В глубине души Сергей побаивался гнева Анны, но получилось наоборот - она стала шелковой, смотрела на него с немым обожанием, а в постели буквально творила чудеса, доводя его до изнеможения. Выволочка, заданная Марку, благотворно подействовала не только на Анну: братья Нахманы держались тише воды ниже травы, сдавая выручку до последней копейки, Давид Шапиро заметно присмирел и уже не позволял себе перечить Сергею, а Потапов по-братски обнял Сергея, буркнув ему на ухо: "Давно бы так!"
Сергей сознавал, что для восстановления пошатнувшегося авторитета одной кулачной расправы недостаточно, нужно еще что-то существенное, однако ничего путного так и не пришло в голову. Выход подсказал капитан второго ранга Зелитинкевич, по прозвищу "гросс-адмирал". Почему бы Сергею не заняться компьютерами, сказал он как-то невзначай после преферанса с выпивкой. За комиссионный процент он, Зелитинкевич, возьмет на себя технический аспект проблемы и подыщет покупателей, а если дело наладится - приведет под знамена кооператива еще тридцать-сорок моряков-военпредов, несущих вахту на других почтовых ящиках города.
На правлении предложение Сергея заняться компьютерным бизнесом поначалу встретили кислыми улыбками, но он стукнул кулаком по столу и настоял на своем. А спустя полгода кислые улыбки сменились заискивающими, потому что прибыль от сделок с компьютерами возрастала из месяца в месяц и затмевала шашлычное эльдорадо.
На первых порах Сергей и "гросс-адмирал" довольствовались разницей между ценой дилера, получавшего товар непосредственно от производителя, и ценой мелкооптовых поставок, по которой компьютеры уходили к конечным потребителям, но быстро смекнули, что в условиях ненасыщенного рынка есть смысл, пока не поздно, занять одну из свободных ниш и впредь обходиться без дилеров. Для этого нужно было заполучить крупный заказ с гарантированным финансированием и установить прямые контакты с центрами "желтой" сборки компьютеров, прежде всего с Сингапуром и Гонконгом. Заказ на шестимиллионную сделку добыл "гросс-адмирал", сумевший материально заинтересовать группу директоров оборонных предприятий, а Сергей удачно съездил в Москву и там, в гостинице "Украина", подписал выгодный договор с сингапурскими фирмачами.
Вот тогда-то "Холису" и понадобился трехмиллионный кредит, развязавший Сергею руки. Отныне уже ничего не мешало полным ходом ковать деньгу, чем он и занялся с несказанным увлечением, сделав "гросс-адмирала" своим фактическим заместителем. Чтобы не светиться, ушлый капитан второго ранга, продолжавший служить в военно-морских силах, делегировал жену в члены кооператива "Холис", а по ее доверенности на законных правах заседал в правлении, где с приходом Зелитинкевича, потомка шляхтичей из-под Вильно, образовалось славянское большинство.
В сложившейся обстановке тюремная переписка вызывала только оскомину, отнимая у Сергея массу времени и принося взамен жалкие, по его нынешним меркам, гроши. Поэтому он воспринял неожиданный реверанс Затуловсого как манну небесную, но не показал виду, чтобы понапрасну не огорчать и без того пришибленного бедой шефа. Сочувствия к Затуловскому он не испытывал, ибо так и не простил ему оплошности, повлекшей за собой развод с Леной, а для злорадства не видел оснований - как ни крути, косоглазый оберштурмбаннфюрер все-таки принес ему больше пользы, чем кто-либо другой. Затуловский - с характером, это факт, он выстоит в любых передрягах. И гордости у него хоть отбавляй: отказался от соблазнительного подношения не моргнув глазом. Но нет худа без добра - квартира на Комендантском аэродроме пригодится самому Сергею. Да и верно послужившую "восьмерку" пора поменять на серебристо-серый "мерседес" с дизельным движком. На кой черт иметь кучу денег, если не получаешь удовольствия на всю катушку?
С этой благостной мыслью Сергей вышел из конспиративной квартиры и вприпрыжку сбежал с лестницы. На заднем сиденье его "жигулей" лежали два объемистых пакета с продуктами для сына и старика Боголепова, поэтому, прежде чем трогаться с места, он прикинул, в какой последовательности доставить их по назначению. Пожалуй, сейчас лучше навестить отчима, а завтра с утра, по пути к родным пенатам, забросить второй пакет к соседям, которые в целости и сохранности передадут Лене продукты вместе с деньгами. С Сашком он вдоволь пообщается во Всеволожске, куда Лена по субботам регулярно привозит сына и где сама долго не задерживается, избегая сталкиваться с бывшим мужем. А снова видеть ее постную рожу - нет уж, хватит.
Дважды в месяц, выполняя волю бабушки, Сергей посещал старое пепелище на улице Софьи Ковалевской, чтобы вручить отборный заказ из гастронома Потапова и конверт с тремя сторублевками, но щедрость не спасала его от унижений - вместо благодарности Лена ставила перед ним протокольную чашку кофе и ни разу не села за стол, всем своим видом показывая, что испытывает только брезгливость.
"К чертям собачьим! - облегчил душу Сергей, выруливая на 1-ю Красноармейскую, чтобы ехать к Пяти углам по Загородному проспекту. - Ноги моей больше не будет на Софье Ковалевской!"
Боголепов обрадовался приходу Сергея больше, чем принесенным им дарам. Пока он многословно жаловался на упадок сил, Сергей привычно раскладывал продукты в точном соответствии с пожеланиями педантичного отчима: свиные отбивные, сосиски и говяжий язык - в поддон морозильника, черную и красную икру вместе с осетриной горячего копчения - чуть ниже, на верхнюю полку старенького "ЗИЛа", печеночный паштет, ветчину, масло и сыр - на среднюю, а бананы с апельсинами - на дно.
Казалось бы, совсем недавно франтоватый, слегка старомодный доцент с зачесом на розоватой лысинке впервые появился в толстовском доме, а на самом деле с того памятного дня прошло почти четверть века. Был ли этот, как он тогда называл себя, "знаток денежного обращения и кредита при социализме" по-настоящему добр к Сергею, в ту пору ершистому двенадцатилетнему мальчишке, только что лишившемуся отца и встретившему доцента в штыки? Скорее да, чем нет. Подкаблучник и соглашатель, Боголепов умел сглаживать острые углы, что, надо думать, было не столь уж просто при взрывном характере Натальи Николаевны, матери Сергея, и ее чудовищной мнительности. Действуя тихой сапой, отчим сумел внушить своей дражайшей половине, что она справедливейшая из женщин, тогда как сам Боголепов - всего лишь ее покорный слуга, вследствие чего после переезда Сергея на Красную улицу, в холостяцкую обитель Феликса Васильевича, в доме на Рубинштейна воцарилась угодная ему атмосфера спокойного доброжелательства. Еще школьником Сергей разглядел в отчиме живой ум при полном отсутствии бойцовских качеств - достаточно вспомнить его отношение к советской власти, которую он находил противоестественной и приравнивал к форс-мажору. А зауважал гораздо позже, в период болезни матери, когда она, парализованная и совершенно беспомощная, прожила полтора года только благодаря его самоотверженности.
Став вдовцом, Боголепов, по наблюдениям Сергея, не столько похудел, сколько высох: некогда пошитый на заказ костюм висел на нем балахоном, а жилистая шея с трясущейся головой высовывалась из просторного ворота сорочки, как кукушка в стенных часах-ходиках. Лишь сальная прядка желто-белых волос по-прежнему наискось прикрывала плешь, а в остальном от былого доцента не сохранилось ничего - сейчас перед Сергеем предстала дряхлая, запущенная, никому не нужная развалина с водянистыми, тронутыми катарактой глазами.
- Сереженька, посиди, побудь со мной, - попросил Боголепов, заметив, что гость выразительно смотрит на часы.
- Десять минут, не больше, - нехотя согласился Сергей. - А то друзья ждут меня к ужину.
Ссылка на друзей не была отговоркой - на вечер его, Анну и Давида с женой пригласили к себе Зелитинкевичи, с помпой отмечавшие годовщину свадьбы.
- Тоскливо мне в четырех стенах, - жалобно протянул Боголепов. - Слоняюсь из комнаты в комнату, а занять себя нечем.
- Ей-Богу, Феликс Васильевич, я вас не узнаю. Страна бурлит от перемен, ходит ходуном. Газеты, журналы, телевидение - за что ни возьмись, все чертовски интересно. Так?
Боголепов разочарованно покачал головой.
- Поздно пришли перемены, Сереженька. Не для меня они. Каждому свое: тебе, дружок, жить и жить, все еще впереди, а мои земные дела близятся к концу. Об этом и хочу поговорить с тобой.
Сергей собрался было сказать, что в семьдесят три года рановато помирать, но Боголепов выставил перед собой крапчатую руку, призывая его к молчанию.
- Гложет меня страх, что однажды упаду в коридоре и не найду сил доползти до телефона, чтобы вызвать "неотложку". Участились у меня головокружения. Представляешь, умру я, а недели через две-три обнаружат мое тело в таком неприглядном состоянии, что...
- Феликс Васильевич!
- Нет-нет, ты дослушай. Смерти я не боюсь, с ней смирился, а этот страх беспрестанно бередит душу. Веришь?
- Чем я могу помочь?
- За твоей спиной, Сереженька, я позволил себе сговориться со старыми соседками и хочу переселиться туда, на Красную улицу. Буду делиться с ними продуктами, которыми ты меня обеспечиваешь, а они обещали приглядывать за мной, кормить, поить и прибираться в местах общего пользования.
- За чем же дело стало?
- За тобой. Ты не против поменяться?
- Смешной вопрос! Во сколько мне это обойдется?
- Квартира на Рубинштейна - холмогоровская, она по праву принадлежит тебе без всякой компенсации, - с достоинством ответил Боголепов. - А оплату обмена и переезда ты уж возьми на себя. Мне, пенсионеру, накладно будет рассчитываться с грузчиками, шоферами и прочими вымогателями. И еще бы хорошо... - Боголепов стыдливо осекся.
- Нет проблем, - заверил Сергей. - Вы, кажется, хотели еще что-то сказать?
- Похорони меня на Охте рядом с Наташенькой. За место я заплатил, ограду и памятник поставил, а зарыть меня в землю и нанять каменотеса, чтобы выбил на стеле мою фамилию с инициалами и датами жизни, дорого не встанет, вот увидишь. И, если не трудно, закажи по мне панихиду. Я русский человек и хочу, чтобы меня проводили в последний путь по православному обряду.