– Патроны есть – сами сделаем.
Прошли к тренировочному стадиону, сели на склоне – спускаться к роднику не стали. Солнце должно было взойти за их спинами. А в пойме реки клубилась мгла, квакали, одурев от безнаказанности, лягушки. Да по Тополиной улице иногда, освещая дорогу фарами, пролетала машина.
– О чем думаешь, командир?.. – спросил Пашка.
– Ни о чем особо, – соврал Аркадий.
Он думал о том, что все оказалось куда проще, чем он полагал. Что можно, видимо, переиграть советскую власть, оставаться безнаказанным, если не злоупотреблять удачей.
– А ты о чем думаешь? – спросил Аркадий товарища.
– Ни о чем, – тут он не лгал.
Они просидели до рассвета, а потом пешком отправились к заводской проходной, которая выплескивала на улицу сменившихся работяг. В том был план: смешать свои следы со следами многих.
Дома рассмотрели свою добычу: кроме шестисот малокалиберных патронов в пачках по пятьдесят штук, имелось еще четыре упаковки по шестнадцать патронов для «Макарова»
Отметив совершенное бутылкой пива, купленной намедни, легли спать.
–
Пропажу обнаружили лишь рано утром в понедельник. То есть двое сторожей ушли домой в покое и неведенье того, что катастрофа уже случилась. И для некоторых это было лучшим решением, поскольку крайним сделали того, при ком сие обнаружилось.
Придя рано утром, директор стрелковой школы совершил утренний обход и обнаружил следы взлома. Понимая, что хуже уже быть не может, он вскрыл обе двери оружейной, дабы оценить масштаб трагедии.
И первой реакцией Михаила Андреевича было желание застрелиться. Найти для этого патроны не было проблемой – в тире они имелись у многих, припрятанные в тех или иных местах. И, может быть, сломанный в замке ключ, спас жизнь директора.
Вызвали милицию, участковый пришел через четверть часа, через полчаса на место преступления отправили Карпеко, который просто первым подвернулся под руку. Еще через пятнадцать минут тот был на месте.
С утра моросило, и теперь в городе стояла духота. Поднявшись на крыльцо, Карпеко встретил участкового, который как раз курил свою дежурную «Приму».
– Уже нашли, как воры проникли? – спросил Сергей после приветствий.
Участковый пожал плечами.
– Надо осмотреть каждую комнату, с подвала до крыши.
Впрочем, уже на второй двери осмотр прервался. Фрамуга котельной была открыта, в решетке зиял пропил. Карпеко взглянул на отключенные герконы, на распахнутое окно.
– Почему в подвале были открыты окна?.. – спросил он.
– Лето, жарко. А вытяжка поломалась. Вот и открыли, – ответил здешний дежурный.
– Почему вытяжка поломалась?..
– Мотор сгорел.
Ногой Карпеко крутанул муфту, насаженную на вал насоса. В «улитке» глухо загрохотало.
– Как-то удачно совпало, не находите? – спросил Карпеко. – Вообще, отчего двигатель может сгореть?
– Не знаю, – ответил участковый.
Снова вернулись к оружейной комнате.
Пока они были в подвале, привезли на машине служебную собаку. От той толку оказалось мало: она худо-бедно взяла след в оружейке, но стоило выйти в коридор, ее тут же сбивали с толку пороховые запахи. Собака виновато скулила и жалась к стенкам.
Рассматривая дыру в деревянной двери, участковый заметил:
– Года два назад Макс так «Комсомольский» обнес.
– Угу. Только не обнес, а попытался. Повредил сигнализацию, и его взяли на выходе, если помнишь. Он еще не освободился, если что.
Из кармана брюк Карпеко достал карандаш и блокнот, открыл тот на чистой странице, задумался, намереваясь записывать мысли. Лист оставался чистым.
– Что-то даже на ум никто не приходит из наших, – признался Карпеко. – Гастролер что ли?.. Но на кой ему патроны?..
Участковый пожал плечами.
Меж тем, из близлежащего ЖЭКа вызывали слесарей с ацетиленовым резаком. После того, как эксперты дали добро, резчики размотали шланги по зданию и сдули дверь с петель, сделав два небольших надреза. Директор стрелковой школы выдохнул с некоторым облегчением: пистолеты и винтовки были на месте.
– А куда вы дели двигатель? – спросил Карпеко у Михаила Андреевича.
– Отдал шефам на перемотку, – ответил тот.
– Каким шефам?
– Да на завод.
– А там вы с кем общались?..
– С Лефте… Ах нет, у них там новый начальник, Легушев.
– Уж не родственник того самого? – Карпеко указал на потолок.
– Сын.
Когда участковый вышел покурить, Карпеко отвел директора в сторону, дабы поговорить накоротке.
– По чесноку – в сейфе были другие патроны?
– Какие патроны?.. – спросил директор.
– Да не валяй дурака! Я сам здесь стрелял. Макаровские.
Директор тира задумался.
– Давай, не томи. Я не для протокола. Чтоб я знал, если всплывут.
– Было четыре коробки. Шестьдесят четыре штуки.
– Твою же ж мать…
–
Через час о краже был извещен и первый секретарь донецкого обкома – Всеволод Анисимович Легушев. Отпустив подчиненных после краткого совещания, он некоторое время сидел в кресле, что-то обдумывая. Затем улыбнулся, поднял трубку кремлевской «вертушки».
Глава 28
Утром начальнику городского отдела милиции позвонили из Москвы и кричали так, что подполковник явно чувствовал, как звезды на его погонах скукоживаются до лейтенантских. Крик, несомненно, создал трудовое настроение на весь день.
Начальник горотдела наорал на подчиненных, те, дабы скрыть растерянность, кричали тоже. Крик несся по телефонным линиям, выплескиваясь за пределы района.
Одиссей Георгиевич вызвал к себе Карпеко, спросил:
– Чем нынче занимаешься?
Вид у Папакицы был задумчивый и расстроенный. Из столицы требовали, чтоб поиском патронов занялся самый опытный следователь. Таковым Карпеко, конечно, не являлся, хотя не был и новичком в сыскарском деле. Но если патроны так и не будут найдены, следователю влепят неполное служебное соответствие. А то и вовсе попрут из органов. Но пропажу следовало искать. К тому же, Карпеко первым прибыл на место преступления. И им, если что, можно было пожертвовать.
Не чувствуя подвоха, Карпеко стал рассказывать:
– Утопленник, что у Белого моста всплыл, затем контору обокрали в садах. Позвонком опять же.
– Как прогресс по позвонку?..
– Да никак. Замерло все.
С одной стороны, ничего чрезвычайного в городе не происходило. Не валялись на улицах другие отрезанные органы, не имелось заявлений о пропаже людей. Но это мало что значило – ведь если бы не оплошность с шейным позвонком, то о преступлении вовсе бы не узнали ничего.
– Что по Лирнику?
– Очевидно, что без перемен. Ищут.
– Плохо ищут.
Сергей пожал плечами:
– Беда в том, что схема простейшего передатчика на двух лампах напечатана в учебнике физики. А как посчитать колебательный контур – сказано на три страницы раньше. Остается лишь детали подобрать – купить на развале, на свалке, в магазинчике на Артема, который торгует некондицией.
– Ты мне это брось. Лирник – не школьник. Иначе бы его давно изловили. Впрочем…
Папакица махнул рукой.
– Шут с ним, наверное… Занимайся патронами.
–
В стране и так хватало неучтенных боеприпасов. Редкий дембель уходил домой, не прихватив с собой две-три сигнальные ракеты. Патроны для табельного оружия вроде находятся на строгом контроле, но их все равно удается умыкнуть. Когда стрельбы начинаются, лишь вначале считают патроны. Гильзы вроде бы сдаются по ведомости, но если один-два цинка выстрелили – никто их считать не станет, сдадут на глазок, по весу.
Тем, кто в наряд ходит с заряженным оружием вообще не проблема выбить один патрон и вместо него насовать карандашей, веток, да хоть окурков. А командир, чтоб не возиться с расследованием, спишет патрон на стрельбы.
Еще ходит по стране эхо Отечественной войны – что-то откапывали, что-то извлекали из запасов бережливые граждане. Да что там Отечественной? В погребах кое-где до сих пор находят бережно смазанные патроны и обрезы модели «Смерть Председателя» – такими еще в Гражданскую шалили.
Но самый доступный патрон – это, конечно, патрон от мелкашки. Поскреби любого мальчишку из стрелковой секции, и обнаружится у него патрончик-другой. А затем умелый пионер мастерит в кружке или в доме детского творчества «дуру» – однозарядный, а часто и одноразовый пистолет. Конечно в большем ходу самопалы – огрызок трубы, забитый серой, с куском свинца, обернутого пыжом. Но речь сейчас не о том.
–
…Однажды главный инженер, прибыв на работу, на лестнице поговорил о какой-то ерунде с уборщицей, после чего поднялся в свой кабинет и повесился на телефонном проводе. Но дверь в кабинет главный инженер забыл закрыть, к нему с ничтожной бумагой зашла машинистка, и, прежде чем грохнуться в обморок, заорала матом.
Из петли несчастного вынули, отпоили коньяком и увезли куда-то прочь. Ошеломленные заводчане ходили задумчивыми, разговоры вели только шепотом, будто самоубийство удалось, и в доме покойник.
И было очевидно, что попытка самоубийство окончательно поставила крест на карьере Грищенко. Завод кое-как мог простить ему брошенную любовницу и жену, но суицид был попыткой бегства. Человек показал себя слабаком, упал ниже пыли.
Запоздало все были полны соболезнования к главному инженеру. И эта жалость была унизительна.
–
В полутемных коридорах проектного корпуса Аркадий, несущий бумаги на подпись Сигину, встретил Ханина. Тот ожидал, когда откроется после обеда дверь режимно-секретного отдела и, скучая, разглядывал стенд, с которого трудящихся призывали крепить бдительность.
Ханин подозвал приятеля, нашел на стенде фотографию и, ладонью прикрыв к ней подпись, спросил:
– Вот скажи, что этот в шляпе на картинке делает?
На фото был изображен какой-то спешащий мужчина.
– Идет куда-то, – пожал плечами Аркаша.
– Неправильный ответ! – срезал Ханин, открывая подпись. – Он меряет шагами расстояние до секретного объекта. Так-то!