Накатил внезапный порыв: прихватить портфель и бежать скорее к себе, чтобы спокойно в нем покопаться. Порыв почти непреодолимый, но нет — тут возникнут свои трудности, и похлеще. Если бы только уметь вскрывать замочки! И ничего — все бы, наверное, подумали, что Маулт его давно сломал. Механизм раздвижной, с металлическим крючком на кожаных откидных створках, которые он и скрепляет между собой. Раздвинуть их, что ли, силой? Или, еще лучше, сорвать крючок, потянув его вверх? Кочерга, конечно, была да сплыла, но остались еще каминные щипцы. У них маленькие, тонкие, плоские кончики…
Вот оно. Между металлическим щитком и самим замком есть крохотный зазор! Засунуть пальцы. Глубже. И тянуть!
Есть!
Дневник. Еще одна папка. «Мое завещание». Не запечатано. Быстро пробежать глазами папку. Все понятно. Назад ее — быстрее. Теперь то, что внутри: опять конверт, уплотненный. Внутри — сам документ, на немецком языке, в отпечатанном виде, заверенный и подписанный. Собственноручное заявление полковника Форрестера. Заключительные слова: «Признаю и объявляю ее своей дочерью». Подпись: Альфред Маулт.
Теперь — портфель на место, в сундук. Скорее, скорее, скорее…
Закрываем сундук. Заталкиваем обратно в шкаф. Куда девать конверт? Под кофточку — и бежать.
Она встала на ноги, стараясь буквально не дышать.
Тут с обеих сторон одновременно распахнулись двери, и, не успела она даже вскрикнуть, как комната заполнилась какими-то мужчинами. Аллейн молча надвигался на нее.
— Ну, вот и все, — спокойно сказал он.
И уже во второй раз за время их краткого знакомства Крессида завизжала во весь голос.
— Комбинация буквально в три хода, — рассказывал Аллейн. — Мы оставили дверь приоткрытой и дали понять всем — как по ту, так и по эту сторону библиотеки, что путь свободен. Фокс открыто продемонстрировал ключ от жестяной коробки. Крессида Тоттенхэм сказала ему, что идет в кабинет к полковнику и сама отдаст его ему. Потом мы с инспектором пошли наверх, спрятались и, когда понадобилось, исполнили свою роль без слов. Конечно, это была авантюра. Могло и не выйти. Тогда уж нам оставалось бы только разматывать весь клубок нить за нитью — очень изнурительное мероприятие. Собственно, его все равно придется проводить, но теперь у нас в кармане преимущество в виде первой реакции, всеми зафиксированной. Мы застали ее с поличным, она была ошарашена и сразу выдала себя, так сказать, «в нескольких местах».
— Рори, когда же ты?..
— Ах, вот ты о чем. Когда догадался? Думаю, что почти с самого начала. — Детектив смущенно ухмыльнулся. — Видишь ли, дело состояло в том, что все — абсолютно все — приняли на веру ее историю о том, что полковника заменил Маулт. И такая история заведомо освобождала ее от любых подозрений и превращала все прямые улики и доказательства в какой-то бред наваждения: и мантия, и парик, и все остальное… Но стоило только предположить, что в роли Друида выступила она сама, как все становилось на свои места.
Она ударила Маулта кочергой по тыльной стороне черепа в верхней гардеробной — видимо, как раз тогда, когда он выглядывал в окно, ожидая сигнала от Винсента, который, собственно, его там увидел и, согласно плану, сейчас же перешел с санями за угол. Тут зазвенели колокола, колокольчики, и вообще поднялся оглушительный шум. Крессида сняла с тела парик и мантию, которая, как ты помнишь, расстегивается молнией через всю спину. Если тело в это время уже лежало обмякшее, перегнувшись через подоконник, это не составило никакого труда. Как не составило труда и вытолкнуть тело наружу. Гораздо сложнее было провернуть следующий фокус: незаметно спуститься вниз. Но ведь она знала по «колокольной трансляции», что все домочадцы с гостями собрались в закрытой библиотеке. Даже если бы кто-то из слуг заметил, как мисс Тоттенхэм несет в руках мантию и прочие аксессуары, в тот момент это еще не вызвало бы никакого удивления. Так вот, она проникла в нижнюю гардеробную, заложила за щеки по паре ватных тампонов, напялила парик, окладистую золотистую бороду, усы, венец из омелы и сапоги на меху. Шерстяные перчатки полковника, о которых, как все сокрушались, «Друид» забыл, она тоже надела. И — во двор, где ее ждал ничего не подозревавший Винсент. Потом она поплясала вокруг рождественской елки, вернулась в гардеробную, освободилась от маскарадных причиндалов и через пять минут уже спрашивала у тебя в гостиной, хорошо ли выступил «Маулт» — ей, дескать, плохо было видно из дальнего конца комнаты.
— Рори… где она сейчас?
— Заперта у себя в спальне. Один из наших констеблей остался у дверей. А что?
— Ей… страшно?
— Скорее она взбешена. Только что пыталась меня укусить. К счастью, я был лучше готов к нападению, чем ночью, и ей повезло здесь еще меньше, чем с вазой. — Аллейн взглянул на жену. — Я знаю, милая, ты способна жалеть все и вся на свете не хуже Достоевского. — Он обнял ее за плечи. — Какая ты лапушка. Не говоря уж о том, что великий гений. Сколько лет прошло, а я все не могу надивиться. Чуднó, правда?
— Она все спланировала заранее?
— Нет. То есть убийство — нет. Оно — импровизация, этакая toccata[150]. Что ж, фуга теперь ее ждет впереди.
— Ну а… все эти «розыгрыши»? Ловушки для воров и прочее?
— Натурально, чтобы настроить Билл-Тасмана против его милой компании экс-головорезов. Невеста хозяина предпочла бы иметь дело с капризными греками — жертвами «черных полковников».
— Бедный, бедный Хилари.
— Что да, то да. Экземпляр ему достался жутковатый. Однако отчасти он сам виноват. И в моей работе, как ты знаешь, приходится учитывать и это — как смягчающее обстоятельство для преступника.
— То есть?
— Да, отчасти сам… — задумчиво протянул Аллейн и продолжил: — Не знаю, когда именно полковник Форрестер решил, что кодекс чести обязывает его вмешаться… Из документов в этом чертовом сундучке явствует, что Крессида — дочь Маулта от какой-то немки, умершей родами. Что это Маулт спас жизнь полковника, рискуя своею, — именно так он заработал свои страшные шрамы. Что у Маулта имелись средства — он унаследовал табачную лавку своего отца, накопил сбережения, получал жалованье и довольствие по выслуге лет. Бедняга полковник полжизни ощущал себя в неоплатном долгу перед Маултом. Но это только присказка! А сказка в том, что камердинер, как и многие представители этого сословия, был неисправимым снобом. Он непременно хотел, чтобы дочка, которую он обожал, выросла «настоящей леди», чтобы Форрестер ей это «устроил» и чтобы сам он непременно мог наблюдать за процессом, как говорится, из ничтожества своего положения — инкогнито, на условиях полной тайны! Так дело и шло — до тех пор, пока коловращение времен, как водится, не принесло с собой возмездие[151]. Хилари Билл-Тасман повстречал в доме своих дяди и тети юную воспитанницу и решил, что она идеально подходит на роль «хозяйки замка» — замка, который он как раз обустраивает. А также, по чистому совпадению, заставляет чаще биться его сердце. То есть подходит по всем статьям. «Тоттенхэм» — отличная старинная фамилия…
— Правда? — спросила Трой. — Ах, ну да. Тоттенхэм[152]. Но почему именно Тоттенхэм?
— Об этом надо спросить у полковника, — сказал Аллейн.
— Маулт, — объяснил Форрестер, — с детства болел за «Шпоры»[153]. Потому и выбрал такую фамилию.
— Нам, в общем, было все равно, — добавила жена. — Поначалу Фред пытался спорить, предлагал «Болтон» или «Вулверхэмптон»[154], но тот и слышать не хотел. Так что мы зарегистрировали ее как «Тоттенхэм».
— Каким же образом дело дошло до такого кризиса? — поинтересовался Аллейн.
Полковник горестно взирал перед собой, словно ничего не видя.
— Расскажи ты, Клу.
— Когда речь зашла о помолвке, Фред подумал… хорошо, мы оба подумали, что нечестно получится, если Хилари женится, сам не зная на ком, так сказать. Она ведь навешала ему на уши всякой лапши…
— Постойте-ка! — воскликнул детектив. — Она что, знала?..
— Нет, конечно, она не знала, — заверили его старики хором. — Ей просто сказали, что у нее нет ни родителей, ни родственников.
— Об этом имелась договоренность с Маултом, — добавил полковник. — С самого детства она росла в таком убеждении. Отец, конечно, видел ее, когда она к нам приезжала из своей школы.
— Он просто светился изнутри, — вставила супруга. — Водил ее в зоопарк…
— Читал «Питера Пэна» и все такое, — подхватил Форрестер. — Кажется, он слегка потерял бдительность и дал ей понять, что сказка про мальчика, который не помнит родителей, потому что удрал от них через дымоход, имеет к ней какое-то отношение.
Однако с годами выяснилось, что на подобных намеках Крессида выстроила совершенно иной, роскошный замок из фантазий. И когда поняла, до какой степени Хилари бредит всеми этими гербами, геральдикой и рыцарскими легендами, то изо всех сил постаралась в них вписаться.
— Знаете, — уныло заметил полковник, — мой племянник так носится с подобными вещами — просто ужас. Придает им такое значение. Девочка опасалась — и у меня язык не повернется сказать, что зря… Она думала: если жених узнает, что она ему врала, то… посмотрит на это очень сурово. Моя вина — видит бог, только моя, но… в общем, она упорно продолжала рассказывать Хилари небылицы, и наконец я сказал ей, что пора выбросить из головы весь этот аристократический вздор. Боюсь, я зашел даже дальше…
— Он ей сообщил, — закончила за него миссис Форрестер, — не упоминая, конечно, о Маулте, что она происходит из честного, но ни в малейшей мере не знатного рода. Если уж говорить начистоту, то из очень скромного. И еще она догадалась — уж не знаю как, но она вообще сообразительная, — что рождена вне брака. Фред считал — мол, нечестно выходить замуж за Хилари, пока он принимает все ее россказни за чистую монету. Фред думал: если Хилари ее и вправду любит, это, мол, его не остановит.