– Да и как же с ключом быть? – говорил москвич. – Вы сами говорили, что грабитель знал номер ключа, но не то, что он переточен?
– Быть может, кто-то из стрелков сболтнул про номер не там и не тем?.. – предположил Карпеко.
Впрочем, ему казалось сомнительным, чтоб кто-то из спортсменов знал номер ключей от шкафа в оружейной комнате. Маловероятно, чтоб тренер посылал кого-то туда принести патронов или, скажем, винтовку.
Замок на сейфе меняли лет пять назад. А три года тому или около того ключ сломали и переточили новый из подходящего.
Карпеко перебирал анкеты учеников стрелковой школы. Всякий мог быть подозреваемым, и всякому нельзя было предъявить что-то конкретное. Вряд ли у кого-то имелось алиби продолжительности с вечера пятницы по утро понедельника.
Удивительным было то, что, ни один из стрелков не имел приводов в милиции. Не то стрелковый спорт действительно как-то дисциплинировал стрелков, не то грешили они по-тихому.
Говорят, есть у палеонтологов метода: даешь им какую-то незначительную кость вроде того же позвонка ископаемого чудища, а ученые по ней восстанавливают образ существа: какой вид имело, чем питалось.
А вот для криминалистики такое невозможно отчего-то. Хорошо бы в некую машину заложить улики, а машина и выдаст: это вещи такого-то и такого-то, который жил там-то, а повадки у него имелись следующие.
Но такого нет, и о каком-то трицератопсе мы знаем больше, чем о соседе по лестничной клетке. А все потому, что трицератопс интересен ученым и даже школьникам. Сосед не интересен даже собственной жене. И только после смерти он начинает умеренно занимать окружающих.
Да только нынешние грабители от себя почти ничего не оставили. Можно было только описать их повадки: любят ночь, скрытны, аккуратны, изобретательны.
Единственная улика – тот самый не переточенный ключ.
Не густо.
Порой досадно, что люди предсказуемы, но излишняя оригинальность тоже может вызвать раздражение. Особенно у следователя.
– Положим, у меня на поселке, на соседней улице живет слепой, – откинувшись на спинку стула, начал размышлять Карпеко. – Так он людей узнает по звуку шагов, причем все равно, идешь ты по траве или асфальту. К слову сказать, я тоже узнаю по шагам в коридоре, кто мимо моего кабинета проходит. Но вот уверен, что слепой не знал, как его собственные шаги звучат.
– «Положим»? – переспросил Данилин.
– Не придирайся к словам. В самом деле живет. И вот я к чему это вспомнил. Чьи-то шаги мы тут не слышим. Кто-то здесь не вкладывается в канон.
Глава 33
Завыла трижды сирена.
– Что это? – встрепенулся Пашка. – Что-то случится?
– Чой-то случится…– сказала бабка, откладывая газету. – Сейчас рвать гранит будут. Ховайтесь под крышу.
Они тогда сидели на улице. Пашка и Аркадий чистили пластины из разобранного фрикциона. Рядышком бабушка-токарь не то дремала, не то читала «Приазовский рабочий». Сирены вывели ее из дремоты, и она заспешила в мастерскую. Аркадий и Павел пошли за ней.
Внутри мастерской они не стали у окон – из них все равно открывался небогатый вид на машинный двор, окруженный со всех сторон подсобными помещениями. Аркадий присел на станину американского станка. Пашка стал рядом. Старуха продолжила читать газету, сидя на лавочке в своем закутке. Надвигающееся светопреставление ее нимало не занимало.
На дворе стало тихо, как бывает перед самой большой грозой. Грузовики укочевали в гаражи, из шумной курилки исчезли механики, замолкли птицы, попрятались под крыши. Даже ветер приутих. А где-то пламя уже бежало по огнепроводным шнурам, чтоб подорвать гирлянды динамитных разрядов.
И, расколов тишину – взорвалось!
В карьере словно разразилась буря, прогрохотали сотни громов. Ударные волны бесновались внутри каменной чаши – поглощались и отражались от стен, сталкивались, дробились, но все же выплескивались на поля, проносились меж домов ветром, рвали листву с деревьев. Шатало землю.
Динамит колол гранит, вырывая его из недр земли. Он летел в небо и опадал вниз каменным дождем – гранитная крошка застучала по крыше мастерской.
– Гляди-ка, камни с неба! – попытался пошутить Пашка.
– Это что, – заметила старуха. – Бывало, камни летали как орех. Черепицу потом перекрывали.
Затем затихло, опала пыль. Понемногу начала оживать природа. Из-под камней вылезали контуженые змеи. В разрезе еще звучали взрывы – уничтожали неразорвавшиеся шашки, дробили большие куски. Но люди уже выходили из домов.
К тому времени Пашка и Аркадий успели принесенными ключами разобрать станок, превратив его в груду металла. Выпотрошенный механизм был в известной мере шантажом, металлической головоломкой, которую бы не сложили без их участия. Аркадий подозревал, что именно такая судьба постигла фрезер. Впрочем, был вероятен и обратный вариант – шарлатаны от инженерии разобрали станок, получили аванс и исчезли.
Все подшипники и шестерни промыли в керосине, коего на карьере было много. Затем Аркадий стал составлять дефектную ведомость. Главного инженера невозможно было провести на мякине: он отлично слышал, когда подшипник начинал греметь, видел изношенные шестерни.
Впрочем, Аркадий и не пытался обмануть – не в том была задача. Закончив ведомость, ремонтники исчезли на два дня, а после приехали на автобусе с хозяйственными сумками, полными громыхания – привезли запчасти.
Затем начался самая долгая и нудная часть работы. Аркадий принялся ровнять станину. Следовало снять с направляющих металл так, чтоб все полотно оказалось вровень с выработкой. В заводе для этого были пневматические машины, но в карьере воздушных магистралей не имелось. И на заводе Аркадий одолжил «медведя» – полукустарную обдирочную машинку. Представляла она асинхронный двигатель, к которому через шпиндель был прикреплен шлифовальный камень.
Работали допоздна, до тех минут, когда в небе ласточек сменяли летучие мыши, и зажигались звезды. Тогда Аркадий и Павел выходили из мастерской. У них были ключи, кои следовало сдать сторожу. На карьере не особо считали электричество: его алчно сосала фабрика, которая дробила на вальцах глыбы гранита в щебенку. Оно было нужно для электрических экскаваторов. Была передовая мысль электрифицировать самосвалы, но так далеко дело не пошло.
Электричеством тут грелись, на нем готовили простенькие обеды. Им кипятили воду, ибо известно, что в горячей приятней мыться, и даже грязь с машин лучше смывать водой теплой.
И, прежде чем отправиться домой, они принимали душ. Мылись вместе с грузовиками при свете звезд. Здесь, за городом, из-за скудности поселкового уличного освещения звезд было особенно много.
После голышом возвращались в мастерскую, где одевались в чистое.
Если переодеваешься в грязной мастерской, то чистые брюки надевать надо так: сложить штанину где-то пополам, прижав ее пальцами к поясу. Затем всунуть в нее вытянутую вперед ногу, и отпустить штанину сообразно с возникающим натяжением ткани.
Но это, как правило, происходит в местах необустроенных. В бане, скажем, или в раздевалке, где у каждого свой ящик, хранятся коврики, куски бывалого линолеума или вовсе картонки.
Затем, закрыв мастерскую, на велосипедах ехали по проселкам к шоссе, а после – к городу, который мерцал в конце дороги словно Млечный Путь, опустившийся на землю.
–
Станок ремонтировал преимущественно Аркадий. Пашка составлял компанию, помогал, если была нужна грубая сила или выпадала монотонная работа.
Из двух лезвий, спичек и куска телефонного провода Пашка сочинил кипятильник. С его помощью готовил злой чифирь, коим угощал друга.
– Жаль, от такого не прикурить, – жаловался Павел. – Обычный из воды вытянул, подождал, пока он раскалиться – и вперед.
Ответно Аркадий научил Павла прикуривать от точила – тонкий лист металла прижимал к вращающемуся камню. А когда металл раскаливался докрасна – отдавал железяку другу.
Пока Аркадий занимался ремонтом, его друг скучал, ходил курить с водителями самосвалов, да и вообще гулял по карьеру. Но именно ему выпала основная задача – достать взрывчатку. Не имелось нужды предлагать деньги за динамит. Достаточно было обмолвиться пару раз, что да, нужен ящик друзьям-браконьерам, желательно так, чтоб слова дошли до главного инженера.
И вездесущий главный инженер об этом узнал, крепко задумался.
Ведь на гранитном карьере динамит и огнепроводный шнур под счет только в конторе. А когда его в разрез вывезли – никто там и считать не будет, сколько заложено, а сколько украдено. Слыхали поговорку: «Любопытной Варваре нос оторвали?» Ну, вот про гранитный карьер сказано. Там любопытным не только нос, бывает – хоронить нечего. А случается и наоборот – шашки с браком не разрываются. Их даже мальчишки находят, если камень, скажем, перевернуло, и мастер камуфлет с шашкой не заметил.
Вывезти с карьера динамит – проще пареной репы. Периметр карьера громаден, в нем работают десятки экскаваторов, под сотню самосвалов. Все это движется, нуждается в обслуживании. Кого-то ловят и примерно наказывают, но, поди, у каждого что-то где-то припрятано. Но всякому желающему взрывчатку не продают – риск большой, все же не пирожки из столовой.
Оттого инженер размышлял долго. Вроде бы шабашники не походили на подсадных, знали свое дело. Можно было без затей расплатиться советскими дензнаками.
Но если деньги являлись универсальным платежным средством, аммонал, при всей его ценности, имел меньшую конвертируемость. К тому же, наличествовали надежно спрятанные остатки давно израсходованных партий. И даже если шашка попала бы в милицию, ее происхождение вряд ли удалось установить.
Итог был предсказуем – жадность взяла верх.
–
На дне карьера имелось озеро – через щели в платах сочились грунтовые воды, и главный инженер говорил, что если не откачивать – лет за тридцать разрез затопит.
Еще в карьере водились змеи в огромном количестве. В затишье котлована они селились меж камней, грелись на глыбах гранита. Приазовские гадюки были весьма скромного мнения о своем яде и встречи с человеком избегали. Но из-за взрывов они теряли ощущение реальности, не всегда чувствовали приближение опасности. И редко какой летний месяц проходил без того, чтоб иного ужаленного работника не везла в больницу неторопливая здешняя «скорая».