ступить по-другому?.. Он наверняка приезжий, причем, судя по акценту, живет не в столице, а в маленьком городке, где жители объясняются на родном языке, а это означает, что, помимо квартиры на Бутлерова, предметно разговаривать с ним негде. Как же поступить?
- Тафно, с тетстфа, - с задержкой ответил прибалт.
- Что же, будем знакомы. Меня зовут Андреем Святославовичем. А вас?
- Фитаутас.
- А по отчеству как?
- У католиков нет отчестфа, - сообщил прибалт. - Не принято. Софите меня Фитас, так путет лучше.
- Очень приятно, Витас! - Тизенгауз обменялся с ним рукопожатием. - Нет ли у вас других обезьян, кроме этих трех?
- Тома еще тефять.
У Тизенгауза захватило дух. Боясь услышать не тот ответ, он помедлил, а затем все-таки спросил:
- Точно такие же, как эти? Я имею в виду позы обезьян и оттенки нефрита.
- Фее расные, ни отного тупликата.
- Тогда едем ко мне, покажу вам прекрасные эмали! - не сумев скрыть удовлетворение, воскликнул Тизенгауз. - Согласны?
По лицу Витаса пробежала тень.
- Поедем, не пожалеете, - настаивал Тизенгауз. - Если у вас мало времени, я оплачу такси в оба конца.
Тут он вспомнил, что пришел в магазин не один, и поискал глазами Рябокобылко. Бета Юлиановна стояла поодаль, у прохода в секцию стекла и фарфора, а враждебность в ее взоре сменилась крайней растерянностью. Заметив, что Тизенгауз смотрит на нее, Рябокобылко испуганно попятилась и скрылась из виду.
- Так как, Витас, едем или не едем? - тотчас выбросив из головы мысли о чудачествах Беты Юлиановны, нетерпеливо спросил Тизенгауз.
- Корошо. Я согласен поехать на такси.
К счастью, такси с зеленым огоньком подвернулось быстро, и меньше чем через полчаса они вошли в квартиру Тизенгауза.
- Снимайте пальто и шапку, - сказал он, поспешно раздеваясь. - Можно предложить вам стакан чаю?
- Спасипо. Растефаться не путу, тороплюсь. Покашите эмали.
- У меня их много, около ста семидесяти изделий, - подводя Витаса к застекленным полкам над диваном-кроватью, с гордостью произнес Тизенгауз. Выбор у вас широкий.
- Какие это эмали? - недоверчиво спросил Витас.
- Перегородчатые, - пояснил Тизенгауз, ожидавший от гостя большей компетентности. - Это Китай, шестнадцатый - девятнадцатый век. Как видите, здесь в основном представлены вазочки и шкатулки в соотношении примерно один к одному.
- Мне не нушны перегоротчатые, - с гримасой отвращения заявил Витас. Нушны ростофские эмали.
- Ростовских у меня нет, я их не собираю, - растерялся Тизенгауз.
- Тогта я поету.
Витас повернулся к двери.
- Нет, постойте, - удержал его Тизенгауз. - Мы же можем договориться по-другому. Я берусь достать для вас ростовскую финифть. На каких условиях будем меняться?
- Тфе эмали за отну опесьяну.
- Устраивает. Осталось условиться о встрече дня через три-четыре, за это время я постараюсь отыскать финифть.
- Такой срок меня не устраифает, - непреклонно возразил Витас. - Таю фам сутки.
- К чему такая спешка? - спросил Тизенгауз, пытаясь понять ход мыслей Витаса.
- Сафтра я ету томой.
- Кто вы, Витас? Где и чем занимаетесь?
- Я учитель ис Паланги.
- Благородная профессия, - с уважением заметил Тизенгауз, надеясь завязать непринужденный разговор и тем самым хоть сколько-нибудь смягчить упорного прибалта. - Моя покойная жена тоже была учительницей, преподавала историю в старших классах. Умерла совсем молодой, в двадцать девять лет, от крупозного воспаления легких.
На малоподвижном лице Витаса не отразилось ни одной мысли. Он не мигая взирал на Тизенгауза и молчал как пень.
- Как же быть? - нарушил молчание Тизенгауз. - Не могли бы вы снова приехать в Ленинград спустя какое-то время?
Витас начал загибать толстые пальцы, как это делают тугодумы, что-то прикидывая в уме, и ответил далеко не сразу:
- Корошо. Я приету ф Ленинграт черес тфе нетели.
Чрезвычайно довольный исходом трудных переговоров, Тизенгауз продиктовал Витасу свой домашний адрес и номер телефона, после чего, прощаясь, протянул ему восемь рублей.
- Пожалуйста, Витас, возьмите на такси, как договаривались в магазине.
- Не нато тенег. - Витас впервые улыбнулся, обнажив крупные, пожелтевшие от никотина зубы. - Коллекционер не толшен опишать тругого коллекционера. То фстречи, Антрей Сфятослафофич!
Всего час назад, стоя в комиссионном магазине с только что купленным китайским резным камнем, Тизенгауз предвкушал, как дома, в спокойной обстановке, без промедления изучит покупку, заполнит карточку подробным ее описанием, впишет в каталог, а позднее, после ужина, начнет подбирать ей место, на что может уйти не один вечер. Теперь же, оставшись в одиночестве, он даже не притронулся к кейсу, а пустился в пляс. Еще бы, такая баснословная удача, как знакомство с Витасом, в жизни собирателя древностей выпадает не чаще, чем раз в десять, а то и в пятнадцать лет!
Причина несказанной радости Андрея Святославовича коренилась в том, что каждая из нефритовых обезьян символизировала один из месяцев года, все двенадцать образовывали серию, служившую своеобразным календарем у средневековых китайских императоров, а полной серии не было нигде в мире, даже в Лувре и в нью-йоркском музее "Метрополитен".
37. ЖЕНЩИНА В ЧЕРНОМ
Говоря знакомым, что работает в гастрономе, Сергей допускал известную неточность. Вверенное ему подразделение располагалось обособленно, на противоположной стороне Московского проспекта, во дворе старого, сталинской постройки дома, функционировало без какой-либо вывески и как две капли воды походило на американский форт времен освоения Дикого Запада: территория была обнесена глухим забором, в котором были прорезаны узкие бойницы, имевшие, впрочем, вполне мирное назначение - через эти чрезвычайно популярные в народе отверстия подчиненные Сергея принимали порожнюю стеклотару.
Когда Сергей утром приехал на работу, глаза слепило яркое февральское солнце. Безоблачный день не предвещал неприятностей, на душе было легко и спокойно. Притормозив машину у тесовых ворот, он по привычке дважды просигналил.
Престарелый сторож в коротком армейском бушлате, в валенках с самодельными галошами из автомобильных камер и в стеганых брюках с торчавшей из прорех грязно-серой ватой распахнул ворота, принял стойку "смирно" и, отдавая начальству честь, гаркнул:
- Ждравия желаю!
- Петрович, сколько целок сломал? - громко спросил Сергей, заранее зная ответ.
- Шешнадцать, - улыбаясь во весь беззубый рот, доложил мигом просиявший старичок.
- Добро. Так держать!
- Шлужу Шоветшкому Шоюжу!
Поставив "жигули" под навес, бок о бок с темно-красным "москвичом" Давида Шапиро, Сергей по-хозяйски осмотрел владения. Здесь же, под навесом, по четыре в ряд, замерли до весны сорок одноосных прицепов с желтыми бочками, снабженными надписью "Пиво", левее, уже под открытым небом, приткнулась к забору шеренга прицепов с другими бочками, предназначенными для разъездной торговли квасом, за ними громоздилась гора пустой деревянной тары, а справа, ближе к воротам, ровными рядами были выставлены ящики с винными бутылками, дожидавшимися отправки на базу. Не обнаружив ничего, к чему можно было бы придраться, Сергей щелкнул пальцами и зашагал в контору.
Их одноэтажный, неказистый на вид барак принадлежал к числу так называемых временных зданий и сооружений, которые блестяще зарекомендовали себя в годы социалистического строительства и на поверку оказались долговечнее капитальных. Взбежав на крыльцо, Сергей отворил наружную дверь и, миновав тамбур, вошел в просторное помещение, где трое грузчиков и приемщик вдохновенно забивали козла.
- Привет труженикам прилавка! - на ходу окликнул он доминошников.
- Наше вам! - вразнобой отозвались те, не прекращая игры.
Из бытовки Сергей попал в приемную, узкую, похожую на пенал клетушку с однотумбовым столом и стулом, на котором с журналом "Новый мир" в руках восседала его секретарша, добродушная толстушка Фира, по документам оформленная уборщицей, но отлученная от совка и швабры. Будучи племянницей Шапиро, она отбывала здесь трудовой стаж, необходимый для поступления в Институт советской торговли на льготных условиях.
- Привет, Фирок! - обратился к ней Сергей. - Кто-нибудь меня спрашивал?
- Были какие-то звонки, но трубку снимал дядя Давид.
В кабинете его встретил Шапиро, худощавый, карликового росточка однолеток Сергея.
- Здравствуй, Сережа! - Отложив газету, Шапиро поднялся с дивана, чтобы пожать руку Сергею. - Как настроение?
- Бодрое, жизнеутверждающее, - ответил Сергей, вешая дубленку во встроенный шкаф. - Додик, что у нас намечено на сегодня?
- К одиннадцати подойдет Потапов. С мясокомбината ему подкинули парного теленка, так он обещал притащить заднюю часть и печенку.
Потапов был директором их гастронома, причем умным директором, понимавшим все с полуслова. Для него, человека, битого жизнью, важны были не чины, а возможности тех, с кем имеешь дело, из-за чего он держался с Сергеем и Давидом на равных и постоянно оказывал им услуги.
- Телятина - это вещь, - одобрил Сергей, потирая руки.- Давненько не пробовал шашлычка из телятины... Баню раскочегарили?
- Спрашиваешь! Все путем, как в лучших домах Парижа и Лондона.
Пять лет назад, проявив отеческую заботу о подчиненных, Сергей и Давид соорудили в пристройке отличнейшую баньку, однако демократичная в своей основе затея с треском провалилась, так как непривычные к чистоте работяги настолько заплевали и замусорили ее, что стало противно туда заходить. Даже уборщица, оформленная на ставку грузчика, и та наотрез отказалась прибирать там. Пришлось оборудовать для пролетариата отдельную душевую, а баньку приспособили под нужды командного состава, обшив предбанник полированной вагонкой и доукомплектовав камином, финским холодильником и японским телевизором с встроенной видеоприставкой.