– Нет, нет, это совершенно… пойми, это же совершенно нелогично. Ну как же ты не понимаешь? – Он вздохнул. – Ты не видела Александра тринадцать лет. Не могла ты думать о нем каждую секунду.
– Конечно! Она каждую секунду думает о своем Теде, – подал язвительную реплику оператор Карл.
Солен бросила сердитый взгляд на бородача в синей рубашке:
– Очень интересно! Не подозревала, что ты умеешь читать чужие мысли! Я думала, ты читаешь только чужие эсэмэски, которые не тебе адресованы! – Она капризно надула губки, Карл угрюмо уставился в пол. – Во всяком случае сегодня никаких крупных планов. Это невозможно. Категорически! Я всю ночь не сомкнула глаз, – сказала Солен.
Карл зажмурился.
– В этом виноват только чертов тупица-ковбой, – проворчал он. – Какого дьявола ему понадобилось звонить среди ночи? Не дошло до него, что ли, что в Париже другое время, чем в его родном Техасе!
– Ну, знаешь ли, Карл, довольно. Сколько можно! Вечные придирки. Мешает тебе Тед?
Карл покачал головой:
– Не мешает, пока безвылазно сидит на своем треклятом ранчо.
Солен рассмеялась:
– Вот этого не могу тебе гарантировать, stupid[33]. Но ты, конечно, сделал все возможное, чтобы убедить Теда: лучше ему сидеть в Техасе, чем лететь в Париж.
– Вы не могли бы выяснять ваши отношения в другое время? Меня это нервирует. – Ховард Галлоуэй со скучающим видом изучал свои идеально наманикюренные ногти. – Может быть, продолжим? А то уже есть хочется.
– Нам всем хочется есть, chéri, – возразила Солен. – Не все время тебе быть в центре, даже если ты тут самый красивый мужчина. А что ты самый красивый – это же само собой разумеется! И поэтому ты воображаешь, что у тебя должен быть самый большой текст и тебе…
– Тишина! Абсолютная тишина! Прошу тишины! – Аллан Вуд раскачивался с пятки на носок; я заметил, что он быстро кинул что-то в рот, уж не таблетку ли от боли в желудке? Он поднял руку, требуя внимания. – Ну, соберитесь же, наконец! Еще один дубль, потом – перерыв на кофе.
Он оглянулся и поманил Элизабет. Гримерша, для всех попросту Лиз, добродушная толстушка с веселым круглым лицом, которой, казалось бы, место не на съемочной площадке, а в деревне, на ферме, легко и ловко орудуя кисточками и пуховкой, мигом наколдовала розовую свежесть на щеках рассерженной актрисы и подкрасила ей губы.
Вскоре все снова встали по местам. Сцену сняли, на сей раз обошлось без пререканий и неточностей, и Аллан Вуд перевел дух.
– О’кей, дети мои. Перерыв, – объявил он и снова кинул в рот маленькую таблетку.
Солен уже знала. Улыбаясь с видом заговорщицы, она привела меня в бывший мой кабинет, указала на табурет и плотно закрыла дверь, сама села напротив, взяла со стола картонный стаканчик с горячим кофе и посмотрела на меня:
– Ах, какая история! – Глаза Солен восхищенно заблестели. – Потрясающе. Хозяин кинотеатра влюбляется в таинственную незнакомку, а она, именно она – поссорившаяся с отцом дочь режиссера, который в этом кинотеатре снимает свой фильм. Это посильнее любого кино! Ха-ха-ха! – И она искренне расхохоталась.
Я кивнул, с удивлением заметив, что ее звонкий серебристый смех мне уже полюбился. Капризная, жизнерадостная, носившаяся со своими потрясающими идеями Солен успела поселиться в каком-то уголке моего сердца.
– Да, – сказал я. – Случай действительно невероятный. Дочь Аллана Вуда! Вернее, я хочу сказать, надо еще выяснить все окончательно. – Я мысленно вернулся в бар «Хемингуэй» и, вспомнив рассказ Аллана Вуда о его отношениях с Элен и дочерью, озабоченно добавил: – Хоть бы он нашел Мелу. Наверняка известно только то, что на улице Бургонь женщина по фамилии Бекассар не проживает, я обратил бы внимание на такую фамилию[34].
– Конечно, он ее найдет, – сказала Солен, поправляя локон, выбившийся из высокой прически. – Не беспокойся, Ален, найдет. – Она положила руку мне на плечо. – В конце концов, ведь все мы хотим, чтобы драма в финале превратилась в комедию, не правда ли?
– Все? – переспросил я. – А кто еще знает?
Солен поправила на шее нитку жемчуга.
– О, только Карл. Я не могла не рассказать ему, а как же иначе? Мы с ним были когда-то очень близки. Ну и Лиз рассказала, конечно. У нее страстишка – запутанные любовные истории, она находит их необычайно романтичными. Между прочим, я тоже. – Солен улыбнулась и так проникновенно посмотрела мне в глаза, что я решил сменить тему и спросил:
– А с чего Карл так разъярился?
Карл Зуссман – блестящий оператор, несколько раз получавший премию «Оскар» за свою работу. И в то же время, если верить Солен, величайший идиот, какого когда-либо видело небо Франции.
От Аллана Вуда я уже знал, что бородатый гигант категорически не желал смириться с тем, что легкомысленная звезда, считая их роман законченным, обратила свою благосклонность на техасского латифундиста. А с тех пор как группа собралась в Париже для съемок «Нежных воспоминаний…», пылкий Карл не отходил от Солен ни на шаг. Он стащил ее мобильник, прочитал сообщения, присланные Тедом Паркером, все удалил, а техасцу отправил ответ: «Не суйся к Солен, ковбой. Она моя невеста».
Разумеется, актрисе пришлось вправлять мозги разъяренному техасцу, изнывавшему от любви на своем ранчо. Крепко влетело от нее и Карлу. Она даже пригрозила, что добьется замены оператора, если Карл не научится держать себя в руках. Но гневные отповеди не произвели впечатления на бородача.
«Мы созданы друг для друга, corazón»[35], – твердил он, пытаясь вернуть Солен при помощи красных роз и пылких признаний. Карл был не из тех, кто мирится с отставкой. Он ходил по пятам за Солен, когда она покупала себе туфли на улице Фобур, а вечером явился в «Риц» и забарабанил в дверь ее номера. Солен сказала: «Все, хватит, Карл, я не хочу! Пойми ты, наконец» – и думала, что он этим удовольствуется. Как бы не так, он очень решительно заявил: «Молчи, женщина! Будешь делать то, что я скажу!» – и сжал ее в объятиях. Она действительно замолчала, поддавшись порыву страсти – в последний (и единственный) раз.
– Ну, да… Карл такой мужественный, такой настойчивый, и потом, мы же выпили несколько «Маргарит», – смущенно призналась она. – Но зачем он, идиот, ответил, когда ночью зазвонил мой мобильник?
Вместо нежного сопрано Солен техасский затворник услышал густой бас бразильца Карла, а тот и не думал уклоняться от идентификации своей личности. «Карл слушает!» – пробасил он в трубку. И тут разразился грандиозный трансатлантический скандал. Катастрофа просто идеальная. Карл сиял от удовольствия, Солен кипела от ярости, а техасский Отелло, который, сидя на своем ранчо, со всей возможной дотошностью изучал разнокалиберную французскую прессу, дабы следить за событиями, так или иначе связанными с киносъемками в Париже, пришел в сильнейшее волнение.
Уверения Солен, что трубку взял зашедший в номер официант, который, дескать, в четыре часа утра принес ей сэндвич, разумеется, не убедили Теда, тот соображал туговато, однако слабоумным не был.
– Одна надежда у меня, что Тед все-таки успокоится. Понимаете, он очень импульсивный. – В глазах Солен появилось мечтательное выражение. Потом она наклонилась вперед и снова посмотрела на меня.
Огромные голубые глаза, небесно-голубое шелковое платье по моде пятидесятых годов, с пышной кружевной нижней юбкой, вздымавшейся над узкими коленями, – невинная Офелия, на которую возвели чудовищную напраслину. Наконец, легонько вздохнув, она сказала:
– Ох уж эти ревнивцы, сколько их вокруг. Это очень утомительно, правда, Ален, можете мне поверить. – Солен грациозно откинулась на спинку стула и положила ногу на ногу. И, подмигнув, задорно ткнула меня в колено острым носком синей туфельки. – В другой жизни я, пожалуй, предпочла бы симпатичного французского интеллектуала. Как вам такая идея?
20
Все было как в сказке. Ведь это в сказках число три обладает магическим значением. Прекрасной дочке мельника даются три попытки, чтобы отгадать имя Румпельштильцхена. Заколдованная принцесса три раза является ночью королю. Золушка трижды трясет дерево на могиле своей матушки, чтобы получить красивое платье, в котором она поедет на бал.
Три дня прошло после того, как Солен сказала: «Не беспокойся, Ален. Он ее найдет», – и мое заветное желание, казалось, начало исполняться. В сказках вести приносит скачущий во весь опор гонец, в моей реальности начала двадцать первого века роль гонца досталась прозаическому мобильному телефону.
Вопреки обыкновению, Аллан Вуд сразу перешел к существу дела.
– Я знаю, где она живет, – объявил он.
Я издал радостный вопль, подпрыгнул и вскинул вверх руку со сжатым кулаком, ни дать ни взять футболист, забивший последний решающий гол.
Все это было на углу улиц Вьё Коломбье и Ренн. Выходившая с красивым бумажным пакетиком из ювелирного магазина и удовлетворенно улыбающаяся дама взглянула на меня с любопытством, и я в ту же минуту почувствовал, что должен поделиться с кем-нибудь своим счастьем.
– Он ее нашел! – крикнул я, ошарашив даму.
Она, впрочем, развеселилась и, подняв брови, ответила с юмором:
– И это великолепно.
– Он ее нашел! – сообщил я спустя пару минут Роберу, который спешил на лекцию, но еще не выключил мобильник.
– Великолепно, – сказал и мой друг. – Давай созвонимся после обеда.
Четверг, позднее утро, мир был лучшим из миров[36]. Аллан Вуд, знаменитый режиссер, великий детектив, а с недавних пор мой друг и союзник, достиг цели. Нашел, он нашел ее – свою дочь, женщину, которой я отдал сердце.
Поначалу дело шло не слишком удачно, потребовалась целая серия непростых переговоров с родственниками Элен, которые жили в замке на Луаре, и все как один швыряли трубку, стоило им услышать, что звонит Аллан Вуд. Но наконец нашелся некий троюродный племянник, проявивший сочувствие к бывшему невенчанному супругу покойной тети Элен и согласившийся сообщить глубоко взволнованному Аллану Вуду адрес его дочери.