Так и оказалось.
– Аркадий. Нам лучше некоторое время не видеться.
– Нам? – возмутился Аркадий. – Кому это нам?.. Мне – так точно надо тебя увидеть. Сегодня. Сейчас же.
– Ты эгоист. Ты думаешь только о том, что надо тебе.
– А что надо тебе? – спросил Аркадий, тем самым допустив ошибку.
– Мне надо побыть одной. Я хочу о многом подумать, как жить дальше…
– Жить так же, как жили раньше!
– А я не хочу – как раньше!
– Маша, я люблю тебя, выходи за меня замуж!
Было что-то неимоверно глупое: вот так объясняться в любви, предлагать руку и сердце по таксофону.
– Аркадий, ты что, пьян?
– Нет…
– Значит, ты не в себе. Будешь в порядке – поговорим.
– Я в порядке! Я в таком порядке!.. Все нормально, Маш…
Но он понимал – ничего не в порядке, ничего не нормально.
– Пока.
И, не вступая в спор, она повесила трубку.
Он стоял у таксофона с трубкой в руке словно окаменевший. В голове роились мысли, однако же ни одну не получалось ухватить за хвост. И он стоял бы далее, если бы его не хлопнули по плечу.
– Начальник! Давай с нами, в «Маячок». Проставишься за назначение.
– Да я же, вроде, в должности понижен.
– Понижен? – удивился Коновалов. – Сказано ведь, что нет звания выше и почетней, чем звание простого рабочего человека. И вообще, ты чего от коллектива отрываешься?
Глава 4
Пивнушка называлась в народе «Маяком» и находилась недалеко от Восьмых проходных, за автобусной станцией, рядом с гаражами. Именовали ее так из-за мачты, на которой прежний заведующий велел повесить красный фонарь. Когда завозили пиво, фонарь зажигался, и трударь, выйдя за проходную, а то и не выходя, глядя с крыши цеха, знал – стоит ли идти, бить ноги.
Разливное пиво, конечно, разбавляли, и в один день ОБХСС заинтересовался происхождением дачи заведующего, записанной, впрочем, на родителей. Заведующего сняли, но пиво от этого лучше не стало. Равно свое место сохранил и огонек.
Дорожка к пивной шла через площадку автостанции, по которой с раннего утра до поздней ночи ездили автобусы. Не проходило и месяца, чтоб под колесами не оказывался какой-то перебравший рабочий. Порой сюда приезжала милиция, дабы собрать урожай для невыполняющего план медвытрезвителя. Но случалось это изредка – пивной также требовалось наполнять бюджет родины.
В заведении было жарко и душно, но стоял соблазнительный запах пива. Из шести подвешенных под потолком вентиляторов работало только два. С остальных свисали липучки для мух. Хоть на улице еще светило солнце, под потолком горели лампы. За прилавком магнитофон медленно мотал пленку, из стареньких колонок Марк Бернес пел о том, что он любит жизнь и любимый город может спать спокойно.
Взяли сразу по паре пива в литровые банки, заняли столик. Народа в пивнушку набилось много, но свободные места имелись.
– Угощайтесь, мужики, – из портфеля Коновалов достал и положил на стол завернутую в газетку соленую тарань.
На закуску в пивной предлагали копченую тюльку, но ее никто не брал. Равно как не торговали здесь и водкой. Однако на столе тут же появился «мерзавчик». Из него каждый доливал в пиво на свой вкус. Аркадий, впрочем, от добавки отказался.
Солили пиво под смешки, громко разговаривали и шутили. Аркадий улыбался, но было ему совсем не весело.
Его мысли снова и снова возвращались к Маше. Следовало бы поговорить с кем-то более опытным в женской психологии. Да хоть с начальником цеха – тот был женат трижды, и каждая новая жена была моложе предыдущей.
За что она так, почему? Он же ничем ее не обидел. Может, причиной было женское непостоянство? Или, может, она хочет, чтоб ее уговаривали, покоряли? Может, это все не всерьез, может, она как-то испытывает его? Положим, она ждет от него действий. Ведь встречаются они почти два года, а за это время – лишь несколько поцелуев. Аркадий делал попытки, но все они разбивались о неприступность девушки.
Не проявил должной настойчивости? Но Аркадий чувствовал: не в том дело. Характер у Маши был просто стальным, и в школе за это ее называли «железной дамой».
Как-то школьники, желая подшутить над учительницей, в ящик стола бросили пойманную мышь. Но Маша в тот день ящик не открыла, а далее были каникулы. И мышь, перепортив всю бумагу, попыталась прогрызть путь через стенки ящика. Но у нее это почему-то не вышло – не то зубы соскальзывали по гладким лакированным стенкам, не то она просто обессилела от голода. Но к концу каникул мышь сдохла, о чем оповестила пришедших с каникул противным запахом.
Мария же, установив причину зловония, распахнула окно и выбросила в школьный сад останки животного, порченные контрольные и велела подозреваемым хулиганам вымыть ящик.
Хулиганов она угадала точно. Тех стошнило прямо в предложенный ящик.
И более с Марией Александровной никто из учеников не шутил.
Зная Машу не первый год, Аркадий был уверен: разрыв – это действительно разрыв. Если бы ей было надобно что-то иное – она бы иначе и поступила.
–
От жары выпитое пиво тут же выходило с потом наружу. Что не выходило – посетители оставляли в проходе между задней стеной пивнушки и заводским забором. Возвращаясь, трудари снова шли к прилавку, дабы взять еще по банке пива.
Аркадий пил медленно, в чужие разговоры не лез, и его порой оставляли посторожить место. И раз, когда приятели ушли за добавкой, кто-то почти сразу рухнул на освободившееся место.
Юноша поднял взгляд от стола, трещины на котором он рассматривал, приготовился согнать наглеца.
…И не поверил своим глазам: перед ним сидел Пашка, армейский товарищ, лучший друг. Это казалось невозможным: они расстались лет семь назад в далекой Монголии, обещав писать друг другу, ездить в гости. Но, обменявшись парой писем, потеряли друг друга: однажды письмо Аркадия вернулось с отметкой о том, что адресат выбыл.
– Что же ты не писал? – спросил Аркадий, когда нечленораздельный восторг несколько приутих.
– Да адрес потерял.
– Какими судьбами?.. На море приехал?
– Около того…
Возле питейной стойки бузил кто-то Аркадию незнакомый.
– Да я вылью тебе это пиво в рожу!
Скандалившие явно были неместными: между завсегдатаями и продавцами существовало негласное соглашение: первые делают вид, что не замечают разбавленности пива, вторая сторона не возражала, когда посетители ответно разбавляли пиво водкой и закусывали выпитое своим.
– Леха, да успокойся ты, – бросил Пашка бунтующему. – Я тут дружка встретил!
Недовольный хоть и притих, но от продавца не отошел.
– Ну, рассказывай, как ты?..– спросил Пашка.
– На завод устроился, работаю мастером.
– Ух ты! Голова! Я же говорил – далеко пойдешь! Ну, чего сидишь хмурый?
– Девушка ушла.
– Да брось! – отмахнулся Павел. – Найдешь еще.
И тут зазвенело разбитое стекло.
Разбавленное водой пиво все же выплеснулось в лицо продавцу. В него же полетела посуда. Но продавец успел уклониться, и банка разбилась на осколки. Цена той банке была три копейки, но визг поднялся нешуточный.
– Хулиганы! Посуду бьют! – закричал продавец.
В подсобке невидимый никем грузчик уже накручивал диск телефона.
При автостанции имелась комната милиции, где постоянно дежурили два-три человека, да еще туда часто заходили дружинники. А районное отделение милиции находилось в двух остановках отсюда, и, случись что, подкрепление прибывало в течении пяти-десяти минут.
Те, кто знал о такой особенности здешней географии, тут же потянулись к выходу. Но Аркадий был в пивной впервые. Именуемый Лёхой сейчас лег на прилавок, порываясь достать скрывшегося за ним продавца. Заводские пытались защитить продавца, но их сдерживали собутыльники Лехи.
С ужасом Аркадий увидел, как Павел достал из кармана свинцовый кастет и продел пальцы в отверстия.
Леха, меж тем, за волосы достал-таки продавца и теперь возил его лицом по грязному прилавку.
Кто-то, выглянув в окно, крикнул:
– Атас! Менты!
– Бежим! – крикнул Павел.
Он вскочил на ноги, схватил Аркадия за руку и потащил, но не к дверям питейного заведения, где уже появились люди в серых казенных мундирах, а к подсобке. Узкий темный коридор, комната с бумагами. Черный проем выхода, из которого уже тянуло ночной свежестью.
Перед ними возник дружинник – совсем молодой безусый парень, наверное, из местного института. В глазах дружинника плясал страх, он бы наверняка уступил дорогу и так, но Павел снес его ударом кастета.
– Бежим! – Пашка снова дернул Аркадия за руку и повлек в темноту.
Когда пробежали метров тридцать, за их спинами раздалась трель милицейского свистка, окрик:
– Стоять! Буду стрелять!
– Да пошел ты! – ругнулся Павел и свернул за автобус.
Аркадий бежал за ним.
Они мчались по стоянке, петляя меж автобусами. Вдруг среди уснувших, темных машин попалась одна освещенная словно аквариум. Хоть двери автобуса были закрыты, работал двигатель. Павел сделал едва заметное движение, коснулся чего-то под бампером, и автобус распахнул полудверцу.
– В салон! – крикнул он Аркадию, а сам сел на место водителя.
Автобус резко тронулся, пошел, петляя по стоянке. На мгновение в свете фар появился милиционер. Казалось, еще мгновение – и он исчезнет под капотом, но Павел взял руль влево, крикнул:
– Куда лезешь? Жить надоело?..
Еще поворот, и автобус промчался мимо аквариума автостанции, мимо ожидающих на остановке. Павел лишь затормозил на светофоре и вывел автобус на проспект.
– А в какой стороне у вас море?.. А то я третий день в городе, а моря и не видел!
Аркадий рукой указал куда-то вперед.
Промчались через спящие районы, через речку, через центр города. В центре шла стройка, и спуск к морю оказался заблокированным. Потому Аркадий указал повернуть на проспект Нахимова, идущий вдоль Приморского парка. Остановились за площадью Ленинского Комсомола у мигающего желтым светофора. Через полутемный парк путаными тропинками прошли к склону, спустились вниз. Приморский бульвар был совершенно пуст. За ним и железной дорогой начинался пляж и море. Присели на волнорезе. У их ног о чем-то шумело море.