– Где он? У тебя дома?..
– Нет. Туда ему еще нужно дойти.
Валентина кивнула еще раз.
– Хорошо, я сейчас отпрошусь. Жди.
Девушки ушли. Их не было еще около получаса. Наконец, появились обе в цивильных платьях. У Валентины в руках была безразмерная женская сумочка
– Ну что, пошли? – сказала она.
Аркадий взглянул на Викторию.
– Я с вами, – пояснила та.
– Тебе лучше остаться, – заметил Аркадий.
– Я сама решу, что мне лучше.
И они отправились по улице Блажевича – долгой, прямой, тенистой.
–
От памятника Ленину на одноименной площади Донецка, от обкома партии до алюминиевого Сталевара на въезде в Мариуполь обкомовская «Волга» ехала пятьдесят минут. Мчалась, прямо скажем, нарушая правила. А первый секретарь обкома, занимающий заднее сидение автомобиля, лишь торопил водителя.
Легушева-старшего бесило то, что почти час, проведенный в дороге, как бы выпадал из жизни. Он не знал, что твориться в Донецке, что твориться в Жданове, не мог руководить ничем и никем. В машине стоял «Алтай» – мобильный телефонный аппарат, размером с небольшой чемодан, но уже на окраинах Донецка созвониться через него с кем-то было большой удачей.
В Жданове Легушев, не заезжая в горком, направил машину прямо к заводским проходных. Через них перепуганные вохровцы машину сначала не пустили – пришлось звонить в заводоуправление.
– Лучше бы вы раньше такие бдительные были, – ругнулся на прощание секретарь обкома.
Машина понеслась к цеху, но там уж ажиотаж спал, лишь на месте преступления трудились флегматичные эксперты, кои отлично понимали, что преступление будет раскрыто не их трудами.
Как оказалось, оперативная следственная группа перекочевала в отдел кадров, до которого было минуты три езды от цеха. Легушев двинулся туда и застал бурную деятельность
– Проверьте всех работников, которые имеют судимости по любой статье. Особенно тех, кто устраивался последнее время или недавно уволился, – командовал Данилин. Начните с цеха, который ограбили, потом расширьте поиск по заводу. У кого есть судимость – собирайте в каком-то зале.
Появление самого секретаря обкома несколько обескуражило работниц. И Всеволод Анисимович сделал какой-то неопределенный успокаивающий жест.
– Продолжайте работать, товарищи! Алексей Владимирович, позвольте вас на пару слов.
Вдвоем они вышли из отдела кадров. Тот помещался в одноэтажном здании рядом с инженерным корпусом вне территории завода – иначе бы как туда попадали желающие устроиться.
На верх картотеки Карпеко положил руки, на них опустил голову, и, покусывая ремешок часов, наблюдал за разговором первого секретаря обкома и московского следователя. Беседа проходила на узкой полосе газона между заводскими корпусами и полотном трамвайных рельсов. Сергей, конечно же, не слышал беседы – мешал двойной оконный переплет и шумящие машины. Но понять, о чем шла речь, не представляло значительной трудности: Легушев-старший ярился и жестикулировал, очевидно, обвиняя в случившемся Данилина. Потом уже ярился следователь, он тоже изрядно махал руками, указывая на отдел кадров.
Оправдывается, – предположил Карпеко. – И все валит на местного следователя.
Так бы Карпеко и поступил на месте москвича.
Меж тем, картотеку перебирали ретиво. На тысячу с лишним работающих пришлось две с половиной дюжины осужденных. Каждую карточку отдавали Карпеко. Тот, потратив на осмотр карточки не больше четверти минуты, раскладывал их на две стопки – меньшая была в треть большей. Так продолжалось, пока ему не поднесли карточку Павла.
– Кто такой? – удивился Сергей. – Я же его видел возле тира!
– Откуда он вообще взялся? – спросил зашедший с улицы Данилин, узнав о находке. – Найдите мне его сейчас же.
В отделе кадров быстро припомнили – привел Лефтеров. Тут же стали искать его личное дело.
Найти же самого Шульгина Павла Васильевича не удалось. Он отсутствовал на рабочем месте, хотя сегодня была его смена. Спросили у других слесарей, те ответили, что утром он будто бы был.
Тем временем в архиве все же обнаружили личное дело Лефтерова. Следователь вчитался в автобиографию
– Это они, – заключил Данилин. – Они и больше некому. Этот Лефтеров учился в стрелковой школе – он в автобиографии написал. Показывайте его кабинет.
– У него нет кабинета, – сообщил Легушев. – Он работал тут мастером, после – уволен по согласию сторон.
– Без отработки? – сверился Карпеко с бумагами.
– Решили пойти навстречу.
– Но я тут читаю, что он был заместителем начальника цеха… Ах, простите, он перевелся на должность мастера, – не унимался Карпеко. – А заместили его на этой должности вы?..
Легушев мрачнел.
– Хорошо, покажите мне его шкаф или что тут у вас рабочему положено.
Следователи вернулись в цех. Шкаф Лефтерова находился в мастерской. Был он заперт на небольшой навесной замок, который тут же спилили ножовкой. В ящике не было ничего, кроме картонки, на которой переобувался Аркадий, да красная обложка от «Блокнота делегата». Легушев затаил дыхание, но записная книжица была вынута, и в обложке не находилось ни единого листика. Карпеко пошарил на шкафу и в пыли нашел несколько витков от пружины, недоточеную по причине неустранимого дефекта заготовку под затвор, шептало, лист металла, из которого вырубили заготовку под держатель магазина.
При сборке оружия Аркадий отнес обрезки и негодные детали к хламу, полагая подсознательно, что также поступят и остальные.
Разложив найденное на верстаке, Карпеко добавил для наглядности пачку сигарет вместо магазина, папиросу вместо ствола и сказал:
– Что же вы так, Владлен Всеволодович, – сказал Данилин притихшему младшему Легушеву. – У вас тут человек, можно сказать, из консервных банок и водопроводных труб пулемет собирает, а вы его в двадцать четыре часа рассчитываете. Не бережете кадры.
Из цеха вышли.
– Ну что, похоже, на заводе делать нечего. Айда на его квартиру? – предположил Карпеко.
– Сейчас поедем. Но надо еще группу на его новое место работы… И девушка. У него была девушка?
– Была, – кивнул Легушев. – Они расстались.
– Все равно: дайте мне ее фамилию и адрес.
Легушев похолодел внутри: от этой необязательной в его жизни девушки можно было перебросить мостик к самому Легушеву, превратив его в подозреваемого.
– Ну откуда у меня ее адрес?.. – промямлил Владлен Всеволодович.
Карпеко рассеяно кивнул: в самом деле, откуда?..
Глава 44
Глубоко внутри Аркадий надеялся, что за это время друг умрет. Это, пожалуй, упростило положение Лефтерова. Но подобные мысли Аркадий гнал как малодушные.
Они вызвали на бой весь СССР. И в этом бою товарищ ранен. И надо вынести его из-под огня в безопасное место. Но нет этой безопасности – отныне земля горит под их ногами, и остановиться – умереть. Бросить деньги? Все зло от них. Но если их оставить – получится даже не ничья.
Улица Блажевича в чем-то была символом человеческой жизни – она начиналась у больницы и заканчивалась у кладбища, того самого, где была похоронена мама Аркадия. Кладбище обошли слева, мимо поставленной в прошлом году братской могилы, в которой флегматично горел газовый цветок вечного огня. У братской могилы кончался асфальт и далее прошли по грунтовке вокруг узкого поля.
Аркадий опасался увидеть здесь милицейскую машину, но нет. Ветер по люцерне гнал свои волны, спрыгивал с обрыва вниз, в пойму, шевелил камыши, пускал мелкую зыбь по реке, гладил дозревающую кукурузу.
Пашка мог быть обнаружен многократно. Его могли найти дети, коротающие каникулярное время. Но стояла жара, и они предпочитали играть на тенистых улицах поселка. На него могли наткнуться бичи, которые как раз приходили ночевать в этих зарослях – однако те проводили время за стаканчиком вина на Тихом рынке.
И когда Аркадий с девушками спустились к шалашу, Пашка дремал. Шум разбудил его, Павел проснулся и не сразу вспомнил, где он, что с ним. Попытался вскочить с самодельного топчана, разбередил рану и завыл от боли.
– Ну, показывай ваву, горе ты луковое, – устало сказала Валентина.
Рубашку она взрезала скальпелем, увидав рану – стала еще мрачней.
– Так что, говоришь, с тобой?
Пашка молчал.
– Поножовщина… – промямлил Аркадий.
– Так, вот не надо из меня дурочку делать, – отрезала Валька. – Вы серьезно думаете, что я не могу отличить колото-резаную рану от огнестрельной? Где ты влип в перестрелку?
Ответ был ясен. Велосипеды лежали на мешках, и в них была явно не кукуруза с соседнего поля. Оружие спрятали, но оно явно чувствовалось.
– О, господи, – сказала Вика то, о чем думали все. – Вы украли деньги на заводе. Они ведь в этих мешках. Верно?
Аркадий отвел взгляд, но ответил:
– Я же говорил, что тебе лучше не идти.
– Придурки! Вам не меня надо было звать, а психиатра! – заключила Валентина. – И что вы теперь делать будете? Думаете, вас не найдут?.. Вы что думали, с мешками денег вернетесь домой и будете жить как раньше, только лучше?.. Вам лучше сдаться. Тогда вас, может, не расстреляют, а дадут лет десять…
– Нас не видели. Мы спрятали лица.
– Господи, да я со своими женскими мозгами понимаю! Сейчас кинутся проверять всех сидельцев. Пашку даже если не найдут – дернут тебя, Аркаша. Смоют пробы, а в них селитра от стрельбы. Еще можно было бы сыграть в несознаку, если бы Пашку не ранило. А теперь уже поздно.
– Мы были в костюмах химзащиты.
– Когда грабили, да?.. А когда свои плевалки испытывали тоже?.. Пороховая гарь долго держится, особенно в волосах.
– Я не вернусь в тюрьму… – буркнул Пашка.
– Ну если ты не вернешься в тюрьму, то попадешь в морг. Ладно, давай, посмотрю, что у тебя…
И Валентина открыла захваченный саквояж. Девушка была предусмотрительной: у нее имелся шприц и ампулы с обезболивающим. И использованные ампулы она не выбросила, а спрятала назад.
– Что ты делаешь? – возмутилась Вика. – Это же вор!