он только прикатит их все скопом в маленькой золотой повозочке на полозьях.
— Прикатит со двора? А если ночью разыграется непогода?
— Ну если сильно разыграется, то придется вносить сюрпризы из зала.
— Но полковник все равно явится к нам «из снежной бури»?
— Попробовал бы кто лишить его такого удовольствия.
Немного поколебавшись, Трой робко заметила, что Форрестер — человек не самый здоровый и крепкий; даже краткий пеший переход по двору в зимнее ненастье, да еще укутанным в одно только (если она правильно поняла) тонкое золотистое ламе́[99], — это, наверное, не то, что ему порекомендовал бы доктор. Хилари беспечно ответил, что можно надеть еще теплые перчатки, но, заметив, что, судя по всему, не переубедил художницу, добавил: Винсент понесет над полковником зонт… Нехорошо — и для представления тоже нехорошо, не только для здоровья, — если парик и венец из омелы намокнут. Хотя, если б их слегка присыпало снежком, выглядело бы даже симпатично, но…
— …Снежок ведь быстро растает. А так уже получится совсем нехорошо. Совсем нехорошо…
Взгромоздившись на верхнюю ступень стремянки, владелец «Алебард» украдкой глядел на Трой сквозь ярко-зеленую хвою и золотую россыпь шаров.
— Вам все это не по душе. Вы думаете, я — бессердечный человек, в погоне за декадентскими эффектами растерявший моральные и духовные ценности. Вот что вы думаете.
И вправду: получилось это у него как-то неприятно в унисон с ее мыслями.
— Может, вы и правы, — продолжил он, не давая собеседнице придумать ответ половчее. — Но я хотя бы не притворяюсь другим. Вот, к примеру: я сноб. Придаю огромное значение своему древнему роду, благородной крови и так далее. И чудной, нежной, горячо любимой Крессиде никогда бы не сделал предложения, если бы происхождения она была… не впечатляющего. Еще мне нравится сознавать свое богатство и приглашать всех на подлинно золотую елку.
— Против золотой елки я точно ничего не имею, — сообщила Трой. — Ей я, безусловно, воздаю должное.
— Прекрасно вас понимаю. Завтра вечером в часовне не забудьте вознести молитву за меня, — подмигнул Хилари.
— Я не очень компетентна в таких делах.
— Пусть вас это не тревожит. И вообще, часовню я припас для вас в качестве сюрприза. Поверьте, там чудесно.
— Вы хороший христианин? Ходите в церковь?
— В данном контексте, — уклончиво сказал Билл-Тасман, — вопрос так не стоит. Будьте ангелом, подайте вон тот шарик.
Примерно к полуночи они закончили и вместе отошли к почти потухшему камину в другой конец гостиной — полюбоваться плодами трудов своих.
— Электричества не нужно, только свечи, — сообщил Хилари. — Как в настоящей волшебной сказке. Какое чудесное дерево, дерево-мечта! Дети будут просто околдованы, как по-вашему?
— Они вас не разочаруют. Ну, теперь мне уж точно пора в постель.
— Как приятно было наряжать елку вместе с вами, я получил настоящее удовольствие, — произнес он, взяв художницу под руку и медленно уводя к выходу. — Знаете, даже почти выветрился из памяти весь этот мерзкий бред. Большое-пребольшое вам спасибо. А Найджелова «ветка поцелуев» вам понравилась?
В этот момент они как раз проходили под нею. Трой подняла глаза и ощутила на лице вкус поцелуя.
— Счастливого Рождества, — сказал Хилари.
Она мягко высвободила руку и ушла к себе.
Было уже совсем поздно, и Трой искренне удивилась, услышав за задней стенкой своего открытого платяного шкафа приглушенные голоса из спальни Форрестеров. Поначалу они звучали как бы издалека и слов было не разобрать, но вот послышались шаги, где-то буквально рядом с ней полковник весьма громко и твердо произнес: «Нет, дорогая, решено — окончательно и бесповоротно. Если ты этого не сделаешь, сделаю я».
Вслед за этим хлопнула дверь. В воображении Трой возник отчетливый образ рассерженной миссис Форрестер, врывающейся в собственную ванную, но уже минуту спустя образ этот пришлось отмотать назад и (соответственно доносившимся звукам) представить, как она вырывается из нее обратно. На несколько секунд ее голос тоже резко возвысился, хотя расслышать снова ничего не удалось. Поступь ее супруга снова отдалилась в пространстве. Художница с силой захлопнула дверцу гардероба и нырнула в постель.
Предрождественский день заглянул в окно тусклым лучиком декабрьского солнца. Вид из спальни Трой открывался классически очаровательный, словно на открытке. Такой вид художник мог бы смело обрамлять крошечными фигурками малиновок, праздничной мишурой и веточками остролиста. Снега сгладили под своим равномерным покровом острые приметы местного ландшафта, столь щедро разбросанные по нему художественным капризом Хилари.
За утренним туалетом Трой снова могла «насладиться» глухими отзвуками перебранки между Форрестерами и пришла к заключению, что теперь-то уж полковник точно полностью восстановил свои силы. Уже знакомая читателям тонкая перегородка между ее и соседским платяными шкафами впустила в комнату художницы не менее отчетливый перестук плечиков на перекладине.
— Доброе утро! — крикнула Трой во все горло и постучала в общую стенку. — Счастливого Рождества!
В ответ раздался мужской баритон:
— Благодарю вас, мадам. Я передам полковнику и миссис Форрестер.
Ах вот оно что! Маулт.
Тут же послышались его удаляющиеся шаги, какой-то невнятный разговор в отдалении, затем камердинер вернулся и со всей возможной деликатностью постучал обратно к Трой.
— Полковник и миссис Форрестер передают свои ответные поздравления, мадам. Они будут очень рады, если вы сможете к ним заглянуть.
— Буквально через пять минут! — проорала Трой. — Спасибо.
Приняв столь необычным способом полученное приглашение, Трой нашла полковника с женой в постели, в напряженных позах, с абсолютно прямыми спинами, под сенью огромного зонтика в зеленую полоску — такие зонтики вызывают невольные воспоминания о миссионерах Викторианской эпохи и славных строителях Британской империи. Холодное зимнее солнце бросало робкие лучи поверх одеяла. Облачены оба супруга были в ярко-алые халаты, воротники которых совершенно одинаковым образом обрамляли шеи владельцев — головы словно бы вырастали из чашечек гигантских цветков. Вместе они напоминали парное изваяние диковинных индийских богов.
Сходство дополнилось тем, что оба бога хором поздравили Трой с Рождеством и предложили присесть.
— Вы же художница, — добавила миссис Форрестер, — значит, неформальный прием вас не смутит.
Дверь в ванную на дальнем конце комнаты была открыта, а за ней виднелась еще одна — в гардеробную, где маячил Маулт.
— Об этом зонте, — заметила Трой, — мне уже приходилось слышать.
— Мы не любим, когда солнце бьет в глаза. Кстати, не могу ли я попросить вас, — начала старая леди, — прикрыть дверь в ванную? Большое спасибо. У Маулта имеются некоторые предрассудки, и мы предпочитаем не возбуждать их лишний раз. Фред, надень свой аппарат. Я говорю: ап-па-рат!
Полковник, который до сих пор с удовольствием кивал и улыбался, хотя, очевидно, мало что слышал, нашарил рукой на прикроватной тумбочке свой агрегат и сунул в ухо.
— Замечательное изобретение, — вымолвил он. — Только вот немного волнуюсь, как с ним быть сегодня. Хотя вообще-то ничего: парик длинный, прикроет. Друид, перед всеми трясущий слуховым аппаратом, — это как-то уж слишком нелепо, верно я говорю?
— Скажите, однако, пожалуйста, — перебила мужа миссис Форрестер, — как закончился вечер, после того как мы ушли спать? Случилось что-нибудь еще?
— Нам страшно любопытно, — добавил полковник.
Трой вкратце сообщила им о покушении на мистера Смита при помощи мыла. Пожилая дама с досадой потерла переносицу.
— Как все это надоело. И рушит мою теорию, Фред, начисто рушит.
— Сочувствую тебе, Клу.
— Хотя как посмотреть. Может, и не рушит. Не знаю. Не уверена. Вдруг это уловка? Отвлекающий маневр. Я говорю: у-лов…
— Я в аппарате, Клу.
— А что за теория? — рискнула полюбопытствовать Трой.
— Я была склонна думать, что письма написал Смит.
— Но каким же образом…