Эди очень широко распахнула глаза.
– И здесь кроется огромная разница между нами, – улыбнулась Эди. – Но спасибо, Мэри. Надеюсь, вы правы.
Как странно, лежа в постели ждать мужчину. Недаром части тела Эди, на которые она обычно не обращала внимания, покалывает как иголками.
Прошлой ночью Гауэйн шепнул ей на ухо, что обожает ее ягодицы. Очень приятно, что хоть кто-то сказал, какие они красивые, особенно учитывая то обстоятельство, что Эди никогда не думала о своей пятой точке. Все равно что получить наследство по завещанию совершенно забытого родственника.
Теперь, лежа в темноте и ожидая, Эдит чувствовала, как снова просыпается ее тело, потому что она не могла перестать вспоминать, как большие руки скользили по ее бедрам и откосам ягодиц. И о том, как Гауэйн сосал и покусывал ее грудь.
Ее соски напряглись и встали, натянув спереди сорочку.
Муж все еще не приходил, но воображение Эди услужливо подсовывало ей видения вчерашней ночи. Гауэйн бешено целовал ее, а единственное, что она могла слышать, – грохот его сердца, а возможно, и своего собственного. Теперь она видела… по-настоящему видела…
Через несколько минут Эди решила проверить, саднит ли у нее внизу, как вчера. Оказалось, что нет. И это удивительно.
А потом она стала бездумно касаться себя, как касался он. Ее потаенные части тела казались мягкими и сложно устроенными. Ее ласки посылали крохотные клубочки жара по бедрам. То место, которое она деловито мыла раз в день все девятнадцать лет… казалось каким-то… другим.
За безопасной тьмой сомкнутых век Эди воскрешала в памяти, как Гауэйн снял одежду и медленно развернул килт. Сверкающее, жаркое ощущение того, что она испытала, когда он отбросил рубашку, и она увидела все напряженные мышцы его живота и то, что было ниже…
И все это время движения ее пальцев заставляли жар собираться в ногах, все тело пульсировало. Эди словно попала в теплый кокон темной комнаты, под грудой одеял.
И тут дверь открылась.
Глава 21
Когда дверь распахнулась, Эди замерла, инстинктивно сжав колени. На пороге стоял Гауэйн и, обернувшись, что-то говорил кому-то невидимому.
Она села в постели.
– Гауэйн!
– Да?
Он повернулся, и на секунду жар снова запульсировал в ней. Потому что он был прекрасен: непокорный локон падал ему на лоб, а скулы придавали вид испанского конкистадора.
– Я сплю, вернее, спала.
Его брови сошлись, и она буквально увидела, как он формулирует новое правило: «Не будить свою жену».
– Я не возражаю, если ты войдешь в комнату, но предпочитаю, чтобы ты сначала закончил все разговоры.
Стантон кивнул с обычной решительностью. Эди скользнула обратно под одеяла, а он вышел в коридор, чтобы закончить беседу. Она снова испытывала это жгучее, беспокойное ощущение, хуже, чем в предыдущую ночь.
Гауэйн снова вошел, закрыл за собой дверь.
– Мне очень жаль, что я тебя разбудил.
– Дело не в этом… с кем ты говорил?
– С Бардолфом. Он хотел…
– Так Бардолф знает, что ты пошел не в свою комнату, а в мою?
– Да.
– Мне это не нравится, – призналась Эди.
Гауэйн бросил халат на стул, и этот жест прогнал из ее головы следующее предложение. Он был обнажен. Мускулистые ноги поблескивали, как темный мед.
Он навис над женой, опираясь ладонями о подушку по обе стороны ее плеч.
– Что именно, жена?
– Вряд ли слугам следует знать, что мы делаем, – заметила она, встревоженная тем, как слабо звучит ее голос.
– Они ничего не узнают, – заверил он, целуя ее в лоб. – Они не узнают, что я намерен целовать тебя, пока ты окончательно не лишишься сил. – На этот раз поцелуй пришелся в нос. – Они не узнают, что я намерен любить тебя, пока ты не задохнешься. – Поцелуй в губы, долгий, многообещающий… – Бардолф считает, что я весь день его слушал.
– Ты и слушал, – подтвердила Эди, с трудом вдыхая воздух. – И я слушала. По крайней мере часть его речи.
Эди улыбнулась мужу.
– Ты принимал ванну? – спросила она, проводя руками по его плечам. Он был обнажен и благоухал миндальным мылом. А она была одета. И в этом было нечто заманчивое.
– Конечно, – кивнул он, ложась на нее.
Эди больше нравился его прежний запах: мужской пот и кожа.
– Я бы не стала возражать… – пробормотала она.
– Я бы никогда не пришел к своей жене немытым, – поклялся Гауэйн.
Эди вдруг обнаружила, что в основании спины он так же мускулист, как и в остальных частях тела.
– Мои ягодицы намного мягче твоих, – удивилась она.
– Я вообще сильное животное.
Он лег на бок, сжав ее грудь.
– Если ты животное, кто в таком случае я? – поинтересовалась Эди, наслаждаясь каждой секундой разговора.
– Само совершенство.
Их поцелуй стал водоворотом. Голова Эди закружилась. Она прильнула к нему, тяжело дыша.
Конечно, она немного смущалась, оттого что их языки постоянно соприкасались. Но вместе со смущением она испытывала нечто вроде торжества. Гауэйн по-прежнему ласкал ее грудь и грубо, и нежно одновременно, а она продолжала душить тихие вскрики, которых стыдилась.
Но тут муж начал целовать ее шею. Скользнул ниже. Его губы нашли ее сосок, и стали сосать прямо сквозь тонкий батист. Пальцы Эди впились в его плечи, и она всхлипнула – как же ей было приятно! Она даже пыталась подтянуть его наверх, чтобы его плоть терлась о то заветное место и ее колени могли обхватить его…
В мозгу не осталось ни единой связной мысли. Когда Гауэйн стал ласкать вторую грудь, в голове Эди немного прояснилось. Странно сознавать, что ночная рубашка мокрая. Она не захотела бы сосать батист, пусть и очень чистый.
– Хочешь, я сниму рубашку? – спросила она, глядя на его голову и чувствуя очередной прилив жара, такой сильный, что она едва не застонала.
Гауэйн посмотрел на нее. Глаза были темными, как вороново крыло.
Эди мгновенно разделась и отшвырнула рубашку туда, где лежал халат. Щекам стало жарко. В прошлую ночь оба были обнажены. Так что, наверное, не стоило испытывать неловкости потому, что рядом лежал голый мужчина. Но ей все равно было неловко. И тут он снова принялся ее целовать.
– Я, по правде сказать… – начала Эди, наслаждаясь блеском его глаз.
Но закончить предложение не смогла, потому что сама не знала, что имеет в виду. Она любила его? Или он оскорбится, услышав, что он ей нравится? А он ей нравился. Похоже, он никогда не думал о себе, не оценивал себя. Но так или иначе, он хорош, хорош во всем.
– Я хочу тебя, – выдохнула она.
В глазах Гауэйна бушевало пламя. Он уложил жену на спину, провел ладонями по ее телу, изучая его так внимательно, что она видела только густые опущенные ресницы.
– Я хорошо выгляжу? – прошептала она.
– Я думаю, ты похожа на виолончель. Видишь изгибы здесь и там?
Он обвел ее груди, талию, красивые бедра.
– Я никогда об этом не думала, – удивилась Эди, чувствуя, что никогда еще не была так довольна своим телом.
– Ты занимаешься любовью с виолончелью, а я – с тобой.
Она все еще улыбалась этой фразе, когда его пальцы проникли между ее ног, и она поняла, что повлажнела и разбухла еще больше, чем с той минуты, когда касалась себя там сама. Но когда он касался ее, все было по-другому. Ее пальцы были мягкими и нерешительными. В то же время в его движениях не было ничего нерешительного. Его прикосновения были требовательными. Почти болезненными. Словно его вот-вот ошпарят кипятком.
Эди стала извиваться, когда ее тело превратилось в жидкий огонь.
– Это так хорошо, – ахнула она и снова выгнулась, пытаясь уловить мимолетное ощущение, от которого ослабели ноги.
– А будет еще лучше, – хрипло заверил Гауэйн, ложась на нее.
Увы, его предсказание не оправдалось.
К тому времени, как Гауэйн проник в нее, Эди оцепенела от шока. Опять было чертовски больно! Может, даже хуже, чем вчера, потому что она ощущала, что внутри – сплошная рана, словно…
Она не знала, с чем это сравнить. Поэтому уткнулась лицом в его плечо и прерывисто вздохнула, а потом и застонала, когда он вонзился в нее…
– Вот оно, Эди, – прошептал он тихо, неистово. – Не сдерживайся. Пусть это придет.
К тому времени, как она поняла, что он принял ее стон за знак удовольствия, было слишком поздно. Он двигался все быстрее, упорно входя и входя в нее…
– Ты можешь сделать это, Эди, – прошептал он. – Если нужно, я способен продолжать всю ночь.
Эди не сообразила, что это нечто вроде состязания. Хотя это неверное слово: состязаться было не с кем. Все же от нее ждали взрыва наслаждения, le petit mort. Но вероятность этого была так же реальна, как то, что на них в любую минуту могла обрушиться крыша гостиницы.
Все же Эди попыталась. Ей была противна сама мысль о том, чтобы разочаровать Гауэйна. Поэтому она попробовала согнуть колени. Выгнуть спину. Она посчитала, что если скользнет немного вниз, это немного ослабит давление, но правда заключалась в том, что плоть мужа в ней не помещалась.
Ее тело потеряло последнюю унцию сладостного жара, который она ощущала раньше. Мало того, ей хотелось разрыдаться, что было совсем уж плохо.
Дыхание Гауэйна становилось все более хриплым. Капля пота упала ей на руку. Эди сжалась.
Он ласкал ее грудь и иногда целовал, но все, что она испытывала – лихорадочную потребность сбросить Гауэйна. Все, что угодно, лишь бы прекратить эту боль и ужасное ощущение того, что ее душат. Когда он стал двигаться еще быстрее, с ее губ сорвался крик.
– Вот оно, – выдохнул Гауэйн, и это заставило его ощутить себя идиотом, который только что произнес свое первое слово и получил за это поздравление.
Больше Эди не выдержать. Даже минуты.
Если это состязание, она готова проиграть. Пусть Гауэйн останется победителем. Нужно сбросить его, сейчас, немедленно. В его глазах светится неукротимость, обещающая, что он будет продолжать всю ночь. Пока не ублажит ее.
Эди скорее умрет.
Лила сказала, что соитие может быть громким и шумным, но только не с ее стороны, разве что она начнет вопить во всю глотку.