то, Маулт и вправду слыл такой уж злонамеренной личностью, склонной подставлять ближнего? На это слуги отреагировали так, словно не поняли, о чем он говорит. Тогда детектив пошел на некоторый риск. Он упомянул, что все присутствующие, несомненно, слышали об оскорбительных анонимных посланиях, подброшенных в комнаты Форрестеров и мисс Тоттенхэм, а также о том, что в ячменный отвар мистера Смита подмешали мыло.
Наверняка они захотят сделать вид, что ничего не знали, подумал он, и решительно не дал им такого шанса, в профессиональной следовательской манере быстро установив, что Крессида говорила о своем письме в пределах явной слышимости для слуг, что мистер Смит практически прищучил Найджела и что, наконец, сам Маулт упоминал о «происшествии с запиской» в обществе персонала «Алебард».
— Когда он об этом упоминал? — наседал Аллейн.
Никто не сумел хорошенько припомнить.
— А где?
И тут им память тоже изменила.
— Возможно, здесь, в комнате для прислуги, вчера утром?
Такое предположение почему-то встревожило и смутило присутствующих.
— Откуда… — начал было Найджел, но осекся. Все странно посмотрели на него.
— Откуда я мог об этом узнать, хотели вы сказать, не так ли? — закончил за него детектив. — По всему видать, разговор шел тогда на повышенных тонах. Во всяком случае, он был кое-кем услышан. Этот кое-кто также видел, как Маулт выходил вон в ту дверь. А вы все обвинили его, насколько я понимаю, в грязной игре. В том, что он нарочно пытается навлечь на вас неприятности.
— Нечего нам на это ответить, — отрезал Винсент. — Это все ваши придумки. Это вы так говорите. Мы ничего такого не говорили. И ничего не скажем.
— Да ладно, — усмехнулся Аллейн. — Он ведь вам не нравился, да? Вы его не любили, причем для такой нелюбви он подавал конкретные поводы.
— Как бы там ни было, сэр, — сказал Катберт, — из этого никоим образом не следует, что персонал поместья как-либо причастен к… — Его громовой голос дрожал. Он резко повел рукой, словно отметая невидимую угрозу, — …к тому, что он сделал и куда делся.
— Согласен. Одно из другого не следует.
— Мы занимались своими делами, сэр, а мистер Маулт занимался своими.
— Превосходно. Но какими? Что такое мистер Маулт совершил и куда его это привело? Вот в чем вопрос.
— Простите мне такую вольность, сэр, — вмешался Кискоман, — но это вопрос к вам, сэр. Не к нам.
— Разумеется, ко мне, — бодро подхватил Аллейн. — Если бы мне не следовало найти на него ответ, я, знаете ли, не напрягался бы тут битых полчаса, прошибая лбом бетонную стену. Подведем итог. Никто из вас ничего не знает — или не желает обсуждать со мной вопрос о подметных письмах, о «ловушке для воров», о ячменном отваре с мылом и о заклиненном окне. Также никто не готов распространяться о скандале, произошедшем в этой комнате вчера утром. Кроме сообщения Найджела о том, что Маулт погряз во грехе, а именно — и тут вы все согласны — в алкоголизме, вам сказать нечего. Никаких конкретных версий его исчезновения у вас нет, и вам в общем все равно, жив он или умер. Все верно?
Тишина.
— Понятно. Со своей стороны сообщаю вам, что все это не только чепуха на постном масле, но и представляет реальную опасность для наших будущих с вами взаимоотношений, на конструктивность которых я так рассчитывал. Кроме того, с вашей стороны это так глупо, что не знаю уж, не сошли ли вы ненароком с ума. Доброй ночи.
В главном зале мистер Рэйберн как раз собирался разбираться с результатами собачьих поисков по ботинку на меху. Огромный пес Бак, сейчас сидевший, оскалившись с видом всезнайки, у ноги охранника-кинолога, стал героем вечера: взял два четких отдельных следа от гардеробной — через крытое крыльцо-террасу. Таким образом удалось, по крайней мере, установить направление движения Друида.
— Один путь — сюда, второй — отсюда, — заметил Рэйберн. — Если я что-нибудь в этом понимаю.
Больше ничего утешительного. Попытки, предпринятые внутри дома, успеха не принесли — наверное, предположил Аллейн, по причине огромного изобилия следов для собак. Если можно что констатировать, пожаловался мистер Рэйберн, то лишь уже известное и так: а именно, что Маулт действительно выходил из гардеробной, возвращался в нее, и что, если только его не унесли оттуда на руках и если он не переобувался, с крыльца во второй раз он уже не сходил.
— Надо взять одну тапочку из комнаты Маулта, — предложил Аллейн, — посмотрим, куда нас это приведет.
— То есть? Зачем?
Лондонец объяснил. Рэйберн внимательно посмотрел на него.
— Ах, вот что, — наконец отозвался он. — Хорошо, понятно.
Тапочку принесли и предъявили Баку. Тот, образно говоря, «взял под козырек» и немедленно увлек своего хозяина обратно на крыльцо и далее во двор, где принялся энергично возить носом взад и вперед по снегу, яростно колотя хвостом, но, увы, будучи не в силах сообщить что-либо внятное. Второй пес, Мак, также оказался тут не особенно полезен. А вот когда их обоих вернули в гардеробную, они повели себя весьма примечательно: внимательно обнюхали центральную часть пола, но решительно проигнорировали и второй сапог на меху, все еще стоявший тут же, и вообще всю область под гримировальной скамейкой.
— Ну? — Рэйберн вопросительно посмотрел на Аллейна. — Мы и так знаем, что он здесь железно был. Причем даже не только когда его разукрашивали для вечеринки, но и раньше, когда он сам приносил реквизит для полковника… Хотя, похоже, вы правы насчет тапочки, разрази меня гром. Он переобувался. Что же дальше?
— Боюсь, придется разбирать весь хлам в разрушенной оранжерее, Джек. До последнего стеклышка. Как дела с розысками на местности?
— Да не лучше, чем мы ожидали при такой погоде. Ребятки просто из кожи вон лезут, но, если он валяется где-то под снегом или под завалами, они могли уже раз десять пройти мимо. Ведь эта шайка смертоубийц уже прочесывала руины оранжереи?
— По всем показаниям — да. С вилами и лопатами. И надо думать, разворошили-истоптали там все не хуже стада динозавров. В общем, надо идти самим. Отнюдь не исключено, что его тюкнули по затылку, оглушили…
— А потом он, ничего не соображая, побрел туда? И там уже свалился?
— Хватаете мысли на лету. Погодите, я только надену плащ.
— И резиновые сапоги не забудьте!
— Поглядите, пожалуйста, в гардеробной, может, найдутся какие-нибудь бесхозные? Я буквально на минуту.
Торопливо забрав плащ и шляпу — вполне бесполезную при таких погодных условиях — из своей туалетной комнаты, Аллейн заглянул в спальню, к жене, где с удивлением (и без особого удовольствия) обнаружил ее в обществе Крессиды Тоттенхэм. Платье цвета морской волны сидело на ней как влитое, облегая самые откровенные участки тела, а в прочих местах бурлило пышными оборками и воланами.
— Взгляните, кто пришел! — воскликнула Крессида и легкомысленным жестом «от плеча» помахала Аллейну ручкой. — Замечательный мужчина! Привет, сердцеед!
— Привет, врушка.
— Рори! — вспыхнула Трой.
— Прошу прощения.
— Ну и манеры, просто тигр из джунглей, — улыбнулась Крессида. — Но я не в обиде, такие манеры всегда идут в одной упаковке с обалденным мужским обаянием. Чем грубее зверь, тем быстрее приручается. Закон природы.
Трой расхохоталась.
— Вы всегда приручаете самцов таким прямым действием?
— Только когда инстинкты пробуждаются каким-нибудь роскошным дикарем. Вы не в обиде?
— Нисколько.
— Дикарь — не дикарь, но мне пора в джунгли, Трой.
— Вижу.
— Если заслышишь кутерьму прямо под окном, не волнуйся.
— Ясно.
— А мы тут чистили перышки. И поверяли друг другу сердечные тайны, — игриво заметила Крессида. — В тепле и уюте.
— Вот как? Кстати, пока я не забыл, мисс Тоттенхэм, что у вас было на ногах, когда вы гримировали Маулта в гардеробной?
— На ногах? В смысле — внизу? — уточнила Крессида и протянула вперед изящную ступню в ночной тапочке, усыпанной драгоценными камушками. — Золотистые босоножки с открытым носком, мистер Аллейн. Педикюр тоже был золотистый, в тон чудному платью золотого цвета.
— Не мерзли пальчики? Там холодно, — усмехнулся Аллейн.
— Не то слово, дорогой мой. О-ле-де-не-ли! Настолько, что пришлось бережно укутать их в меховые сапожки дяди Блошки.
— О черт!
— Почему «черт»? — Она сосредоточенно задумалась. — Ой-ой-ой! Я поняла! — вскричала она затем, делая Трой страшные глаза. — Запах! Что я наделала. Испоганила милым волкодавчикам все следы бедняги мистера Маулта! Признаю себя виновной.
— Но перед представлением вы, конечно, отдали эти «унты» Маулту?
— Ну, естественно. И уверена, что его следы, так сказать, успели затоптать мои. Или вы считаете, что аромат моей нежной кожи начисто забил его грубый запах?
Проигнорировав последний вопрос, Аллейн направился к выходу, но в дверях вдруг резко остановился.
— Опять чуть не забыл. Вы давно поднялись наверх?
Крессида надула щеки, задумавшись, и подперла одним пальчиком носик — так она стала похожа на озорного ангелочка.
— Ну же, — настаивал Аллейн. — Когда? Постарайтесь вспомнить точно.
— Да-а-аже не знаю. Когда?..
— Если это может помочь, то ко мне в комнату вы зашли десять минут назад, — заметила Трой. — Я как раз заводила часы.
— А перед этим вы заходили к себе. Надолго? — напирал лондонский детектив. — Во всяком случае, успели переодеться…
— А это, знаете ли, не минутное дело, — подхватила Крессида. — Минут двадцать заняло. Мне как-то скучновато стало в библиотеке. Хилли со всеми этими расследованиями совсем раскис. Потерял обаяние. А дядя Берт Смит никогда особенно его не излучал. Вот я и ушла от них.
— Никого по пути не встретили?
— Еще как встретила. Этого дурацкого Найджела, наверху лестничного пролета. Он стоял и мычал что-то о грехе. Вы же, наверное, слышали про его очаровательную записку у меня под дверью? Что я, мол, великая грешница?