– Так это что? Это меня?.. А его, выходит, того? Чего это ради?.. Да кто он вообще такой?
– Он сын Самого!.. – Владимир Никифорович с благоговением указал на потолок.
Этажом выше размещался один из кабинетов главного инженера. Но его сына Вадика Аркадий знал. В свое время именно Аркаша, тогда еще мастер, посоветовал отдать мальчишку в стрелковую школу. Сейчас Вадик учился где-то в шестом классе, и речь шла, очевидно, не о нем.
– Чей сын? Брежнева, что ли?.. – предположил Аркадий.
– Если бы. Это сын Легушева. Знаешь такого?
Эту фамилию Аркадий безусловно слышал. Брежнев, при всей своей значимости, был далеко, и потому опасались его меньше. А Легушев являлся первым секретарем Донецкого обкома – местным царем и богом. Он мог решить сотни вопросов – а мог, разумеется, и не решать. Его росчерка пера опасались не то что начальники цехов, но и директора заводов.
– Сын его закончил профильный институт. Есть мнение, что ему следует набраться опыта, поработать по специальности. Молодым везде у нас дорога.
– А я, выходит, уже не молодой?..
– Аркаша, не нагнетай, прошу тебя! Отец его уйдет не сегодня-завтра в Москву на повышение, заберет сына. И я через год на пенсию уйду. Вот будет и тебе дорога. А пока поработаешь сменным мастером. Я тебе персоналку выхлопочу – ты ничего и по деньгам не потеряешь. Никто тебя не выгоняет на улицу. Советская власть еще не кончилась.
– Так что же мне? Написать перевод?.. – спросил Аркадий со слабой надеждой, что это все шутка, и сейчас, конечно, все выяснится, и его отправят опять работать, искать рубероид…
Где там…
– Ну а чего откладывать-то?.. – с облегчением ответил Владимир Никифорович. – Уже завбот тебя ждет…
–
Злоба бурлила как кипяток в чайнике с заваренной крышкой. Хотелось выматериться.
Была мысль подготовленное уже заявление скомкать и бросить в лицо завботу, а самому написать заявление об уходе по собственному желанию. В отпуске он не был два года. Можно было получить отпускные, поваляться летом с Машей на пляже, благо море под боком, и такой отдых обошелся бы весьма дешево.
А после, ближе к осени, можно было начать искать работу, устроиться сменным мастером на какой-то мелкий заводик и начать делать карьеру заново там. Но на новом месте пока устроишься, всех узнаешь, войдешь в круг – не один месяц пройдет. А сюда, на машиностроительный завод он пришел сразу после армии, начинал слесарем, оканчивая заочно институт, поднялся до старшего мастера, а теперь – был заместителем начальника цеха.
Был…
Завбот смотрела на него печальным и понимающим взглядом, но что творилось в ее голове – кто знает. Ведь, поди, слухи разошлись. В курилках, в кабинетах, в мастерских уже судачат, что прежний зам низложен, что новый уже идет. А новая метла, как водится, по-новому метет.
–
В кабинете лежали пирожки, да остывал чайник.
Есть не хотелось. И, закипятив чайник повторно, Аркадий сделал себе злой чифирь кровавого цвета. Делать такой в Монголии его когда-то научил Пашка – механик-водитель танка, которым командовал Аркаша.
Чифирь взбодрил, прогнал сонливость, но не дурное чувство.
Диктор из радиоточки сообщил, что в Петропаловске-Камчатском традиционно полночь. Следовательно, в Москве и здесь, в Приазовье – начало четвертого. А это значило, что в школах Жданова закончились уроки. И Маша, отпустив дежурных, закрыла класс. Наверное, сейчас она сидит в учительской, проверяет тетради…
Телефон стоял рядом – «вэфоский» ветеран, переживший уже трех замов и четырех начальников цеха, несколько раз падавший со стола на пол, и перемотанный по такому случаю изолентой. Аркадий думал его сменить, но вот как – аппарат пережил и его.
Парень набрал «двойку», дождался непрерывного гудка, сигнализировавшего, что городская сеть доступна, после – накрутил на номеронабирателе еще пять цифр городского номера.
Цепь длинных гудков, томительное ожидание. И уже когда Аркадий хотел положить трубку, раздался голос:
– Алло…
Это была она.
– Салют, Маш, это я, – он старался говорить живо, весело.
– Слушаю…
– Я так хотел услышать твой голос…
– У тебя что-то случилось? – ее голос был требователен и строг.
– Да… Нет…
– Говори…
– Я перевожусь назад… На мастера.
– Почему?
– Моя точка понадобилась сыну Легушева. Слышала о таком?
Она, конечно же, слышала.
– Вот так, – продолжал Аркадий. – Партия сказала: «Надо».
Ходили слухи, что на АТС все разговоры, или хотя бы те, которые выходят в город, прослушивают работники органов на предмет сохранности Государственной тайны и наличия инакомыслящих. Но в это Аркадий верил слабо: АТС постоянно барахлила, связывала не тех абонентов. Шумы стояли такие, что, бывало, по голосу человека не узнаешь. Чтоб прослушивать, станцию следовало сперва починить.
– А ты как же?..
– Поработаю мастером. Дальше видно будет… Послушай, я теперь так долго на работе не буду оставаться… Может, увидимся сегодня?
– Я не знаю… С понедельника у нас комиссия из области. Я, наверное, не смогу в ближайшие дни.
– Маша…
– Мы увидимся потом. Ты точно в порядке?..
– Да, – соврал Аркадий. – Просто хотел тебе сказать…
– Аркадий, договорим позже, меня вызывают. Пока!
Хоть в трубке отчетливо было слышно, что никто никого не зовет, Аркадий кивнул. Он успел сказать:
– Я люблю тебя…
Но услышала ли она эти слова – неизвестно.
Глава 2
«А как ты работал сегодня?» – вопрошал с плаката на стене столовой седоусый старик.
– Пошел в жопу! – огрызнулся Аркадий.
Он поставил посуду рядом с мойкой, удостоившись недовольного взгляда посудомойки. Иногда ему казалось, что в заводских столовых нарочно кормят невкусно, чтоб туда ходили пореже, и, стало быть, меньше было хлопот.
Впрочем, нет. В инженерном корпусе, где сидело все заводское начальство, кормили очень вкусно, но туда работяги попадали редко, ибо на входе в корпус имелась надпись: «Проход в рабочей одежде запрещен».
Возвращаясь от мойки, Аркадий забрал со стола тонкую куртку робы, накинул ее на плечи.
– Ну что, Андреич, пошли работать? – спросили мужики, дожидающиеся его на лавочке у входа.
Он кивнул.
По пожарной лестнице они полезли на крышу.
В сумках с величайшей осторожностью поднимали трехлитровые банки, в которых плескалась газированная вода, набранная в сатураторах. В обеденный перерыв ее охлаждали в холодильниках, и теперь на банках проступала слеза изморози.
Цех был огромным – размером с несколько футбольных полей и высоким настолько, что после подъема следовало отдохнуть, осмотреться. С цеховой крыши видны были лежащие в пойме реки лоскуты полей, которые перемежали квадраты садов. Меж ними по дорогам ползли машины, похожи отсюда на медлительных, но прямолинейных букашек. Частый поток тянулся по шоссе, по съездам на него, иногда какая-то машина мелькала проселками. Совсем медленно тепловоз тянул состав по ветке на шлаковую гору. Шлак выливали за садами, и если это происходило ночью, небо в той стороне озарялось огненными красками – зрелище было грозным и безумно красивым.
За проходной целило в небо великое множество строительных кранов – возводились новые дома. И многие на заводе уже спали и видели, как въедут в новые квартиры.
За холмами плескалось море, но по случаю буднего дня его пляжи, вероятно, были полупусты…
К слову сказать, завод в рабочий полдень тоже казался обезлюдевшим. Работа кипела под крышами. На прямых и длинных заводских проездах можно было увидеть лишь одного или двух рабочих, катились грузовики и электрокары, судя по дыму и гулу маневровый таскал вагоны на Ворошиловском. Промелькнула «Скорая помощь» – в цехах иногда людям становилось плохо, происходили несчастные случаи, и карета с мигалкой чем-то выдающимся на заводе не была.
Во времена прошлого директора «Скорая помощь» дежурила прямо на воротах завода, частично стояла тут же на довольствие, и случись у кого-то сердечные боли или несчастный случай – тут же доставляла потерпевшего в больницу.
Но нынешний подобную практику пресек. Сказал, что люди сюда приходят работать, а не калечиться, а наличие «скорой» на проходных людей деморализует. Да и самим врачам должно быть стыдно простаивать в ожидании, в то время как в городе нужда в медицинской помощи больше. И «скорая» теперь приезжала только по вызову.
Было еще видно, что внизу, у входа в бытовой корпус стоит «Волга» Старика. Вел он свое обычное одиннадцатичасовое совещание. В зале сидел начальник цеха и новый его заместитель.
–
Свой кабинет Аркадий освободил за полдня. Что-то выкинул, что-то перенес в мастерскую, что-то, как аквариум с рыбками – отдал другим. В мастерской получил ящик под личные вещи и инструменты. В бане у Аркадия уже имелся шкафчик, и, будучи заместителем начальника цеха, он иногда заходил туда – когда дома не было горячей воды, после грязной работы, либо в жаркий день. Баня нравилась Аркадию – мужики полагали, что начальство там не появится, поэтому говорили открыто.
Убирать кабинет за собой кабинет Аркадий не стал, и предвкушал уже, этим займется сын самого товарища Легушева.
Затем пришлось сдать дела. Легушев расположился на бывшем месте Аркадия, демократично привстав со стула, подал руку. Сам же Аркадий сел рядом на табурет, который доставался обычно посетителям и принялся растолковывать пункты протокола: на что следует обратить внимание, кому позвонить, где взять…
– Рубероид? – переспрашивал Легушев, делая автоматической ручкой пометку в свой записной книжке.
Книжка была новенькой, основательной, с золотым тиснением, купленная Легушевым-старшим в Кремле на Пленуме и подаренная сыну. Аркадий-то покупал свои записные все больше в киоске «Союзпечати» напротив заводских проходных или в «Школярике» около дома. Раз мама подарила ему довольно дорогой блокнот, но Аркадий чуть не на следующий день упустил его в емкость с маслом, из которого питался прожорливый агрегатный станок.